— Оставшись со мною наедине, они обыскали мои карманы, где случайно завалялись две пятифранковые монетки. Как же, имея денежки, не пойти выпить? Я только этого и ждал.

— Ну, старина, — сказал Обмани-Глаз, — ты уже нагулялся, хватит!

Он хотел было запереть чулан, но бандит, объятый страхом, схватил своего тюремщика за руку.

— Пусти! Будь же рассудителен! — повторял старик, пытаясь освободиться. Он боялся урода не меньше, чем тот боялся его.

Сыщики, раньше разыскивающие Клару, теперь метались в поисках Санблера. Они, по сообщениям газет, уже напали на след, и можно было ожидать, что преступник вот-вот будет передан в руки правосудия. Санблер становился все молчаливее: по ночам его мучили кошмары. Некоторое облегчение доставлял ему дважды в день приход Обмани-Глаза. Правда, бандит едва прикасался к пище, вообразив, что в маленьких дозах яд не подействует. Чем больше Санблер мучился, тем больше ему хотелось жить…

— Он опасен, как бешеная собака, — жаловался Обмани-Глаз. — Но все-таки это свой брат, он немало с нами промышлял, придется терпеть.

И старьевщик терпел, тем более что Санблер стал, по-видимому, несколько спокойнее.

Де Мериа, встревоженный тем впечатлением, которое произвело на г-жу Руссеран письмо убийцы, явился однажды на улицу Шанс-Миди, старательно переодевшись, чтобы его не узнали. Там он встретил Николя.

— Санблер кроток, как ягненок, — сообщил сыщик. — Мы можем держать его здесь, сколько понадобится. Давайте обдумаем, что делать с ним дальше. Если б не отсутствие у него носа, можно было бы сплавить его за границу.

— Нельзя ли сделать ему операцию, чтобы его физиономия стала неузнаваемой? — спросил старьевщик.

— Ну, не продувная ли бестия этот Обмани-Глаз? — заметил сыщик.

Вдруг дверь лавки распахнулась, и перед сообщниками появился слегка пошатывающийся старик. Нос его был красен, как помидор, глаза походили на чернослив, а рот напоминал щель копилки. Желая показать, что он знает приличия, вошедший оставил за дверью корзинку и крюк, каким пользуются тряпичники.

— Здорово, сосед! — сказал он Обмани-Глазу. — Привет, господа!

И старик поклонился, опрокинув при этом столик. Обмани-Глаз вскочил. К счастью, разбилось лишь одно блюдце, кривое, как лицо хозяина.

— Что это значит, дядюшка Пивуа? — сердито спросил старьевщик. — Разве можно так вваливаться к порядочным людям?

— Прошу прощения, сосед, но мои голуби все время залетают на ваш чердак. Я заметил, что у вас горит свет и решил зайти за ними. Будьте добры, верните мне моих голубей!

— В своем ли вы уме, любезный? Откуда взяться голубям у меня на чердаке? Идите-ка и проспитесь.

— Я правду говорю, — возразил дядюшка Пивуа, упрямый, как все подвыпившие. — Я не уйду, пока вы не отдадите голубей!

И он направился к двери, ведущей на лестницу.

— Сейчас я вам покажу, старый пьянчуга, что их у меня нет! — сказал Обмани-Глаз, желая поскорее избавиться от непрошеного посетителя.

Взяв лампу, старьевщик повел его наверх, уверенный, что Санблер сидит взаперти и что голуби существуют только в воображении дядюшки Пивуа.

— Вот, можете убедиться, — проговорил Обмани-Глаз, освещая первую комнату, где, как и в те дни, когда в ней жил Бродар, ничего не было, кроме складной кровати и стула. — Поглядите сами: здесь нет никаких голубей.

Они уже собирались спуститься вниз, как вдруг за перегородкой раздался шум, похожий на хлопанье крыльев.

— Вот видите! — воскликнул дядюшка Пивуа. — Мои голуби здесь, я слышу их!

— Они на крыше, старый дурак!

— А я вам говорю, что они за перегородкой, вот тут!

И он стукнул кулаком по дощатой стенке.

— Потише, любезный! — прикрикнул на него Обмани-Глаз. — Вы пьяны вдрызг. Уходите, не то я позову полицию. Эй, сюда!

