— Какая там сила, — сказал Станек. — Это была воля. Руки у меня потом одеревенели так, что я их два дня не чувствовал.

— Такой случай, — сказал Галирж задумчиво, — делает людей верными друзьями до самой смерти.

Вокроуглицкий поднял брови:

— Верные друзья? А что же вас тогда разлучило?

Они рассказали, как Галиржу удалось присоединиться к транспорту беженцев, которые плыли в Англию, и как Станек из Польши пробирался в Россию.

— А вы каким образом ушли от немцев? — спросил Станек Вокроуглицкого.

— Я? Очень просто, пан надпоручик. Взлетел с военного аэродрома раньше, чем они туда ворвались. Вот и все.

— Это отчаянный, сопряженный с большим риском поступок, — сказал Станек, — лететь в такую даль, не зная, хватит ли горючего, не представляя, как и где закончится полет…

— Я был не единственный, кто взлетел перед самым носом у оккупантов, — добавил летчик. — Но я был рад, что угнал у них машину.

— Ты сохранил республике пару миллионов, Ота! — подчеркнул его заслугу Галирж.

— Да, если учитывать только материальную сторону, — сказал Станек, — на самом деле он сослужил ей гораздо большую службу.

Благодарная улыбка обоих была ему ответом.

— Что это шипит? — вздрогнул Галирж.

— Я поставил воды для кофе. — Вокроуглицкий взял байку с растворимым кофе. — Разрешите вам предложить. — Он отрезал станиолевую пленку.

— С удовольствием выпью, — отозвался Станек.

Брезентовый полог заходил ходуном. В блиндаж ввалилось чье-то могучее тело, затянутое офицерскими портупеями. Все вокруг как-то сразу уменьшилось.

— Ого, это мне нравится! Кофе, черт возьми! Натуральный кофе! — Офицер со свистом втянул носом воздух. — И какой-то еще деликатес.

От банки с апельсиновым джемом распространялся запах, казавшийся здесь нереальным.

Вокроуглицкий стоял по стойке «смирно». Галирж приветливо махнул рукой гостю — командиру второго батальона капитану Карелу Рабасу — и представил своего нового помощника.

Рабас, словно зачарованный, уставился на заморскую снедь. Она напомнила ему довоенное время.

— Бог мой! Апельсины! Однажды студентом я рисовал натюрморт с апельсином и лимоном. Кончилось все позорно прозаически. Лимон я выдавил в чай, а апельсин отнес Ружене. — Он засмеялся и резко повернулся к Вокроуглицкому: — Ну, добро пожаловать! Надеюсь, вам у нас поправится, молодой человек!

Крепкое рукопожатие. Капитан оценивающе оглядел форму Вокроуглицкого. В общем солидная, строгая, даже, пожалуй, безликая. Но наверху, на рукаве, узкая зеленая нашивка с английским «Czechoslovakia». Капитан опять со свистом втянул носом воздух и рассмеялся:

— Одеколон?! Поручик, какая чепуха, черт подери! Не хватает пудры, маникюра, и вы полностью готовы к кровавой битве…

Укоризненный возглас Станека «Ну, Карел!» не возымел действия.

— Летать в небе таким чистюлей, конечно, можно. Но когда вы побудете тут пару дней и время от времени вам придется зарываться носом в грязь, весь ваш аристократизм сразу же испарится. Да вы не обижайтесь: чешские летчики — молодцы. — Рабас дружески хлопнул поручика по спине. — А то, что он любит гигиену, так я вам скажу, друзья: нам тоже было бы невредно позаботиться немного о собственном теле…

— К вашим услугам, пан капитан, — с готовностью выпалил поручик, которого не задели грубоватые насмешки. — Идите за мной!

Он взял лампу со стола и повел Рабаса в другой угол блиндажа. Капитан был крайне изумлен: среди противогазов, винтовок, связок ручных гранат гордо возвышалась великолепная надувная ванна.

— Гром и молния! И вы это тащили сюда, к Днепру, от самого Лондона?

— Так точно. Ванна, мыло, щетка, все в вашем распоряжении, пан капитан. — Вокроуглицкий подталкивал Рабаса ближе к этому невероятному предмету. — Только воды нет. Пожалуйста, посмотрите. Вот это я добывал два часа.

Поручик вытянул руку с лампой. На самом дне шикарной ванны блестел слой воды толщиной в палец.

