Так ли все было на самом деле, но несомненно одно — Фридриха все еще удручал полууспех Цорндорфской битвы, к тому же и оспариваемый, и он хотел на этот раз полностью покончить с русскими еще до конца всей кампании. Ему была нужна полная и несомненная победа.
И он снова бросил в бой свою пехоту. Пруссаки прорвались справа к большой батарее и прошли через нее. Русские дрогнули и побежали. «Вот от чего зависит победа!» — написал впоследствии Фридрих[191]. Согласно его рассказу подошедший на помощь русским Лаудон отбил батарею и открыл картечный огонь из больших пушек.
Теперь успех могла дать только атака на левом фланге. И для этого король выдвинул кавалерию Зейдлица. Но даже такой неустрашимый воин заколебался. Ведь надо было сначала дебушировать из-за кунерсдорфских прудов, построиться под перекрестным огнем батарей Шпитцберга и Юденберга и только потом идти в атаку вверх по крутым склонам, увенчанным ретраншементами и защищенным волчьими ямами. Даже обзор здесь был не так прост, как на поле Цорндорфской битвы. Поэтому Зейдлиц колебался, но, получая от короля один приказ за другим, не будучи уверенным в своем успехе при новом неповиновении, решился дать сигнал к атаке.
Через интервалы кавалерия дебушировала из-за прудов и, выстроив под страшным огнем артиллерии ряды, кидалась на оборонявшиеся полки (Псковский, 3-й и 4-й Гренадерские, Невский и Казанский). Но все было напрасно — она лишь с большими потерями откатывалась назад. У проведших четырнадцать часов в седле людей уже не оставалось сил. Главный нерв прусской армии, ее великолепная конница была разбита. Разгром Зейдлица воодушевил слабую кавалерию союзников. Сначала отступавших контратаковали два эскадрона австрийских гусар и два эскадрона кирасир Его Императорского Высочества. За ними в атаку бросилась и вся остальная кавалерия под личным предводительством Лаудона. Зейдлиц был отброшен за пруды Кунерсдорфа. Победоносные эскадроны выстроились по кромке франкфуртского леса, лицом к Большому Шпитцбергу. С этого момента они уже не принимали почти никакого участия в сражении.
Салтыков вновь обрел присутствие духа. С Юденберга, где оставалось всего три полка австрийской пехоты и три гусарских, он беспрерывно брал все новые и новые подкрепления для плато Шпитцберга. Туда был переведен весь корпус Фермора, еще не побывавший в бою. Оставленная на какие-то минуты большая батарея была отбита. Под этим неудержимым напором не имевшие свежих войск пруссаки откатились к оврагу Кунгрунд, на гребне которого вновь появились шуваловские гаубицы. Ядра ливнем сыпались на Мюльберг, куда отошли от Шпитцберга прусские войска. Фридрих II утверждает, будто его солдаты боялись плена и отправки в Сибирь. Возникла паника. Пруссаки стали скатываться вниз по всем склонам. Русские перешли Кунгрунд и штыковой атакой овладели Мюльбергом. Через мгновение этот холм был очищен, а Кунерсдорф и кладбище захвачены.
Фридрих II понапрасну из последних сил старался остановить всеобщее бегство. На нем был разорван мундир, две его лошади убиты. Шальная пуля расплющилась о лежавший у него в кармане золотой футляр. Он беспрестанно пытался ввести в бой все, что хоть сколько-нибудь походило на войска, но пехотинцы, едва построившись, сразу же разбегались.
Уже не было ни одного целого батальона. Только кавалерия Зейдлица и несколько эскадронов гвардейских кирасир оставались в седлах. Однако король любой ценой хотел вырвать ускользающую от него победу. Зейдлиц снова прошел между прудами Кунерсдорфа, атаковал ретраншементы русских, но упал, пораженный картечной пулей. Всё обратилось в бегство. Возвратившийся к драгунам, чтобы возглавить последнюю атаку, принц Вюртембергский оказался в одиночестве и был ранен. Генерал-майор Путкаммер пал, находясь впереди своих гусар. Были ранены генералы Финк и Хюльзен.
Избавившись от страха перед этой кавалерией, русские батальоны начали спускаться с высот. Регулярная конница, казаки, кроаты[192] — все широко рассыпались по долине.
Фридрих еще пытался оборонять переправы через Хюнерфлюсс, используя для этого полк Лезвица, саперов и два эскадрона гвардейских кирасир. Но чугуевские казаки со своими длинными пиками опрокинули их, захватили штандарт и взяли в плен командира. Теперь бегущие пруссаки давили друг друга в узких проходах между озерами Бишофсзее. Весь саперный полк попал в плен. Фридрих остался почти один, и уже слышалось «Ура!» скачущих прямо на него казаков. Наконец поручику Притвицу удалось собрать 40 гусар, чтобы в сабельном бою прикрыть бегство короля.
