И Ферох, не стесняясь, рассказал ей в нескольких словах о своей любви к двоюродной сестре и о том, как его разлучили с ней, чтобы отдать другому, а потом и о событиях последних дней.

Слушая его рассказ, Эфет то краснела, то бледнела. Потом волнение ее сменилось тихой задумчивостью.

Что было с сердцем Эфет? На это нетрудно ответить. Она тоже любила Фероха. Бедняжка мечтала о нем, мечтала о том дне, когда любовь Фероха вознаградит ее за все горе, что ей причинил Али-Эшреф-хан.

Увы, это были пустые мечты. Она, как выражаются европейцы, «строила замки в Испании»... Ферох любит другую и не может смотреть на нее иначе, как на сестру.

Ей было грустно. Но чистое сердце ее было готово довольствоваться и этим.

«Я его сестра, — говорила она себе, — и я должна помочь ему в любви. Он спас меня. Теперь я принесу себя в жертву и попытаюсь помочь ему соединиться с той, которую он любит».

И, взглянув ему в глаза, Эфет сказала:

— Значит, ага, мы оба с вами несчастны. Ну, что же, не будем отчаиваться. Не всегда же мир будет оставаться таким!

И она предложила Фероху скорее указать ей, что она может для него сделать, чтобы целиком посвятить себя этому делу.

Ферох сказал, что он считает самым важным сейчас заняться Джавадом и первым долгом узнать, какая судьба его постигла. Что же касается Мэин, то он и хотел бы, да не может ничего сделать, так как ему нельзя сейчас даже пойти туда узнать о ее положении и нельзя ничего послать.

Подумав, Эфет сказала:

— Ну, это-то совсем легко. Завтра я узнаю о ней все и дам вам знать.

Ферох сказал:

— А что касается того человека, то я сегодня же пошлю одному из моих друзей в Исфаган телеграмму и попрошу сообщить мне обо всех его действиях за последнее время.

Эфет вспыхнула. Ей причиняло боль даже простое упоминание об этом человеке.

Она только тихо сказала:

— Ну, что же... Только если можно, сначала позаботьтесь о Джаваде.

— Делу Джавада это нисколько не помешает. Я начну оба дела вместе.

Было одиннадцать часов утра. Ферох хотел уходить, но Эфет сказала:

— Сидите. Вы еще не виделись с отцом и с мамой.

Скоро появился Р... эд-довлэ, которого вел под руку пишхедмет, а потом и мать Эфет. Оба они были страшно рады Фероху.

Посидев немного и поговорив о том о сем, Ферох стал прощаться, но тут все трое запротестовали и настойчиво потребовали, чтобы Ферох остался обедать.

Р... эд-довлэ говорил:

— Я знаю, что вы думаете: они старики, небось живут по старинке и не признают европейских обычаев. Ошибаетесь. Здесь вы можете, как у себя дома, сидеть за столом, есть ножом и вилкой и разговаривать во время обеда.

И он засмеялся.

Ферох поневоле остался.

Через полчаса обед был кончен. Но пришлось сидеть еще. Через час, наконец, Ферох выбрался, условившись с Эфет, что она как можно скорее займется его делом, и получил обещание, что она завтра же выяснит все, что произошло с Мэин.

Он решил направиться к Ахмед-Али-хану на почтовую станцию.

Ему повезло: Ахмед-Али-хан был в учреждении.

Встрече с Ферохом Ахмед-Али-хан очень удивился. Он знал, впрочем, что Ферох должен был быть уже в Тегеране, но удивлялся, как Ферох мог оторваться от своей любимой. Поглядев на Фероха, он сообразил, что с ним стряслась беда, и принялся расспрашивать, в чем дело. Поблагодарив за участие, Ферох рассказал, как Ф... эс-сальтанэ узнал о бегстве дочери, как он отобрал ее и как увезли Джавада.

— Я не могу успокоиться: из-за меня будут мучить этого несчастного.

Ахмед-Али-хан сказал, что, по его мнению, с Джавадом могло произойти одно из двух: или Ф... эс-сальтанэ держит его дома, что мало вероятно, или передал его полиции, и тогда его, наверное, бросили в тюрьму.

При слове «тюрьма» Ферох вздрогнул; он сказал:

— Джавад, бедняга, предчувствовал.

— Во всяком случае, — сказал Ахмед-Али-хан, — мы можем сейчас справиться в полиции.

