Станек вздрогнул. Почему он вспомнил о Яне? Но Леош уже говорил о Мици. Она все время теперь была у него перед глазами, он видел, как она стоит на коленях, наклонившись над раненым ефрейтором, уже бегут наши, окружают их, а она спокойно перевязывает его.

— Вот я и спрашиваю, какой мужчина способен на такую самоотверженность? А ведь они рискуют не только своей жизнью, эти будущие мамы. Сколько у такой может быть детей?

Станек не любил разговоров на подобные темы, но, поскольку это касалось и Яны, не прерывал Леоша.

— Двое, трое, пятеро? Нас в семье было пятеро — а здесь жизнь новых пятерых каждую минуту висит на волоске, не так ли?

— Да, конечно, — сказал Станек. — Но зато каждая такая девушка спасет на фронте, пожалуй, пятьдесят человеческих жизней.

Леош взметнул вверх брови:

— А не важнее ли пять новых, пан надпоручик?

— В известном смысле, важнее, — неуверенно ответил Станек, захваченный рассуждениями Леоша. — Но как запретить этим девушкам, если они рвутся на фронт и если они здесь так нужны? Сохранить пятьдесят жизней — нет, это тоже очень важно.

— Хорошо хоть, что на свете есть высшая справедливость, — высказал Леош свое кредо. — Не будь ее, была бы моя Мици и тысячи других санитарок на том свете. Лезут смерти прямо в пасть, словно куропатки на лугу, но она их обходит.

Куропатки на лугу и милосердная косая! Станек сам не раз наблюдал, как девчата, в том числе и Яна, работали прямо под огнем. Вокруг гибнут солдаты, а они целы и невредимы. Сравнение Леоша ему понравилось. Оно успокаивало, потому что с той минуты, когда он понял, что в Яне по-прежнему осталось что-то от санитарки, презирающей всякую опасность, он беспрестанно испытывал за нее страх.

Леош скомкал страницы с журнальными красавицами и положил сверху тонкие прутики, которые легко загорятся. Лицо его прояснилось: «Мици, придет время, и я подарю тебе колечко. Но без камешка».

От Мици Леош перешел ко второму конкретному подтверждению своего тезиса:

— А что эти девушки пользуются покровительством высшей справедливости, судите, к примеру, по Яничке, Вы, конечно, слышали, что рассказывал о ней Панушка, да? — Он вытащил из кармана коробок спичек, встряхнул им и продолжал: — Я прямо себе места не нахожу, когда вспоминаю об этом: сама рядом со смертью, однако из любого переплета выходит без единой царапины, а тот, кого полюбит…

Леош лишь сейчас сообразил, куда завела его болтливость, и умолк.

Станек почувствовал, как по всему телу пробежали тонкие ниточки неприятного холодка. Когда-то Панушка рассказывал ему о двух девичьих привязанностях Яны. Наивных, но так трагически закончившихся. Однако только теперь, когда он сам стал третьим, когда наступил его черед…

— Случайности, — проговорил Станек и раздраженно обрушился на Леоша: — Ты, философ, из всего сразу делаешь умозаключения.

— Ну что вы! Какие умозаключения! — досадуя на собственную бестактность, ответил Леош. — Я только о высшей справедливости…

Он чиркнул спичкой. Прутья затрещали, извиваясь в огне. «Черт побери! Все обнюхал, а главное, дурак, забыл!» Леош сбросил с решетки горящий хворост на пол.

— Что ты там вытворяешь? — крикнул Станек.

Леош, до смерти перепуганный, засунул руку по плечо в печь и шарил там, выискивая тлеющие прутья или обрывки бумаги. Леош был человеком основательным. И страх его — тоже. Он сбрасывал одну решетку за другой, добираясь до того места, где печь соединяется с дымоходом и… Пресвятая богородица! Вот она. Лежит там, кругленькая, пухленькая.

— Бегите, пан надпоручик! Скорее бегите! Мина!

— Лети за саперами! Пусть осмотрят весь дом.

Леош пятился от печи к двери.

— Зачем саперы? Я все осмотрел, и эту сволочь обнаружил я!

— Давай, давай!

— Я верю в высшую справедливость!

— А я — в саперов!

Станек сгреб свои вещи и торопливо стал совать их в сумку. Он отвергал мистические выкладки Леоша, но был бледен и с трудом сдерживал дрожь в пальцах.

