Чуть поодаль, так же расположившись на ступенях, сидел человек, бывший полной противоположностью Бекингу. Бари не обладал большой физической силой, был довольно неловок и неповоротлив в движениях, да ещё и похрамывал на правую ногу. Большую часть времени он любил молчать, лишь иногда выражая словами то, что у любого другого человека ушло на часы беседы. Он был краток, обходясь лишь меткими, но короткими выражениями, зато скор на дело. Внешность у него была неказистая, как и одежда, далеко не первого года ношения. В некоторых местах она была изорвана, испачкана, и скорее Бариджальд напоминал собой рабочего с какого-нибудь предприятия, чем работника в престижной электротехнической компании. Он так же стремился сторониться людей, словно бы их боялся. Однако с Бекингом его что-то роднило, и он часто увивался вокруг него, то то-то рассказывая, то просто сидя рядом с ним. И сам Авас не был против такого соседства двух противоположностей, сам чувствуя какое-то влияние маленького кроткого человечка.

 Авас Бекинг задумчиво провёл рукой по лицу, словно бы оно изменялось каждый день, и не найдя на нём ничего нового, с сочувствием взглянул на своего коллегу в изорванной одежде:

 - Мне искренне жаль. Неужели всё настолько печально?

 - Да, - кивнул рассеяно головой Бари, больше съежившись от холода, так как его одежда пропускала ветер.

 - Каков твой долг, товарищ?

 - 13 000 чешских крон, - ещё больше дрогнул голос голландского рабочего.

 Авас опустил голову вниз, явно опечаленный случившимся, и просто не зная, что можно посоветовать человеку в подобной ситуации. Бариджальд, едва приехал в Австро-Венгрию, не смотря на все свои умения и таланты, был всё же лишён всего. Ему казалось, что именно здесь вся жизнь наладится, и пойдёт так, как надо, но произошло то, чего он никак не мог предвидеть. В один прекрасный день всё погорело синим пламенем. Дом, который достался ему от родственника, сгорел, его гнали отовсюду, а самые близкие и родные люди лишили его последнего места пребывания, буквально выгнав его на улицу. Он так и ходил, скитаясь из одного дома в другой, со своей маленькой дорожной сумкой, в которой было только самое необходимое – еда и одежда, да несколько документов. Он давно погряз в долгах, не в силах справиться с ними.

 Вингерфельдт искренне сочувствовал ему, и хотя и давал деньги, их всё равно не хватало и они таяли на глазах. Своей правой руке Альберту Нерсту он как-то с грустью признался: «Таков удел каждого человека на этой планете: кто-то вообще не трудится и добивается блестящих успехов, а кого-то не смотря ни на что, жизнь избивает безжалостно и беспощадно. И изменить что-то здесь нельзя – всё это было уже запланировано кем-то там наверху».

 - И куда ты пойдёшь теперь, раз тебя изгоняют с твоего места временного жительства?

 - Я не знаю. Просто не знаю, - он опустил голову, чтобы никто не видел его выражения лица, на котором было написано всё то, что он когда-либо думал или делал.

 - Что тут не знать, - искренне возмутился Авас. – Я пока ещё не такой бессердечный и бесчувственный человек, чтобы доставить боль своими расспросами и ничего не предложить! Если тебе негде жить, это не значит, что мне плевать на тебя! В конце-концов, разве ты сам будешь против того. Если я приглашу тебя в свою квартиру?

 - Спасибо, это было бы просто замечательно, но… - его голос таинственно осёкся на полуслове. – Я не знаю, справлюсь ли я ещё и с этим долгом. Пожалуй, я переночую у тебя эту ночь.

 - Что значит «переночую»?! Человек, которому каждый день элементарно поесть негде, ещё будет спорить со мной насчёт того, что, дескать, у него всё есть и моя предусмотрительность есть лишь жалкий мираж? И не думай. Я вижу, что ты всем сердцем желаешь именно этого, однако стесняешься своих мыслей. Почему? Потому что ты, Бари, уже не доверяешь людям.

 Голландец качнул в такт головой, ещё более углубившись в себя и подтвердив высказанную мысль своего коллеги одним-единственным предложением:

 - Не доверяю…

 - Не хорошо это, - вздохнул Бекинг, но больше добавлять ничего не решился из-за искренних побуждений своей простой души.

