— Мистер Орр, объясните мне, как подобное сообщение могло появиться в газете? Кто это только мог написать: «Свет передается по проводу»? Наша газета станет теперь посмешищем для публики… Разве вам неизвестно, что давно уже была доказана невозможность такого противоестественного явления?

 Не успокаивают его и убеждения Орра и его сообщение, что статья написана одним из наиболее крупных и хорошо зарекомендовавших себя корреспондентов — Грайамом Бергом, газетным работником, наиболее близким к вопросам науки и техники.

 — Как это только Берг решился сыграть такую штуку с газетой? — продолжает совершенно расстроенный редактор. — Немедленно разыщите его и пришлите ко мне… Мы должны что-то предпринять, чтобы избежать скандала… Надо же додуматься до такого!

 Слава к Бергу как редактору собственной газеты и корреспонденту другой шла медленно, но верно.

 И снова август 1908 года, без которого невозможно всё наше дальнейшее повествование. Перед нами теперь совсем другой исторический момент – можно сказать, с него и пошла вся история современной авиации. Изобретатели избрали верный путь из тысячи невозможных. И этот единственный путь имел и решение, и всё.

 Когда-то говорили, что аппарат тяжелее воздуха не способен подняться в воздух.

 Завистников и клевещущих людей, «специалистов» (как их презрительно называли практики и изобретатели) было слишком много, но не настолько, чтобы истина не смогла пробиться. Специалисты во весь голос твердили свою устоявшуюся теорию, вместо того, чтобы проверить её на деле. Но, как говорил Альберт Эйнштейн, всегда найдётся человек, который не знает, что то, или иное мероприятие невозможно, и вот как раз он и сделает открытие.

 Такими открывателями оказались Уилбер и Орвилл Райт.

 В то время как Орвилл готовил свой самолёт для показательных выступлений в Вирджинии, в Америке, Уилбер полетел во Францию доказать всему этому заблуждающемуся миру, на что способен он и его брат.

 Недалеко от Парижа и суждено было состояться этому мероприятию. Которое, несомненно, привлекло не меньше народа, чем мероприятие Вингерфельдта по поводу своей несчастной лампы накаливания.

 Надо было доказывать всему Французскому аэроклубу, кто тут прав, а кто виноват. Рассудит время. Что оно и сделало в этот раз, решив не подводить людей и истину.

 Денёк выдался весьма холодный, и Гай бы наверняка продрог до костей, если бы его не согревала одна-единственная мысль, ради которой он, собственно, тут и оказался. Поплотнее захлопнув свой пиджачок, который выглядел далеко не пёстро и не выделяясь среди действительно джентльменских нарядов, он скромно стоял в стороне, но это нисколько не убавляло для него цены всего происшествия, которому суждено тут случиться спустя некоторое время.

 На монорельсовой дороге, которую тут пришлось проложить ввиду особенностей местности, стоял огромный планер с бензиновым двигателем. Из-за хвоста самолёта виднелась недовольная фигура Сантоса-Дюмона, который до победного не сомневался в том, что именно он – пионер авиации. Не уменьшая его заслуг в этом деле, скажем, что это частично так и есть.

 Этот господин сегодня выглядит, как истинный франт. С некоторым отвращением он смотрит на Уилбера и спешит отвесить:

 - Как дела у вас, господин? Да-да, пред Вами тот самый человек, который первым совершил полёт. А вы должно быть, один из тех самых братьев Райт? Вы уж извините, ведь я во всём уже вас опередил.

 Только пионеров всегда бывает несколько. Редко, когда удаётся что-то открыть – и причём только одному изобретателю. Отсюда и все 600 исков Александра Белла, что подарил такую бесполезную игрушку мира, как телефон, или какого-нибудь Свона, что опять же приложил усилие к изобретению лампы. Их было много таких. Действительно изобретения делали гении.

 Уилбер никуда не спешит и он абсолютно спокоен. Ему безразличны все эти выкидыши своего недоброжелателя, и он спешит произнести вслух одну общую фразу:

 - Да, это вероятно именно так. Но только именно ваших результатов я и мой брат достигли ещё несколько лет назад до вас.

