И вот этот человек сейчас стоит возле окна своего дома – страшный, злой. И его личным слушателем на сей раз всё тот же старый приятель Генри Форд.

 - Морган решил повести игру так, значит. Пусть! Пусть! На этом он и сломает себе всю шею. Мы поступим похитрее. Пусть они все перебьют друг друга в этой схватке, а нам достанутся все лавры победителя. Пусть Вестингауз занимается своими тормозами, а Томсон с Хьюстоном экспериментируют над переменным током. Пусть изобретёт лампу Вингерфельдт, и пусть на него растратит своё состояние Морган. Главное, чтобы рухнул Читтер. Вот мы и будем против него, пока не свергнем его с пьедестала. Мною купленные люди уже занимаются тщательным изучением его достижений. Скоро он взлетит на воздух со всем своим состоянием, как на пороховой бочке! Этот враль того стоит. Скоро всплывут весёленькие фактики, и покатится звезда гениального бизнесмена туда, откуда она вышла! – и он глухо рассмеялся. Но в трущобы Читтер идти отнюдь не горел желанием…

 Рокфеллер знал о многом. В его голове давно уже был составлен хитрый план всех действий. Никто кроме него, не знал всей этой системы. Ему стоило только нажать на кнопку – и вся Америка задвигается. Но он чего-то выжидал. Чего? На этот вопрос может ответить лишь время.

 Что мог ответить своему хорошему знакомому «автомобильный король» (и тоже король!), который в своих книгах претендует на роль социального реформатора, сам благотворитель и создатель конвейерного производства? Генри Форд сам часто выступал за человечность, которую умело сочетал с деньгами (одно другому не мешает) и нажил тоже весьма неплохой капитал. А оставалось ему лишь одно – слушать да делать выводы. Он не лез во все эти передряги, и вероятно, делал правильно…

 В другой части света, в пригороде Праги, с наступлением вечера случился весьма забавный разговор, который несколько опережал события в Америке:

 - Витус, ты меня слышишь? – ещё не теряя надежду уговорить его, продолжал дядя Алекс, преграждая путь из дома. – Какая тут лампочка! Я говорю о целой системе освещения. Я забегаю вперёд. Разве я многого прошу? Мне всего-навсего нужны пятьдесят тысяч долларов, и дело будет у нас в кармане!

 … Вряд ли знали они, какой сюрприз им преподнесут следующие дни!

 Авас Бекинг был кем-то вроде личного механика Вингерфельдта. Весьма интересная должность, не так ли? Именно ему приносил все свои чертежи гениальных изобретений дядя Алекс, а ему ничего не оставалось, как всё это претворить в жизнь. Порой он сам не знал, что собирает. Каждый день был для него сюрпризом.

 «Фабрика изобретений» - так назвали всю эту деятельность маленькой сплочённой компании в доме изобретателя. А позднее именно так прославится другое место на другом конце света – «Менло-Парк». Но сейчас по-прежнему 1908 год, со своими неувязками и тайнами…

 Деятельность начала кипеть в самом разгаре, с тех пор как всю свору лиходеев Вингерфельдта выгнали прочь с их прежнего места. Идеи шли интенсивно, работы было много, поэтому подвал дома всегда был освещён. Здесь не было ни праздников, ни выходных. Одна работа. Большая, неутомимая и страшная работа. Именно в этой среде Вингерфельдт чувствовал себя, как рыба в воде. Он шёл к своей цели, несмотря ни на какие преграды. Удивительный человек этот изобретатель.

 В этот миг он разрабатывал метод записи телеграмм на поверхности плоского вращающегося диска иглой, которая по спирали наносила точки и тире. Для воспроизведения телеграммы плечо рычажка помещалось в желобке цинкового диска, и когда диск вращался, плечо опускалось и поднималось в соответствии с пометками на диске.

 В этот момент Вингерфельдт зачем-то запустил машину на большой скорости, и плечо рычажка начало вибрировать, издавать звуки. Алекс был поражён своим открытием. Если прикрепить плечо рычажка к диафрагме, будут возникать звуковые волны разной частоты, - мгновенно сообразил он. Алекс поместил в сделанное им устройство полоску плотной бумаги, и крикнул «О-го-го!..» Вибрирующий звук привел диафрагму в движение. Игла, соединенная с диафрагмой, оставила след на бумаге. Тогда Вингерфельдт перенастроил устройство, и теперь след, оставленный иглой на поверхности бумаги, активизировал диафрагму. Раздалось еле слышное «О-го-го!..»

