Елизавете, несмотря на ее мужество, неминуемая смерть от волчьих зубов казалась ужаснее, чем каторга.

Хищники наседали; во мраке их глаза светились, как множество красноватых огоньков. Они подбирались все ближе и ближе.

— Зажгите какую-нибудь повозку! — приказал командир.

Поспешно разгрузили одну повозку, переложив вещи на другую. Костер снова разгорелся, и его багровые отблески осветили первые ряды рычащих хищников, готовых к нападению. Пока командир раздумывал, что делать, началась схватка между казаками и самыми смелыми или самыми голодными из волков. Нескольких из них убили; на трупы набросились сотни других, свирепо дравшихся между собою. Костер догорал.

— Вторую повозку! — крикнул командир. — Разгружать не надо!

Вторая повозка с пожитками ссыльных и конвоиров позволила еще полчаса держать волков в отдалении. Но когда и она догорела, звери вновь ринулись на приступ. Их было так много, что выстрелы только доставляли им добычу, еще больше разжигавшую их алчность.

— Беглый огонь! — приказал командир.

На этот раз хищники ненадолго отступили; но полностью истощать запас зарядов было нельзя. Подожгли еще одну повозку; она быстро сгорела, так как ветер раздувал пламя. Темнота вновь сгустилась.

— Сжечь все вещи! — велел командир.

Все, кроме провианта, было скинуто с повозок и полетело в костер.

— Мы погибли! — спокойно сказал казак, только что насадивший на пику худого, как скелет волка. — Они обезумели от голода и сожрут всех нас!

Командир отряда время от времени отдавал отрывистые приказания и вновь угрюмо замолкал. Его последний приказ вызвал трепет ужаса:

— Всем сойти с повозок! Заменить упряжь цепями!

Матери с младенцами не хотели выходить, боясь, что голодные волки вырвут у них детей, и отчаянно отбивались. Больным, которых клали прямо на землю, грозила неизбежная смерть, лишь только костер погаснет. Но они не сопротивлялись. К чему? Чтобы продлить страдания? Многие были уже в агонии и молчали. Никто не понимал замысла командира. Анна, Елизавета и Петровский с товарищами, окружив больных и детей, готовились по мере сил защищать их. Схватив по пылающей головне, они встали перед обреченными на гибель. Тем временем командир велел набить повозки соломой.

Крики детей ускорили катастрофу. Волки инстинктивно почуяли легкую добычу и лавиной ринулись на больных и детей. Женщины, вне себя от отчаяния, бросились вдогонку за хищниками, уносившими их малюток. Вскоре ни от матерей, ни от детей ничего не осталось…

— Поджечь все повозки! — прогремел командир.

Вязанки соломы вспыхнули. Обезумевшие лошади, запряженные цепями (ибо обычные постромки сгорели бы), ринулись из лагеря в степь, таща за собой пылающие повозки. На этот раз волки, испуганные движущимися кострами, с воем разбежались. Огромная стая скрылась в северном направлении.

— Все на лошадей! — гаркнул командир. — По двое и трое на каждую!

Солдаты и казаки, не обращая внимания на окровавленные тела, распростертые на земле, подхватили арестантов, оставшихся в живых, взвалили их на своих коней, вскочили сами и, пришпорив, помчались во весь опор.

Из кучи трупов поднялись два человека, залитые кровью. Они узнали друг друга.

— Анна!

— Петровский!

К ним подошел огромного роста казак.

— Как, вы не ускакали с остальными, Хлоп? — спросил Петровский.

— Нет, я видел, что вы живы, и решил остаться с вами. Я знаю эти места; неподалеку есть становье, и уже рассвело.

— Мы свободны! — воскликнула Анна. Она уже думала о том, как бы вернуться в Петербург; она еще верила, что их вызывал туда исполнительный комитет.

Трое уцелевших в этой драме, в которой лютость волков соперничала с жестокостью конвоиров, наскоро осмотрели груду трупов. Оказалось, что Елизавета еще подает признаки жизни. Хлоп взвалил ее на плечи.

— Скорее! — промолвил он. — Волки вернутся!

