- Это уже похоже на задачу, - начал сердиться Берг. – Наподобие этой: у вас имеется уравнение. Где икс – что подумает сосед, игрек – какова температура на дне Марианской впадины, а зет – протяженность железной дороги Мичиган-Чикаго. Вопрос задачи: в каком году умерла старушка из смежного со мной подъезда?

 - Я думаю, - усмехнулся Читтер, - это был 1881 год.

 - Почему? – подозрительно прищурился Грайам, делая в уме проверку своего уравнения.

 - Потому что это магическое число, в котором сумма первых двух чисел равна сумме двух вторых чисел, что соответствует условию задачи, в котором говорится, что икс да игрек равны зету, из чего следует, что угол падения…

 - Хватит! – с мольбой на глазах оборвал эту речь Берг. Он вновь несколько воодушевился. – Ты знаешь, что я вспомнил? Морган ведь владеет газовыми компаниями.

 Читтер кивком головы поблагодарил за столь ценную информацию, взвешивая в своей голове все последующие махинации и аферы. Он пролистал газету в некоторой своей задумчивости, потом, найдя нужную страницу, отложил её в сторону до лучших времён в разговоре.

 - То есть, Морган ведёт эту сделку с кудесником, только ради того, чтобы насолить мне. Надо сделать так, чтобы навредить и ему, и чародею. То есть, лишить финансирования нашего зарубежного коллегу, и при этом сделать так, чтобы акции компании Моргана упали. Знаешь, что я предлагаю сделать?

 - Ну? – спросил заинтригованный Берг.

 - Ничего. Не надо ничего делать. Всё пойдёт своим чередом – если кудеснику удадутся, хоть частично его опыты, но в кошельке господина Моргана образуется солидная брешь. При этом, мне, наверное, следует напомнить, что сегодня проходит лекция того самого профессора о невозможности электрического освещения. Авторитет некогда непобедимого волшебника и так уже подорван. А так люди совсем перестанут ему верить!

 - Так мы убьём двух зайцев сразу. Останутся ещё…

 - Один, - произнёс Читтер. – Вестингауз и прочая шушара опять-таки в подчинении у нашего дорогого Моргана. С нами остаётся только Рокфеллер…

 И они вновь взглянули на массивное здание банкирского дома Моргана, в котором, наверняка, разговоры ведутся всю на ту же на тему.

 На Уолл-стрит было очень жарко.

 - Ну, и как же там поживают изобредения моего дорогого друга из Праги? – ухмыляясь, спрашивает Морган. У него сегодня опять скверное настроение, и он не намерен всё оставлять так, как оно есть на самом деле.

 - Первое звукозаписывающее устройство его конструкции потихоньку завоёвывает мир. Оно докатилось даже до России.

 - Фонограф? – переспросил магнат. – Но разве мы ему платим деньги за какой-то там фонограф? По-моему, мои цели ясно были продиктованы этому чудаку. Или он решил вывести меня из себя? А как поживают опыты с лампой?

 Перед грозным и брезгливом человеком, в котором одиночество истребило все человеческие качества, стоял другой, менее простой мужчина в шляпе. Тот самый, что давал Алексу Вингерфельдту те пятьдесят тысяч долларов. Этот несчастный человек в задумчивости теребил шляпку, смотря куда-то в сторону, но не в глаза Джону Пирпонту Моргану.

 - С лампой? Они пока даже не могут осветить то помещение в подвале, где у них лаборатория! И всё это из-за какой-то лампы.

 - Это освещение очень путает мои карты. Мне приходится лавировать между Читтером и этим далеко не славным малым. Я, как владелец огромной монополии газового освещения, потеряю очень много денег этим самым странным ходом. Надо делать всё гораздо проще. Урезать сумму, данную ему на пожертвования. Уолл-стрит теряет своё доверие…

 - Но если мы лишим его денег, то найдётся кто-то другой, кто даст ему эти бумажки!

 - Но между нами говоря, - начал жестикулировать Морган. – Мы знаем же, что электрический свет невозможен, ей-богу!

 - Но ведь тоже самое говорили о других изобретениях: в частности, о фонографе, динамо-машине.