Но Николя и де Мериа испугались и молча переглядывались. Если Санблера обнаружат, дело табак! Они переминались с ноги на ногу внизу у лестницы, когда Обмани-Глаз столкнул с нее пьяницу, справившись с ним без особого труда. Дядюшка Пивуа свалился чуть не на голову Николя. Тот, видя, что остается лишь выпроводить гостя, помог хозяину оттащить его к двери. Дядюшка Пивуа рычал, окончательно опьянев от гнева.

У входа в дом столпились зеваки, привлеченные криками, и когда наконец пьянчугу вытолкали, людей собралось немало. Пивуа, несмотря на свою приверженность к спиртному, а возможно именно благодаря этому, был популярен среди местных тряпичников, между тем как Обмани-Глаза недолюбливали. В толпе раздался ропот.

— Что случилось? — спрашивали наиболее спокойные. Другие угрожали старьевщику.

— Погодите, мы вас научим вежливому обращению!

— Вы же видите, что он назюзюкался! — крикнул Обмани-Глаз. Его голос, резкий как свисток, заглушил все остальные. — Он хочет, чтобы я ему объяснил, как его голуби пролетают сквозь стены моей квартиры! Правда, старикан?

Все расхохотались.

— Да, Да! — кричал Пивуа. — Мои голуби у него на чердаке!

— Поди-ка проспись!

Все еще смеясь, его увели.

— А я вам говорю, — повторял он, — мои голуби попали к нему на чердак!

Обмани-Глаз запер дверь.

— Вы оба палец о палец не ударили, чтобы мне помочь! — сказал он, глядя на своих сообщников с явным неудовольствием.

— Что ж, по-вашему, — возразил Николя, — нужно втроем бороться в одним пьянчужкой?

— Ладно, — сказал старьевщик, не обращая внимания на его слова, — теперь, надеюсь, вы мне поможете убедиться…

— В чем?

— В том, что Пивуа прав и голуби у Санблера.

Предлога, чтобы отказаться, не было. Заперев как следует входную дверь, Обмани-Глаз поднялся по лестнице. За ним шел Николя, а Гектор замыкал шествие, думая по себя: «Как низко я опустился!»

— Эй, Санблер! — позвал Обмани-Глаз, постучав в перегородку.

— Я здесь! — невозмутимо откликнулся урод.

Они вошли, и Санблер встретил их весьма холодно.

— Ну, братцы, солоно мне приходится от вашего гостеприимства! Что это еще за история с голубями? Спятили вы все, что ли?

Действительно, никаких голубей не было.

— Не втирай нам очки, — сказал старьевщик. — Почему же привлек внимание? Если твои попытки проломить стену заметят, ты первый же и поплатишься!

— Вы рехнулись, — повторил Санблер, — глядите сами!

В чулане не было ничего, кроме постели на полу.

— Ты неблагодарен, — заметил Николя, — и доставляешь неприятности тем, кто тебя спас.

— Спас меня? Скорее самих себя, — возразил бандит. — Вы боялись, как бы я не проболтался.

— Он ничего не хочет понять, — буркнул Обмани-Глаз.

— Предупреждаю вас, Габриэль, — заявил де Мериа, — если вы будете так себя вести, я больше не дам ни единого су на ваше содержание.

— До чего же везет этому графу! — глумливо воскликнул Санблер. — Красавицы устилают ему дорогу золотом! После богатства Олимпии — приданое жены! Почему ж не оказывать услуги друзьям? Правда, Альфонс[38], то бишь я хотел сказать — Гектор?

Де Мериа промолчал и спустился с Николя и Обмани-Глазом вниз.

— Мне кажется, — сказал Николя, — вся эта история с голубями просто мистификация.

— А я вам говорю, что он долбит стену и затыкает дыры, вот и все.

— Чем же он может ее долбить?

— У него есть напильник.

— В самом деле, мы об этом забыли.

— И когда он продолбит стену насквозь, его увидят с улицы без всякой подзорной трубы. Начнутся расспросы, а так как меня здесь не любят…

— Куда же его девать?

— Куда хотите. С меня хватит! Пробивает стену, каково! Выпустите его.

— Его сейчас же сцапают, будет еще хуже.

— Переправьте его через границу.

— Мы уже говорили, что это невозможно. Его сразу же опознают: ведь других таких особых примет нет ни у кого.

— Нечего колебаться, — промолвил Николя. — Надо от него отделаться.

— Пусть тот, кто советует, и позаботится об этом! — сказал старьевщик.