- Пожалуй, Вы правы, - мягко согласилась женщина, - я бы посоветовала Вам купить карту Праги, а то так ведь и заблудиться можно. По-моему, ваших денег вполне хватит на это. Запомните эту площадь, она носит название Лоретанской. Каждое утро мне предназначается высокая честь кормить голубей. Одна и та же работа изо дня в день. Но мне это доставляет удовольствие. Я рада, когда есть тот, кто от меня зависим, когда я кому-то нужна.
- Мы в ответе за тех, кого приручили. Эта фраза принадлежит известному французскому автору. Я думаю, Вы прекрасно приводите её в действие, - задумчиво протянул Николас, после чего аккуратно выгреб из внутреннего кармана две монеты достоинством в десять геллеров каждая.
Драгутина взглянула на деньги и повернула голову в сторону, кивнув ему:
- Вон там находится маленький сувенирный магазин. В нём и можно купить эту карту. Главное, не забывайте смотреть на ценники.
- Да, спасибо Вам! – откликнулся Николас, поднимаясь со скамьи, и отряхнув уставшие от сидения на одном месте ноги. – Где Вас можно найти хоть?
Женщина встретилась глазами с сербом и прижала палец к губам, после чего подняла его высоко вверх, и многозначительно произнесла:
- Когда всходит солнце. Я всегда, каждый день, в любую погоду, утром примерно в это время нахожусь здесь и прихожу кормить своих голубей. Ищите меня тут.
- Я не забуду. До свидания! И спасибо Вам за эту приятную беседу!
Николас ушёл, одиноко насвистывая первую пришедшую на ум песню, которая оказалась одной из народных песен Сербии, то и дело, думая о названии этой загадочной площади, так как забыть его боялся больше всего. На тротуарах было довольно чисто, что он опять-таки отметил про себя.
Последовав совету Драгутины, Николас пошёл к магазину, где отдал свои последние деньги, и купил карту города Праги. Из неё он только понял, какое огромное расстояние прошёл за утро от вокзала до этой площади
Глава третья
По этой подробной карте, разборке которой он посвятил полчаса, и определил, куда надо идти. Свернув в трубочку это драгоценное сокровище, и теперь совсем уже без денег, Николас побрёл дальше по площади, но, уже имея хоть какое-то представление, куда он идёт. Свернув с площади на какую-то улочку, он остановился.
На миг призадумался и вновь открыл свой свёрток, внимательно изучая названия, подписанные на немецком языке. Дикая боль раздалась в желудке, Николаса чуть не свернуло в три погибели от голода. Надо срочно что-то делать. Вот только где, и самое интересное – как? Думая над этими вопросами, он пришёл к выводу, что стоя на улице уж точно не решит эти проблемы. А если идти куда-то? Есть ли смысл? Потоптавшись на месте, и ничего не решив, Николас вновь сунул карту под мышку и пошёл вперёд.
Не пройдя и нескольких шагов, вновь замер. Его уши мгновенно уловили обрывки какой-то песни и военного марша, постепенно приближающиеся шаги большого количества народа. Постепенно до него дошло, что это строй солдат куда-то просто идёт и распевает старинную солдатскую песню. «Шли мы прямо в Яромерь» - было ей название.
Николас долго стоял на одном месте, не замечая никого и ничего вокруг. Он закрыл глаза и резко провалился в какой-то ранее неведомый, неизвестный ему мир. Звуки песни австрийской армии, шаги людей, разговоры, всё это плавно исчезло, в ушах встала мертвая тишина. Сознание отключилось полностью от внешнего мира. Хотя Николас прекрасно осознавал, что это полёт воображения. Провал в него сопровождался яркой, ослепительной вспышкой, резко вставшей пред глазами и затмившей всё происходящее вокруг.
Перед глазами заплыли далёкие картины, явно выцарапанные откуда-то из закоулков памяти, но чем-то напоминающие реальные. Открыв глаза, Николас очутился где-то далеко. Белая полоса, яркая и ослепительная, встала вместо изображения. Затем стало черным-черно. Картинка была размытой, лишь потом, постепенно, стала приобретать чёткость.