 - Полно! И Читтер, и я прекрасно понимаем всю эту ситуацию с лампой. Это лишь повод выкрутить с нас побольше денег, и если бы не наша взаимная война, я бы не копейки не дал этому прохвосту из Праги. Хорошо, хорошо! Но вот что я тебе скажу, - Морган беспокойно сидел в кресле, скорее напоминая голодного тигра. – Если бы это заявление об освещении сделал бы кто-то другой, а не Вингерфельдт, мы бы все попадали тут со смеху

 Так или иначе, но банкирский дом Моргана нехотя расставался со своими пятьюдесятью тысячами долларов. Но так было надо. Условились, правда, на одном: это были последние пожертвования в пользу Алекса Вингерфельдта.

 На площади, совсем недалеко от того университета, где преподавал выше упомянутый профессор, как раз и прошла лекция, купленная господином Читтером полностью в свою пользу. Невысокий хиленький мужчина лет сорока пяти стоял возле здания и собирал вокруг себя множество зевак и прохожих. Среди них, как ни странно, оказался и Джон Рокфеллер. Возле профессора суетились журналисты, поспешно записывая что-то в блокнот.

 - Электрический свет невозможен! – начал высокомерно он.

 - Но, доктор, не проводили ли вы сами опыты со светом?!

 Профессор, однако, теряться не стал, и быстро освоился со своей новой ролью. В толпе он заметил Рокфеллера, но не узнал его. Глаза ещё одного магната долго и напряжённо исследовали всю окружающую обстановку.

 - О, да… Да, и мои выводы основаны на этих самых опытах!

 - Но ведь Вингерфельдт претендует на изобретение чего-то нового! – сопротивлялся один из самых настырных журналистов.

 - Вингерфельдт… Он может претендовать на всё, что ему нравится, но больше не в силах менять законов природы, иначе он превратится в полное ничтожество. И мир увидит нового чародея!

 А теперь можно коснуться самого интересного факта. На эту лекцию профессора вдохновил не один Читтер (однако, справедливости ради, отдадим пальму первенства ему), а все более или менее значимые фигуры в этом государстве. И Морган, и Читтер уплатили за подобное свершение. Магнаты – это особая каста здесь, в Америке, и уж они-то имели власти побольше, чем сам президент! Здесь стоило дать только взятку, чтоб послушная марионетка-политик заткнул рот и замолчал. Так и делалось. Но эти люди, что называется, вершили судьбы мира.

 Рокфеллер с удовлетворением дослушал речь до конца, после чего пошёл своей дорогой, купив по пути одну из газет. Дома, раскрыв её, с некоторой грубостью, столь ему присущей, поспешил отметить:

 - Здесь говорится о размерах состояния Моргана. Надо же, этот человек никогда и не был богатым!

 Он сказал что-то ещё, менее важное, и не имеющее уже никакого смысла для истории, после чего вновь переключился на столь наболевшую нынче злободневную тему всех деловых разговоров в Америке.

 - Мне кажется, наступило такое время, что надо подтолкнуть Моргана к принятию столь хорошего для него решения. Этим он обезопасит свои капиталы от той своры негодяев и воров, что составляют общество кудесника из Праги. Мы должны его поторопить, и пусть прекращает финансирование во избежание худшего исхода!

 Так или иначе, но трое столь разных человек, находящихся в борьбе друг с другом, и готовых перегрызть друг другу глотки, стали теперь невольно общими союзниками в войне с не менее опасным противником. Имя ему – Александр Вингерфельдт.

 Драгутина провожала взглядом улетавший косяк гусей. Время летит с такой скоростью, что даже не успеваешь принять более или менее какое-то полезное решение. Дни летят так быстро, что порой становиться просто страшно об этом думать. Поэтому многие (например, Вингерфельдт) всегда не имеют на своём месте часов, чтобы те не мешали думать. Те же люди, чья жизнь проходит в часах (как у Феликса), имеют обыкновение ставить стрелки неправильно, чтобы можно было себя не смущать столь быстрым ходом времени.

 Подул пока ещё тёплый августовский ветер. Он принёс с собой новые надежды, новые мысли. Эти мысли сразу и охватили обоих сидящих на скамейке людей. Как это было и положено, встречи происходили строго в намеченный час, и не раньше. Тогда Николас запасался несколькими пакетиками корма, тщательно рассовывал их по карманам и шёл сюда. Ему нравилось кормить голубей. А здесь их были сотни, тысячи этих птиц!