— Вам, пан капитан, для купания маловато.

Все четверо расхохотались, представив огромного Рабаса в этой капле, вернее, над этой каплей воды. Лицо Вокроуглицкого вытянулось:

— Мы находимся между двумя реками: Днепр — за нами, Ирпень — под носом, а воды набрать не можем.

— К Днепру мы кружным путем еще вернемся, но сперва, я надеюсь, отбросим немцев от Ирпеня, и у нас снова будет вода, — рассуждал Рабас, но мыслями он был уже далеко.

Ему нужны были данные о противнике, находившемся перед его батальоном. Поскольку Галирж долго не посылал карту, он пришел за тем, чтобы перерисовать ее прямо тут, в разведотделе. Карты две: одна — вчерне набросанная, но полная, комплектная, вторая — четкая, будто напечатанная, но незаконченная. Рабас вынул свою карту и приготовился работать. Глаза его остановились на красной коробке с двумя львами. Толстые пальцы ловко выудили туго набитую сигарету.

— Разрешите? — спросил он с опозданием.

— Разумеется! И выпейте с нами кофе, пан капитан!

— Не слишком ли много наслаждений сразу? — улыбаясь, спросил Рабас.

— Пока есть возможность, пан капитан, — ответил Вокроуглицкий, — давайте пользоваться. Что мое, то и ваше. Я еще в Англии говорил себе: фронт — это непрерывные опасности, ушел от одной, другая уже подстерегает, но зачем это воспринимать трагически?

Напрасно Галирж глазами подавал сигнал, чтобы поручик остановился.

— Надо относиться к этому проще: как к пикнику например, как к загородной прогулке.

Все смущенно замолчали.

Рабас постукивал ногой. Он вспомнил медленный, изнуряющий марш на Соколово[7] по заснеженной местности.

Из сугробов торчали остовы самолетов, танков, орудий, трупы лошадей и солдат. Это даже не кладбище. Морг, через которым они тащились часами, днями. Покидая Соколово, они оставили после себя то же самое.

— Пусть это будет военный пикник, — повторил Вокроуглицкий, — со всеми доступными деликатесами. Что вы скажете, пан капитан?

Рабас взглянул на поручика. Он думал: «Прежде чем мы пробьемся домой, сколько таких моргов мы оставим за собой? Кто из нас доживет до победы?» А вслух произнес, смеясь:

— Отлично, молодой человек! Вы мне нравитесь. Фронт — пикник в приятном обществе. Так к этому может относиться только тот, кому неведом страх. В таком случае — да здравствует легкомыслие!

Рабас приступил к делу, маленькими глотками потягивая кофе. Чертил, заглядывая то в одну, то в другую карту.

— Что ты делаешь с этими картами, Джони? Я не знаю, с какой из них брать данные.

— А ты что, не мог подождать? — обиженно ответил Галирж. — Через несколько минут я бы тебе послал нужную карту.

— Извини, — разозлился Рабас. — Прежде чем ты успеешь заточить карандаши, я могу нежданно-негаданно нарваться на противника.

Галирж горячо возражал:

— Если я хочу сделать карту, достойную этого слова…

— А передо мной живой противник! Этого клочка мне вполне достаточно. — Рабас сунул карту себе под нос, но ничего не мог в ней разобрать.

— Вот видишь! Надо было подождать! — торжествовал Галирж.

— Ну ладно, — уступил Рабас. — Ты хочешь сделать не карту, а конфетку. Прошу тебя, продиктуй мне по этой мазне, чтобы я мог наконец идти. Перечертишь потом.

Галирж стал диктовать Рабасу положение противника. Пулеметные точки на высоте такой-то, танки сосредоточены… Рабас наносил данные на карту, а Галирж между тем ворчал:

— Ты всегда бранишься, дружище. Полковник Свобода меня хвалит, а вот пану Рабасу ничем не угодишь.

— Готово! — воскликнул спустя минуту Рабас, допил кофе и поднялся. Кофе был потрясающий, поручик. Покорно вас благодарим! — Он засунул карту в сумку. — Ну, можно топать. Привет, разведчики!

Станек тоже стал прощаться:

— Пора к своим ребятам.

Галирж, прищурившись, поглаживал усики:

— Как тебе нравятся наши офицеры, Ота?

— Нравятся, — сказал Вокроуглицкий. — Отличные парни.

Превратившиеся в узкие щелочки глаза Галиржа метали молнии.