— Ага, не напирайте так на чужих женщин.

В этот момент Сиавуш увидел ее лицо. Сиавуш вскрикнул и, отойдя, прислонился к колонне базара.

Прошло уже десять месяцев с того дня, когда Сиавуш впервые увидел Джелалэт и когда с ним случилось то, что так часто случалось с другими, когда он заплакал, поняв, что Мохаммед-Таги не может ему здесь помочь.

Наутро он снова отправился к Проезду Таги-хан и долго бродил там по улицам, присматриваясь к каждой калитке, к каждой женщине, стоявшей возле лавочки аттара или бакалейщика. Но все старания его не привели ни к чему.

Он не отчаивался. Он все искал. Он тратил на это массу времени, и все безрезультатно. На этот раз ему не удавалось приобщить к списку падших женщин еще одну, которой вслед за удовлетворением его страсти пришлось бы идти на улицу.

И, все-таки он долго еще не терял надежды и продолжал свои поиски. И только много спустя, увидев, что у него ничего не выходит, решил, что он, вероятно, ошибся, что девушка эта вовсе не живет в этом квартале и что в тот день, направляясь сюда, она и мать шли не к себе домой.

Наконец он оставил всякую надежду.

С этих пор и изменилась жизнь шахзадэ. Он чувствовал, что девушка заняла в его сердце слишком большое место и что тот огонь, который она в нем зажгла, погаснет только тогда, когда она будет с ним. Но найти ее было нельзя.

Обычно считают, что человек, полюбив женщину и убедившись в том, что не сможет ее разыскать, он ее забывает. Но мы другого мнения, и мнение наше подтверждается случаем с шахзадэ.

Жизнь шахзадэ стала невыносимой. Он не мог спать и, чтобы хоть ненадолго забыться, прибегал к крепким напиткам. Все время перед ним стоял все тот же образ девушки в простенькой кофточке.

Несколько раз после этого события Сиавуш ходил с Мохаммед-Таги, чтобы развлечься, в «известные дома». Но оказалось, что эти места не доставляют ему прежнего удовольствия.

Мохаммед-Таги тоже понял, что его ага совсем переменился. И так как старый барин обеднел, а молодой потерял всякий интерес к жизни, он подумывал уже об уходе с этого места.

Сиавуш-Мирза, ранее не придававший никакого значения чувствам и считавший, что «все это пустяки, перед деньгами никто не устоит», страдал теперь именно от чувства.

Он был влюблен, жестоко влюблен. Его положение было даже хуже положения так называемых безнадежно влюбленных; у тех хоть есть налицо возлюбленная. А где была его возлюбленная? Он был влюблен в мечту, в призрак.

Целые дни и ночи он думал, как ее найти. Но как найдешь ее в этом городе, где все женщины закутаны в чадру?

Чтобы отвлечься от мыслей, он стал играть. Он проводил ночи с приятелями в игорных домах и перепробовал все, что советовали ему приятели. Его любовь, вечные думы и невозможность найти Джелалэт сделали его как бы невменяемым, и он теперь всем подчинялся. Он пробовал «вертушку», потом перешел к «шмэн-дефэр», в которой ему сначала повезло, и он даже несколько раз выигрывал по сорок-пятьдесят туманов, пока, наконец, счастье не отвернулось от него и он не остался совсем без денег. В такие ночи он грустно сидел в стороне, покуривая терьяк.

Он был всегда грустен. Природа точно мстила ему за тот смех, каким он смеялся, читая письмо Фероха.

И в этот день, направляясь по Насерие к базару, он был печален и, конечно, ни одной минуты не думал, что может здесь увидеть Джелалэт.

В первую минуту он даже решил, что ошибся, что просто эта женщина очень похожа на Джелалэт.

Но то, как она вздрогнула, когда говорила с ним, убедило его, что это была она.

Джелалэт действительно вздрогнула. Она испугалась, увидев его. Случилось так, что в тот день ей нужно было купить какое-то лекарство. Отпросившись у матери, она пошла на Сабзэ-Мейдан. Могла ли она думать, что здесь она встретит того самого молодого человека, чей взгляд тогда привел ее в такой страх?

Произошло то, чего она больше всего хотела избежать. Как только Сиавуш посмотрел на нее, она поняла, что он этим не ограничится и что, как всегда это делают такие молодые люди, он будет преследовать ее.