Не тратя слов, чтобы поблагодарить казака за великодушный поступок, Анна и Петровский крепко пожали его руку.

— Мы навсегда ваши друзья, Хлоп!

— Скорее! — повторил он, идя вперед.

Снег был так вытоптан волками, что нельзя было отыскать тропу. Казак показал своим спутникам на видневшуюся вдали ель, покрытую снегом.

— Когда мы подойдем к этому дереву, покажется другое, а неподалеку от него — и становье.

Они последовали за Хлопом. Время от времени он оборачивался, торопя их:

— Живее, живее! Волки возвращаются!

Действительно, уже слышался топот огромной стаи.

Хлоп схватил Анну за руку.

— Держитесь за меня! — крикнул он Петровскому. — Вперед!

И он зашагал так быстро, что они еле успевали перевести дух.

Проворство казака спасло его спутников. Беглецы достигли первой ели, затем второй и, наконец, становья. Когда они добрались до него, волки уже преследовали их по пятам.

Здание пустовало с того времени, как ссыльных стали направлять по большому тракту: двери не было.

Хлоп уложил неподвижную Елизавету на пол, и все трое поспешно начали собирать обломки нар, чтобы разжечь перед входом костер. И пора было! Хищники чуть не ворвались, но пламя остановило их. Сквозь огонь беглецы различали очертания метавшихся в нерешительности волков.

В углу казак заметил лампу и несколько жбанов. Он схватил один и заглянул в него.

— Это керосин, мы спасены! Анна, я помогу вам взобраться к слуховому окну; поливайте зверье. Когда волки сунутся к огню, он их доконает. Не попадите в костер! Стая под вами. Не бойтесь, терять нам нечего.

С этими словами Хлоп поднял Анну, как перышко. Не без труда просунув в слуховое окно жбан, она с размаху выплеснула его содержимое. Затем Анна проделала то же самое с остальными жбанами, которые ей передавал Петровский. Себе они оставили лишь один жбан с керосином.

Результатов не пришлось долго ждать: на хищниках, облитых горючим веществом и неосторожно приблизившихся к костру, вспыхнула шерсть. Объятые пламенем, они бросались друг на друга, обезумев, как те лошади, которых командир велел запрячь в зажженные повозки. «На время мы спасены!» решили беглецы. Пока Анна пыталась привести Елизавету в чувство, мужчины искали, чем бы забаррикадировать вход. Волки, без сомнения, вернутся не раньше вечера, но медлить не следовало. Нашлось несколько толстых досок, скрепленных железными полосами. Этот щит служил, очевидно, для того, чтобы закрывать вход в становье. Его приладили на место, вставив в пазы огромных столбов по обе стороны дверного проема. Прочно загородив вход, беглецы снова обошли все помещения, желая убедиться, что волки не смогут в него проникнуть. К счастью, щелей нигде не оказалось.

— Горючего осталось мало, — проговорил казак, — однако самая большая опасность уже позади.

Елизавета не приходила в себя. Раны ее оказались легкими, но, по-видимому, она задохнулась, когда волки, кинувшись на мертвые тела, дрались из-за добычи. Надежды больше не было: девушка не подавала признаков жизни.

— Бедняжка! — промолвил Хлоп.

— Зато она не почувствует, как волки ее растерзают… — сказала Анна, все еще пытаясь пробудить в несчастной искорку жизни. Как ей хотелось, чтобы та открыла глаза, даже если судьба и не сулила им ничего хорошего! Но для Елизаветы уже все было кончено.

Трое оставшихся в живых начали совещаться. Хлоп знал еще одно становье, но оно находилось слишком близко от обычного маршрута ссыльных, следовавших в Тобольск. Между тем, направившись на юг, Анна и ее друзья выбрались бы из Сибири в Туркестан, где можно было рассчитывать на свободу.

Вдруг казак ударил себя по лбу.

— Я понял, в чем дело! Мой дед был очевидцем такого же нашествия волков. Когда произошло извержение Авачинской сопки[56], почва во многих местах заколебалась; и тогда изо всех ущелий, со всех лесистых гор на равнину устремились потревоженные звери; они рыскали всю зиму.

— В самом деле, — подтвердил Петровский, — я слышал об этом.