 Ведь долгое время Алекс работал над усовершенствованием телефона… Ныне этот опыт очень даже пригодился. Ведь телефон имеет много общего с этим изобретением. Рука быстро набросала чертёж будущего изобретения.

 Авас сидел на своём прежнем месте в так называемой лаборатории и о чём-то размышлял. Через несколько минут к нему подошёл сияющий Вингерфельдт с листком бумаги, на котором, как всегда предполагалось, должен быть изображён какой-то чертёж. Интуиция Аваса не подвела, как ни странно. Дядя Алекс молча положил лист на стол и усмехнулся сквозь усы.

 - И что же это будет? – принялся изучать чертёж Авас.

 - Говорящая машина, - не раздумывая, ответил Вингерфельдт, и механик долго смеялся над шуткой Старика.

 Гораздо больший смех вырвался в дальнейшем. Чертёж не был так полон деталей, и порой их приходилось додумывать и домысливать самому – но это уже не важно. Здесь действовала чётко налаженная Вингерфельдтом система: последнему стоило только цыкнуть, чтобы запустить механизм компании в дело. Вот и здесь так: за одним столом трудится он, Авас Бекинг, пара столов просто завалены всякими материалами, чуть поодаль Нерст крутит спирали под дуговые лампы, тут же стучит телеграф Надькевича. Не так далеко и сам Вингерфельдт, поглощающий книгу за книгой, пытаясь ответить себе на многие вопросы.

 Везёт же некоторым! Это касается всяких умников наподобие Бариджальда, у которого вся работа заключалась на улице – он работал с механизмами, машинами. Но и то, в последнее время его довольно часто стали вызывать сюда. Колдун был неумолим в своих желаниях. Слово «невозможно» вообще было для него пустым звуком, и часто, когда он его слышал, он притворялся глухим.

 Кстати о глухоте. Неизвестно отчего, но здесь, в подвале, со слухом Вингерфельдта творилось иногда совсем неладное. Иногда он прикладывал магнит к уху, чтобы лучше слышать, иногда просто выходил из помещения. Но эти особенности, по его же собственным словам, помогали ему спать, как убитому, или же сосредоточенно работать. Он ведь никогда не слушал пустые разговоры – сначала он от них просто бежал, потом всё стало гораздо проще – он их просто не слышал. Или не хотел слышать. Притворялся или не притворялся – это уже отдельная тема для будущих историков. В лаборатории, ради которой он мог отдать всю свою жизнь, на слабости и капризы просто не обращалось внимание.

 Теперь о подвале. Как было сказано ранее, в нём так же было несколько столов – но Вингерфельдт их расставил так, что всюду было вполне просторно. Здесь больше царил порядок, нежели в прежней лаборатории. Достаточно сказать, что в ней ничего просто так, без разрешения Алекса, не взрывалось, не проливалось, и не прыгало по полкам. Здесь была чистота, благо та же жена Вингерфельдта не позволила бы, чтобы в дому царил полный беспредел по вине работающих внизу людей.

 Но работа продолжала идти своим чередом и, причём, весьма успешно. Цель маячила уже на горизонте. Люди уже видели, что очень даже близки к ней. И снова вернёмся к Авасу Бекингу. Простому, бесхитростному работнику Вингерфельдта.

 У него сейчас очень ответственное задание. Впрочем, любое задание ответственное. Лоботрясов здесь не держат – да и сами не выдержат по двадцать часов работать без устали. Вингерфельдту лентяи не нужны – их и так вон сколько на свете бродит! Так что работать, работать, и ещё раз работать. И не ныть. Да какое тут ныть – ты только начни, как вся команда Вингерфельдта в миг пресечёт тебя. Сиди, и не жалуйся. Мы все в одинаковых условиях. Вполне справедливо.

 Но что же заставляло таких простых людей вроде Бекинга работать в этом мрачном помещении на тридцатичетырёхлетнего учёного за несуществующие деньги? Зарплату ведь платили плохо, особенно сейчас, не регулярно. Может обаяние Вингерфельдта? Ведь если дядя Алекс чем-то интересовался, он умудрялся подсадить на это всех. Так или иначе, теперь всем без исключения стали интересны лампы накаливания. А не будут интересны… Впрочем, это совсем уже другая история, и на практике она никогда не происходила. И, наверное, к большому счастью самого дяди Алекса.