- Но сегодня же особенный, ни на какой не похожий праздник!

 Вингерфельдт напряжённо стал обдумывать эту фразу, роясь в своей головы и вспоминая, какую важную дату в своей жизни он пропустил. Мэриан застыла в ожидании, явно светясь от радости. Затем в глазах дяди Алекса блеснул какой-то особый блеск. Он подозвал племянницу к себе и спросил её полушёпотом:

 - Сегодня великий день варения?

 - Почти, - засмеялась Мэриан, обняв своего дядюшку за шею. – Сегодня я назначаю день пирога.

 - А вот это уже интересно, - вздохнул он. – А как насчёт праздника?

 - Вечером. Мне терять нечего, - подмигнула она правым глазом. – Могу даже спеть что-нибудь.

 - Ну, это было бы просто прекрасно! – засияли глаза Вингерфельдта. Затем он что-то вспомнил, и немного погасил свой энтузиазм. Правда, эти слова Мэриан умудрились его здорово воодушевить.

 Он резко поднялся со стула, весь озарённый верой в светлое будущее, и пошёл вперёд. Навстречу ему попался Нерст, который, подобно тени поспешил войти в лабораторию, чтобы что-то захватить. В его руке мелькнули карманные часы, которые он поспешил выложить на стол. Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой Мэриан, и не смог удержаться от последующей фразы:

 - С Днём Рождения, дорогая!

 Этого ему показалось мало, и он вспомнил, что надо ещё подарить подарок. Который, естественно, был приготовлен заранее. Из-за спины Альберта показалась рука, сжимающая своё драгоценное сокровище. Он подошёл ближе и одел на голову Мэриан ободок:

 - Назначаю тебя королевой всея электричества!

 Она смущённо улыбнулась, поправляя руками новую приобретённую вещь. Вингерфельдт замер у порога, словно забыв, что куда-то собирался идти. К реальности его вернул Альберт, кивнув на карманные часы, лежащие на часы. Стрелки часов двигались неумолимо…

 Наверное, за те 12 лет работы компании, никогда ещё не уделялось столько внимания этого пыльному телеграфу на столе Надькевича. Первый раз у него столпилось множество людей. Альберт стоял с часами наготове, единственный спокойный человек в этом обществе. Рядом с ним стоял Николас, выразительно смотря на циферблат. Затем Нерст кивнул – час истины наступил… Сбылось предсказание Альберта по поводу телеграфа. Вингерфельдт с нахмуренным лицом наблюдал за Надькевичем, принимающем послания. Так продолжалось не больше пятнадцати минут. Затем он вплотную приблизился к Морицу, буквально дыша ему в спину:

 - Дорогой друг, не нравится мне всё это дело.

 - Вам не нравится моя работа?! – совсем перепугался Надькевич.

 - Да причём здесь это! – махнул рукой Алекс. В глазах его мелькнул азарт.

 Все люди, столпившееся в помещении, впились взглядом в могучую фигуру учёного. Помимо членов компании, эта маленькая зала так же вмещала и несколько журналистов, просто зевак, и некоторых товарищей из влиятельных компаний – никто же не мог ожидать, что Надькевича вдруг не подменят – всё должно было быть по-честному. Дядя Алекс не стал спорить с этой аксиомой, вполне довольный условиями всей этой игры. Стучало перо в дрожащих руках Надькевича – он отстаивал честь компании. С одного бока дышит Гай – верный помощник и наставник, с другого – Вингерфельдт. Безжалостно крутится валик телеграфа…

 - Увеличивай скорость! – полушёпотом вымолвил Вингерфельдт, начиная гонку уже.

 Вновь стучит перо Надькевича. Послания пошли интенсивнее, скорее. Каждые пятнадцать минут другому телеграфисту он отсылает сообщение с просьбой увеличить скорость. Это исполняется. Скорость растёт. И так в течение часа. У кого хватит больше терпения? Руки Морица вспотели, сам он сидел взмыленный, волнуясь. Не каждый день случаются подобные потрясения в жизни пятнадцатилетнего мальчишки!