 - Я много об этом слышал, но только вот, ни разу не видел! – разводит руками Сантос-Дюмон.

 Это выражается на всём его лице. Лёгкая улыбка перекашивает в этот момент лицо изобретателя, когда он осматривает всю толпу собравшихся вокруг него людей. Ведь все пришли на него – на одного него. И он один может им что-то доказать. Вернее, не только им, но и всему миру с его капиталистическими законами.

 - Ставлю сто франков, что он не взлетит! – громко говорит Сантос-Дюмон, чтобы его все слышали и достаёт несколько хрустящих купюр из кармана своего сюртука.

 На нём надета кепка, скрывающая лысину на голове, глаза горят проницательностью, мужественное лицо освещается парижским солнцем справа. Выглядит он как гладиатор на поле боя – ни одной тени смущения в себе. Хотя, в душе у него, наверняка, всё клокотало. В этом Гай просто готов поклясться.

 Уилбер вовсю продолжает готовить самолёт к своему полёту. Удостоверившись, что всё на месте и ничто не отлетает, он только произносит слабо и тихо, так, чтобы его могли услышать лишь некоторые, стоящие близко люди:

 - Ну, с Богом!

 Затем он оборачивается назад и подаёт сигнал, чтобы рабочие отвязали верёвки, за которые держится самолёт на рельсах:

 - Полетели что ль?

 Он заводит бензиновый мотор, садится на своё место, и начинает разогревать свой планер к полёту. Лицо его абсолютно невозмутимо. Он знает, что делает. Уилбер что-то поворачивает перед собой и самолёт начинает ехать по рельсам вниз.

 Где-то на полпути он набирает достаточную скорость, чтобы оторваться от земли и взмывает вверх, к небесам.

 Удивлению на лицах стоящих тут людей нет предела. Никто бы не ожидал подобного увидеть здесь. Эти изобретатели скачут в будущее семимильными шагами, здорово опережая настоящее, но их это нисколько не волнует. Вот сейчас как раз такой момент настал.

 Но самое большое удивление, естественно, у Гая. Он стоит недалеко от фотографов, которые так здорово управляются со всей своей работой, успев в момент полёта запечатлеть это событие на плёнку. Журналисты уже начинают что-то строчить в своих блокнотиках, но видно просто прекрасно, что руки у них здорово трясутся от увиденного.

 Рядом сидит телефонист, который тут же спешит передать по телефону куда-то в контору:

 - Братья Райт совершили первый публичный полёт на моторном аэроплане! Все предыдущие достижения французов кажутся в сравнении с этим просто детским лепетом…

 Так совершалась история – в столь короткий период истории, на долю которого пришлось столько самых разных открытий и изобретений, облегчающих путь человечеству.

 Гай поплотнее запахнулся в свой плащ и с некоторым сочувствием и жалостью смотрел вверх, на это большое, огромное голубое небо, на которое ему так хотелось хоть когда-нибудь забраться! Холод сильнее обрушился на него, но валлиец и мускулом не дрогнул. Ему было сейчас не до этого. Провожая взглядом моторный аэроплан братьев Райт, он, наконец, осознал, что является свидетелем того, как сейчас делается история.

 Пройдёт ещё немного времени, и такие вот самолёты станут такой же простой и обыденной вещью, как например, сейчас были свечи. Именно, что были. Дожить бы до этого момента. Почему он сейчас вспоминает о своём полёте в Праге?

 Небо, эта недоступная для него среда, и меж тем притягивающая этой своей таинственностью, вновь проникло в его душу, возродив впечатления этого давно минувшего дня. И заодно некоторые из воспоминаний – столь важных для него.

 Что же сказали ему эти воспоминания помимо эмоций? Мгновенно глаза Гая загорелись какой-то новой силой, когда он что-то вспомнил важное. Ведь, если он сумел уговорить Вингерфельдта, что авиация – это как раз та самая отрасль промышленности, на которую можно ставить ничуть не боясь, то значит, себя уговорить и того легче. Ведь это его мечта – побывать здесь и увидеть саму историю в действии.