Звуки какой-то песни раздавались издалека, здорово отличавшейся от той, что слышал Николас от чешских солдат. Холод пронзил всё тело от кончика носа и до пят. Леденящий ветер кружил над пустым городом, подбрасывая вверх всякие небольшие и лёгкие листья. Изредка в городе появлялись люди, но они исчезали мгновенно, как и появлялись. В лужах на земле отчётливо отражалось пасмурное небо, передающее что-то неприятное. День был на грани дождя. Тучи вдали приобретали синеватый оттенок, а это уже ни о чём хорошем не говорило. Ветер резко подул в сторону Николаса, ему пришлось зажмурить глаза от такого порыва, слёзы встали в глазах от этого вихря. Впереди простиралась огромная, унылая панорама. Осень на исходе. Пожелтевшая, мокрая трава, можно сказать, гниющая и чавкающая под ногами. Деревья, обнажённые, стояли вокруг. На их ветках редко можно было встретить листочки. Все уже упали…
Картина стала чётче, и он понял, что стоит на каком-то балконе. Перед ним стояло два человека, с любопытством обозревавших этот загадочный и грустный пейзаж. Осторожно Николас подошёл ближе. Он увидел высокого статного мужчину, с крестом на шее, - священник. А возле него стояла молоденькая девушка с чёрными, выразительными глазами. На ней была какая-то лёгкая накидка, но ей Николас уделять внимание не стал – бессмысленно. Зато его взгляд был прикован к рукам девушки, где он увидел младенца. Глаза удивлённо распахнулись, потом вновь остановились на этой паре. Да, это были его родители! Глубокая пора младенчества, которую он сам, естественно не знал и не имел представления о ней. Память хранила все мельчайшие детали, о которых можно только догадываться.
Вновь подул ветер и на миг утих. Звуки одинокой песни постепенно приближались, а вместе с ней и какой-то гул. Кто-то шагал вдали. На заднем плане, ставшем чуть чётче, заплыли фигуры солдат, приближающиеся к тому самому дому, небольшому и старому, как мир, на балконе которого стоял Николас. Взгляд его скользнул на младенца, который, не смотря на холодный ветер, открыл ещё беззубый рот и радовался жизни, и даже этому холодному сквозняку, и этим приятным влажным рукам матери, обнимающей его. Армия приблизилась, а вместе с ней и знаменитый военный марш.
А внизу полки – идут, идут, идут!
Чётко звучит военный марш, в ногу, ровным строем движутся они вперёд. Куда идут? Зачем идут? Ветер рвал с них шинели, но их лица были словно каменные, не выражающие никаких абсолютно чувств. Это русская гвардия возвращается из лагерей на зимние квартиры. Россия…
Это ведь было так давно, что наверняка не должно быть подвластно воспоминаниям. Он бы и не знал, что родился в этой стране, если бы ему не рассказали. Воображение, однако, смогло исправить эту ошибку.
Издалека колышется длинная полоса колющих и острых штыков, которые случайно пробившийся сквозь тучу луч, освещает и придаёт им неповторимый зловещий блеск. Буйствуя, ликовала военная музыка. Вровень с окнами вторых этажей (они стояли на третьем), раскачивались на ветру боевые штандарты и знамёна русской боевой славы, становившихся особенно ядовито-яркими, когда на них попадало солнце. А потом вдруг ударили звончатые тарелки, трубачи в бронзовых наплечниках, гарцуя на белых конях, пропели на горнах щемяще-тревожно.
- Ага! – как-то нараспев сказал отец. Он знал все эти полки наизусть, как и Библию. – Это конная артиллерия, полк, трубы в котором из чистого серебра, полученные за Аустерлиц, за Бородино, за Плевну…
При последнем слове он как-то невольно осёкся и замолк. И было, по каким причинам! Это была прошедшая совсем недавно война – за освобождение братьев славян от четырёхсотлетнего ига от Турции. Это всегда отдавалось в сердце болью – Сербия была всегда родиной, и она многое значила в сознании всех троих людей, стоящих здесь, именно ей посвящались сны и раздумья, потому что она – Родина. Пусть Родина и там, где человеку хорошо, но зачастую это слово «хорошо» связано именно с родными краями. Правда, Николас настолько долгое время прожил в своей Сербии, после того, как семья иммигрировала из России, что он уже только её считал своей Родиной, в то время как эта великая страна с её бескрайними просторами осталась в памяти какой-то загадочной, полной тайн и так и не раскрытой.