 И все стоят. Смотрят на Морица, кто с вожделением, кто желая ему поражения. И все, все, все смотрят и следят за тобой – нет, нельзя допускать ни единой погрешности! Честь компании… Сомневается ли сам дядя Алекс в нём? Нет. Верой озарено хитрое лицо дяди Алекса. И вновь послания. Вновь азбука Морзе. Скорость растёт. Все затаили дыхание… Момент истины приближается неуклонно и быстро…

 Газета «Злата Прага» на следующей день выпустила на первой полосе весьма любопытную заметку: «Телеграфист известной газовой компании, участвовавший в соревновании против молодого, и пока ещё не опытного работника компании Вингерфельдта потерпел поражение. В течение двух часов росла скорость передачи сообщений, - инициатором был телеграфист Мориц Надькевич. Его перо не пропустило ни одной строчки телеграфа! После второго часа и ещё одного послания Надькевича об увеличении скорости не выдержал и сдался. Курс акций компании упал до минимума в этом году».

 Это было больше чем победа! Это была победа над собой. И Надькевич эту битву выиграл с бешено колотящимся сердцем малоопытного мальчишки, но со всеми задатками Тома Сойера. Честь компании отстояли. Дело сделано. Огромное дело! Но никто, пожалуй, не сомневался в этом всеобщем любителе всей компании. Кроме него самого, пожалуй.

 Какая-то известная английская газета решила поместить коллективную фотографию всех членов компании, как участников этого громкого события, и естественно – Надькевича. Вот здесь и начались весьма курьёзные события. Сама идея-то неплохая, но всё зависло от исполнения… Некоторые товарищи из банды лиходеев не подкачали, что собственно и ожидалось.

 В центре поместили Вингерфельдта, спрятавшего руку в пиджак, - пародия на Наполеона. И выражение лица было такое, словно бы он был Властелином мира – «продолжаем развивать миф о нашей непобедимости», как он сам выражался среди своих о газетах. Ах, эти газеты! На заднем плане поместились Нерст, Гай. С другого конца – Надькевич и Николас. Фотограф спрятался за своим громоздким аппаратом, приготовился фотографировать. Лёгкая улыбка мелькнула на лице Морица. Почему именно у него – будет ясно в последствие. Сфотографироваи и удалились. Осталось дело за небольшим - дождаться номера газеты. А уж английские газеты читать, ох как дядя Алекс любил! Не грех будет сказано. Поэтому и у его племянницы далеко не немецкое имя…

 Карандаш застыл в руке Вингерфельдта. Вот он вновь сидит за своим привычным столом в лаборатории, в руках, словно священная реликвия, зажат новый выпуск газеты – и первая полоса целиком о них. Трогательный момент. Вот же фотография. Они тут все, вместе. Костяк молодцов Вингерфельдта. Хм, а какой же заголовок подобрали к газете? Интересно, ведь пресса славится своим остроумием. И взгляд падает на начало. Он спокойно проходит по первой части фразы – «Глава великой компании века…» и вдруг спотыкается. Думая, что ошибается, он перечитывает её во второй раз. И во второй раз взгляд спотыкается об одно-единственное слово, повергнувшее его в ужас. Затем взглянув на фотографию, всё стало понятным.

 Карандаш подчеркнул последнее слово в заголовке статьи. Дядя Алекс громко рассмеялся и отбросил газету, положив на неё этот самый карандаш и карманные часы с портретом Мэриан. А заголовок безжалостно гласил: «Глава великой компании века – козёл!», и в доказательство приведённая ниже фотография, где ухмыляющийся Надькевич, стоя за спиной Вингрефельдта, поставил своему дорогому боссу рожки…

 Этот великий и беспощадный мир!

 Генри О'Читтер восседал на стуле так величаво, словно под ним находился трон. Он вёл себя, как монарх, как властелин всего мира, и обстоятельства, однако, оправдывали эти громкие имена. На столе лежала восточная литература, которой он любил заниматься в свободные минутки от работы, которые иногда удавалось вырывать. Высокий, поджарый, взгляд проницательный, как у чувствительного хищника, брови расположены высоко, и усы, как у немецкого кайзера. Так звучало описание самого, пожалуй, грозного и непредсказуемого властелина пусть не мира, но Америки, это точно! Наверное, не существовало на этом континенте хоть одного вида деятельности, куда бы он не приложил свою руку и не оставил бы какой-то отпечаток. Помимо всего прочего, словно в насмешку, он выкупил солидное помещение на Уолл-стрит, как раз напротив банкирского дома и преобразовал в штаб-квартиру. Сам он жил (тоже, по иронии судьбы) по соседству со своим главным врагом – Джоном Пирпонтом Морганом. Совсем недавно он выкупил себе дом по соседству с ним, дабы его конкурент не мог ни дня прожить спокойно . Он терпеть не мог банкиров и финансистов, впрочем, как и последние его, однако если они не лезут к Читтеру, значит Читтер лезет к ним. Такая уж у него была политика – где больше гонят, туда и идти.