Леош никак не мог сдвинуться с места. «Будь послушной, крошка! Жди! — мысленно уговаривал он мину. — А если уж тебе очень хочется взорваться, то погоди хотя бы минуты две».

— Иди же, наконец, копуша! — гнал его Станек. — Все в штабе сочувствуют, что мне достался такой экземпляр, как ты!

Экземпляр! Только эта явная неблагодарность вытолкнула Леоша за дверь. «Вот и старайся! Я ему спас жизнь, не будь меня, ночевать бы нам с сегодняшнего дня на том свете, а он — „экземпляр“! Офицеры в штабе должны завидовать вам из-за меня, вы, неблагодарный!» Но но пути к саперам он то и дело оглядывался назад, на домик. Не дай бог!.. Не должен он взлететь на воздух вместе с надпоручиком.

Станек тоже наконец покинул подозрительную хату. Немного пройдя, он остановился. Нет, не было слышно привычной перестрелки, которую беспрестанно вели обе стороны, проверяя друг друга. Тишина раскинулась над всем передним краем и грозила, как предсказывал Рабас, каждое мгновение взорваться.

Станек зашагал дальше. Спешил. Скорее к Яне. На условленном месте ее не оказалось. Он побежал к пункту связи. Вдоль стены проскочил, не отдав чести, солдат. Он тащил какой-то резко дребезжавший предмет. В тишине казалось, будто целая рота щелкнула затворами.

Яна снова была в солдатской форме. Узкая полоска желтого свитера выглядывала из-под воротника воинской блузы, но волосы почти закрывали ее.

Станек хотел было извиниться за опоздание, но, увидев Яну у коммутатора, разочарованно произнес:

— Ты опять у этого ящика? Я же ведь сделал так, чтобы наше с тобой свободное время совпадало.

Она рассказала ему о Запе.

— Ах ты сестра милосердия… — Ему припомнились рассуждения Леоша, вспомнилась Павла. — О Запе ты заботишься, а как же мы?

— Я сама как на иголках: папа сказал, что скоро вернется, а сам где-то задержался.

Она благодарно улыбнулась Станеку: он пришел к ней сюда, пока она занята.

Он запрокинул ее голову и жадно поцеловал в губы. Она слизнула с губы крохотную капельку крови и снова потянулась к нему для поцелуя.

Он сунул ей что-то в карман:

— Угадай, что я тебе принес?

Это было не впервые, поэтому она, не раздумывая, спросила:

— «Богатырей»?

Он молча взял одну из конфет, на обертке которой был изображен добрый молодец, побеждающий нечистую силу, развернул и сунул Яне в рот. Потом присел рядом.

Машинально протянул руку к забытой Махатом отвертке. Увидел на рукоятке инициалы З. М. и вспомнил солдата, который крался вдоль стены, стараясь остаться незамеченным.

— Что надо было здесь Махату?

Яна напряженно ответила:

— Проверял слышимость на линии «Кармен».

«Кармен» все время была в исправности. Станек сам не раз выходил с ней на связь. Он вспомнил вчерашний разговор у колодца: не Махата ли она выгораживала, защищает же его сейчас?

— Вернее, проверял свои шансы у тебя. Ему было недостаточно позывных «Яна»?

— Достаточно…

— И он не сделал никакого вывода?

— Сделал. Все сделали.

Станек осмотрелся по сторонам. У него было ощущение, что все тут стоит не на своем месте, что все как-то передвинуто.

Яна склонилась над коммутатором. Волосы упали ей на лицо. Сзади на шее выглянул желтый свитер.

Взгляд Станека зацепился за эту полоску. С каждой секундой, сокращавшей их общее свободное время, он становился все нетерпеливее. Яна продолжала соединять абонентов. Он сел к столу, курил и молча смотрел на девушку.

У него вдруг возникло ощущение, что не один он смотрит на нее. Ему казалось, двери то и дело открываются и закрываются, кто-то уходит, его сменяет другой и пристально смотрит на Яну, как это только что делал ушедший.

Армейская жизнь сводит вместе массу людей. Они постоянно вместе, никто не может остаться наедине с собой или уйти к другим. На службе и в часы отдыха Станек видел всюду одни и те же лица. И все те, кто обслуживает; основной пункт связи, кто тянет линии связи, кто устраняет повреждения, видят Яну каждый день, хотят они этого или нет. Скорее всего — хотят. И хотят, безусловно, большего. Каждый имеет право попытать счастья. И Махат! Отважный. Смелый. Где только проявится эта его смелость?