 Они ещё так просидели некоторое время молча, не решаясь продолжить разговор, пока наконец другое событие не отвлекло их от своих радостных мыслей не в лучшую сторону. Не спеша приближался Витус, коротышка со злобным выражением лица и важной, как у петуха, походкой. Пока он шёл, Бекинг и Бариджальд ещё успели обменяться парой фраз:

 - Так я не слышал, ты переедешь ко мне жить или же решишься спать в трущобах?

 - Перееду, - неопределённо ответил голландец, и разговор был закрыт до лучших времён.

 Витус никуда словно и не торопясь, походкой бывалого работника, всё знающего и всё ведающего направился прямо к ним, насвистывая первую пришедшую на ум мелодию. Он взглянул с пренебрежением на сидящего на ступенях Бари, и по его меняющемуся выражению лица было понятно всё его отношение к этому обездоленному судьбой человеку. Он с язвой подметил Авасу Бекингу:

 - Мне кажется, можно было найти работника и получше, не позорящего всю нашу компанию своей одеждой и выходками! Я конечно понимаю, что сейчас установилась такая мода на рваные тряпки, но это уже слишком!

 Бедный Бари молчал как убитый, думая о своей судьбе. За него решился вступиться Бекинг, одной-единственной фразой прервавший весь дальнейший разговор, и тем самым завершив начинающуюся ссору между работниками предприятия:

 - Витус, я бы посмотрел на тебя, попади в такую жизненную ситуацию. А как там у тебя продвигается работа? Я слышал, дядя Алекс перебросил тебе пару новых заказов…

 - Да так, - увильнул от разговора Витус, словно бы ему была крайне неприятна эта тема разговора, что и являлось таковым на самом деле. – Потихоньку всё продвигается.

 - Посмотрим, - хитро улыбнулся Авас, - когда зарплату выдавать будут.

 Витус окончательно замолк, готовый провалиться сейчас хоть сквозь землю от стыда. Всё же работник из него был не такой уж и толковый. Впрочем, Вингерфельдт неоднократно хотел приставить его к какому-нибудь другому делу, но пока всё безуспешно – дела занимали всё остальное время, и подумать о благоустройстве своих работников он просто не успевал. В общем-то, на одних соплях и выдуманном важном имени всё и держалось – впрочем, не грех сказать, как и повсюду. Однако вместо того, чтобы устыдиться своего незнания, Витус обожал поносить других, выискивать их недостатки, и подмечать их меткими и остроумными фразами. Один раз его язык обогнал все ожидания, и пошёл против Альберта Нерста, за что и поплатился. Тот особо церемониться не стал, и хорошенько дал ему подзатыльника, что Витус ещё некоторое время шарахался в разные стороны при виде могучей фигуры Академика. А ещё он в душе побаивался Надькевича, ибо живой ум последнего способен был превратить хоть осколок льда в золото, было время и желание. Правда, последнего побаивались почти все в компании, ибо он был оруженосцем гая. Того самого Гая, держащего нитки связей и управления в своих худых, но решительных руках, и который смело раскручивал всю эту канитель заодно с Александром Вингерфельдтом. Правда, Нерст всё же в один прекрасный день очень метко выразился по поводу Витуса, признавшись всё понимающему Гаю: « Вот заведётся какая-нибудь гнида в обществе, и все старания остальных людей могут быть равны нулю!»

 Знал ли сам Витус о том, что о нём говорят в подобных застенках внутри компании? Знал конечно, оттого и кичился ещё больше, в душе ненавидя всех и вся, считая себя истинным идеалом красоты, ума и прочих каких-то там качеств. Правда, на землю его периодически опускали, и причём ещё ни разу не терпели в подобном предприятии поражения.

 И вот теперь этот Витус стоит здесь, перед чёрным входом с насмешкой смотря на Аваса и его верного друга, этого Бариджальда. Бекинг – такая личность – против него не пойдёшь, да ещё и слух внутри компании ходил, что он некогда боксом занимался, и действительно, руки у него были словно клещи. А этот голландец – мерзкое существо на свете, как паразит, от него толку мало, он хромой, не имеет жилья, погряз в долгах, да чего там говорить – ему-то и одежду нормальную не на что и негде достать! И где только дядя Алекс находит таких омерзительных для работы людей? Видно, выбора не было большого, что взяли именно этот отброс общества в компанию.