Она стала думать, что ей сделать, чтобы спастись от него и, главное, не показать ему своего жилища.

Увидя, что молодой человек спокойно стоит у колонны, она решила, что это самый подходящий момент, и хотела уже бежать, как вдруг кто-то из продавцов крикнул:

— Баджи, куда идешь, лекарство забыла.

При этих словах Сиавуш, мысли которого в первый момент совершенно спутались, подняв голову, посмотрел на Джелалэт, которая в этот момент, поблагодарив приказчика простонародной фразой: «Дай вам бог долгой жизни», двинулась, чтобы уходить. Он пошел за ней.

Решив свернуть на Хиабан Джелальабад и поскорее добраться до дому, Джелалэт быстрой, легкой походкой ступила на базар Голь-Бендек. Но тут она услышала, как кто-то сказал ей:

— Ханум, зачем так быстро? Я боюсь, заболят ваши прелестные ножки!

Джелалэт первый раз в жизни слышала подобные слова.

Она редко выходила из дому, а если и выходила, то всегда была с матерью, и только в этот раз ей пришлось выйти одной, так как мать немного прихворнула.

В простоте своей она не знала, как ему ответить, и не догадывалась, что можно позвать на помощь полицию или окружающих.

Охваченная страхом, она только ускорила шаги, продолжая идти по направлению к дому.

Но не успела она отойти на несколько шагов, как кто-то снова сказал ей:

— Странная вы, ханум! Если уж себя не жалеете, то пожалейте хоть меня, несчастного. Не уходите, я не вынесу этого, довольно уж и этих десяти месяцев, что я вас не видал. На этот раз Джелалэт, рассердившись, сказала так, как всегда говорят девушки из народа, называющие всех мужчин «дяденьками»:

— Дяденька, я не понимаю, что вы говорите. Дайте мне спокойно идти домой, меня дожидается мать.

Ловкость, с какой Сиавуш приставал к девушке, показывала его великое мастерство в этих делах. Его не заметил даже ажан квартала Голь-Бендек, который был всюду известен своей клятвой в том, что он будет не ажан и что его намаз и посты могут считаться неугодными, если он не подведет сто кавалеров, пристающих к женщинам, под штраф в пять туманов и два крана.

Мало-помалу девушкой стал овладевать ужас. Она дрожала. Как ни старалась она убежать от незнакомца, он не отставал. У перекрестка Низам-Везир ей пришло в голову сесть в вагон. И, выбежав из базара, она бросилась в отходивший вагон конки и уселась в женском отделении. Но и Сиавуш-Мирза тотчас же вскочил в вагон.

В женском отделении была, как всегда, разнообразная публика. Одни, приличные женщины, сидели как и Джелалэт, закрывшись чадрами и скромно опустив голову. Впрочем старухи, считавшие, что они уже никому не могут быть нужны, не закрывали лиц и громко болтали о том, как сладостно читает роузэ ахонд Молла-Гейдар, о красноречии Ага-Шейх-Джафера и о том, что вчерашние «гузеты» пишут, что женщины, по приказу «начальника министров», должны носить чагчуры, чтобы не обнажать перед чужеземцами свою «добродетель».

Одна сказала:

— Вот уж истинно, если и эти немногие радетели благочестия помрут, дело наше пропало. А в ад попадешь, так там все открытые ходят!

Наоборот, другие, богобоязненные старушки, считавшие своей обязанностью плакать и сокрушаться, одобряли большие грустные роузэ и строгих роузэханов. Были в вагоне и две-три «известных» женщины с папиросками во рту. Они беспрерывно смеялись и говорили о своих знакомых. Одна спрашивала другую:

— Экдес, ты еще в доме... Ширази? Багэр-хан, красивый офицер, все еще ухаживает за тобой?

Другая отвечала:

— А тебе нехочется, чтобы так было? Багэр-хан мне клялся, что дня без меня не может прожить. И я знаю, что он правду говорит.

Та рассмеялась.

— А что, если я тебе скажу, что вчера он был у нас в доме и выкурил папироску с Эстер-ханум?

А первая, покраснев, злобно сказала:

— Ну, если так, то, значит, мужчин вообще не следует любить.

В это время в вагон вскочил разносчик «жертвенной» воды, предлагая всем выпить бесплатно воды со льдом.