Подойдя к телефону и позвонив в назмие, он вызвал начальника канцелярии и попросил его оказать дружескую услугу: справиться в списках арестованных, не был ли вчера занесен туда некий Джавад.

— Если там, мы сейчас будем знать, и ты можешь подумать о его освобождении.

Через несколько минут зазвонил телефон. Ахмед-Али-хан поднял трубку. Затем, кинув в трубку: «Благодарю вас... мерси... вы очень любезны», он повернулся к Фероху.

— Бедняга Джавад там. В тюрьме номер один. Пока еще его не допрашивали.

Дико прозвучали в ушах Фероха эти слова: «в тюрьме номер один». Тюрьма номер один — для Джавада!

По сути дела ничего странного в том, что Джавада посадили в тюрьму, не было. В этой стране, в эту самую тюрьму номер один сажают даже участников освободительного движения и подвергают их тысячам всяких пыток и издевательств.

Ферох не мог ждать. Простившись с другом, он помчался домой: надо было все обдумать.

Четыре часа думал Ферох — и ничего не придумал. Он уже отчаялся, что ему удастся законным путем доказать невиновность Джавада: именно закон в этой стране не имел никакого смысла.

В тот вечер ему так и не удалось придумать ничего подходящего. Утром, когда он сидел у себя во дворе и строил планы освобождения Джавада, вдруг отворилась калитка и во двор вошла незнакомая ему женщина в черной чадре.

— Меня послала к вам Эфет-ханум, чтобы доложить вам, что она справлялась о той особе. Особа эта у себя дома, но она нездорова.

Женщина эта медленно и долго произносила эти слова, видно было, что ей стоило большого труда их заучить.

У Фероха при этих словах чуть не разорвалось сердце. Мэин больна. Джавад в тюрьме! И все это — и болезнь Мэин и арест Джавада — из-за его фантазии.

Он тотчас же выбежал из дому и помчался в назмие.

Назмие — этот центр насилий и беззаконий, где попирается всякое право — находится в самом центре Тегерана, на западной стороне Мейдан.

Не раздумывая, пустят ли его в назмие, то есть на тюремный двор, Ферох миновал ряд улиц и Хиабан Лалезар и уже подходил к назмие в такой задумчивости, что, если бы даже на него кто-нибудь наскочил, он бы не заметил, — когда увидел двух ажанов, выводивших на площадь арестованного.

Он было порадовался за арестованного, думая, что его выпускают на свободу, но он ошибся. Ажаны пошли за арестантом и по тому, как они держали винтовки, видно было, что они ведут его куда-то, куда им приказано его доставить. Ферох присмотрелся внимательно и вдруг узнал Джавада. Несчастный арестованный был не кто иной, как Джавад. Да, его Джавад, милый, бедный Джавад! Ферох хотел уже крикнуть, но сообразил, что это привлечет внимание ажанов. Джавад тоже ничего не сказал.

Несчастного Джавада вели в суд на допрос. Его судили по жалобе господина Ф... эс-сальтанэ за нападение и грабеж.

Ферох не мог последовать за ним: в Персии, к сожалению, до сих пор не принято допускать посторонних в суд при разборе дел. Ферох вернулся домой.

Проходили дни. Он все еще не находил способа выручить Джавада. А Джавада водили три раза в неделю к следователю.

Наконец Ферох прочел в какой-то газете, что некто по имени Джавад, за похищение девушки, в сообществе с другим неизвестным человеком, приговаривается к шести месяцам заключения в темном карцере и к ста ударам плетьми. Телесное наказание будет производиться публично в течение трех дней.

Ферох дал себе слово, что, если он встретит когда-нибудь следователя или судью, вынесшего это решение, он немедленно его убьет.

В тот же день он принялся за розыски, и ему удалось установить, что допрос Джавада велся в шестом следственном присутствии. А затем он узнал, что следователь, ведший дело Джавада, был брат Али-Эшреф-хана.

«Эти два братца, говорил Ферох, точно хотят перещеголять один другого в насилиях и подлостях».

Из письма своего исфаганского друга Ферох знал, что Али-Эшреф-хан находится в Тегеране, но не мог им до сих пор заняться только потому, что был целиком поглощен вопросом об аресте Джавада. Фероху сообщили и о том, что Али-Эшреф-хан сделался «ширэем».