Лаудон преследовал Зейдлица, Тотлебен поскакал на Бишофзе и Треттин. Победители собирали повсюду фуры, зарядные ящики и пушки. Всё, что пыталось сопротивляться, было или схвачено, или изрублено, или сброшено в болота. У Бишофзе Тотлебен загнал в топи целый эскадрон, но не пошел далее. Если бы преследование было энергичнее, а русская конница не так измотана или, быть может, не столь отвлечена грабежом, не уцелел бы ни один прусский батальон.
В тот же день корпус генерала Вунша, следовавший по другому берегу Одера, вошел во Франкфурт и пленил там 260 чел., оставленных Салтыковым в качестве охраны. Полковник Брандт, озабоченный защитой вагенбурга, ничего не сделал, чтобы воспрепятствовать этому ничтожному подвигу, который русская армия даже и не заметила. Однако, если бы не победа союзников, это могло иметь тяжелые последствия. Что касается Вунша, то он сразу же ушел из Франкфурта на Лебус.
На следующий день Салтыков велел отслужить благодарственный молебен и произвести победный салют. Но теперь уже русским пушкам не отвечали, как это было в Цорндорфе, прусские залпы. Первая реляция была послана царице с другим Салтыковым (Николаем Ивановичем), который впоследствии служил гувернером великих князей Александра и Константина, получил титул князя и достиг фельдмаршальского чина.
Главнокомандующий свидетельствовал в своем донесении, «что если найдется где победа ее славнее и совершеннее, то, однако, ревность и искусство генералов и офицеров и мужество, храбрость, послушание и единодушие солдатства должны навсегда примером остаться. <…> Артиллерия наша сохранила ту славу, которую при всех прочих случаях приобрела»[193].
Наконец, Салтыков деликатно похвалил и союзников-австрийцев: «Корпус римско-императорских войск вместо обыкновенных почти между разнородными войсками зависти и несогласия, казались для того только соединены с армиею Вашего Императорского Величества, что обои войска имели взаимно неустрашимости своей беспристрастных свидетелей и что свету пример подать согласия и единодушия союзных войск…»[194]
Салтыков написал также и канцлеру Воронцову: «Какой удар для прусского короля, который хотел изничтожить нас! А мы разбили его в пух и в прах»[195].
Русские потеряли 2614 чел. убитыми и 10 863 ранеными; австрийцы — всего 1399 чел. Потери пруссаков были огромны: 7267 убитых, 4542 раненых и 7 тыс. пленных. Еще больше оказалось беглецов, которые так и не возвратились под знамена. Все прусские генералы были ранены, убиты или контужены; из рядов выбыло 540 офицеров. Неприятелю достались 26 пехотных знамен, 2 кавалерийских штандарта, 172 пушки, в том числе и те крупнокалиберные, которые Фридрих с таким трудом доставил из Кюстрина.
Среди прусских офицеров, погибших при Кунерсдорфе, был и тот, которого до сих пор оплакивает европейская литература — Эвальд фон Клейст[196], майор полка Гаузена, автор «Весны» и многих других изящных и сильных стихотворений. Ему было 44 года, вместе со своим полком он штурмовал неприятельские позиции, уже имея с дюжину контузий и без двух ампутированных пальцев на правой руке. Невзирая на это, с саблей в левой руке Клейст атаковал австрийский батальон, но пуля поразила и здоровую руку. Все-таки он продолжал сражаться, пока залп картечи не перебил ему правую ногу и не свалил с лошади. Двое солдат подняли его и отнесли к хирургу, которого убило во время операции. Подоспевшие казаки ограбили раненого вплоть до шляпы, парика и рубашки. Они и прикончили бы его, но он стал говорить с ними по-польски, и, подумав, что это поляк, они бросили Клейста совсем голого в болото. К вечеру ему помогли русские гусары — вытащили на сухое место, дали старый плащ и шляпу, обогрели и накормили на своем бивуаке. Один гусар даже пожертвовал ему монету в восемь грошей. Однако другие казаки вскоре отобрали все полученное от гусар. На следующий день в 10 часов утра русский кавалерийский офицер по имени Штакельберг приказал положить Клейста на повозку и отвезти во Франкфурт. Его взял к себе профессор Николаи и ухаживал за ним. К Клейсту приходили многие русские офицеры с предложениями о помощи. Но было уже поздно. 24 августа, через двенадцать дней после баталии, Эвальд фон Клейст скончался от полученных ран. Профессор Николаи принял на себя заботы о похоронах, а русский комендант Франкфурта Четнов приказал отдать ему воинские почести: тело несли двенадцать гренадеров и за ним шли все старшие офицеры русского гарнизона.
