— Из «потом» не построишь дом, — отвечал Бродар с марсельским акцентом, в точности как Лезорн.

Он отдавал Обмани-Глазу почти всю выручку, а так как она была невелика, Жаку приходилось во всем себе отказывать, тем более что его не покидало намерение бежать с дочерьми из Парижа, как только он их найдет.

Однажды, проходя через Сент-Уэн[22], согнувшись под тяжестью лотка и опираясь на окованную железом палку, Жак подошел к группе крестьян и предложил им свои товары. Но, взглянув на окружающих, он побледнел. Один из них, уже старик, вглядевшись в его лицо, воскликнул:

— Бродар!

Этот человек, как и он, вернулся из ссылки…

Мысль о возможности таких встреч не приходила в голову бедняге, целиком поглощенному думами о детях. Растерявшись, он промямлил:

— Ошибаетесь, любезный, я не Бродар, мое имя — Лезорн; я разносчик.

К ним подошли любопытные.

— Лезорн? Полно, старина! Спятил ты, что ли?

— Да нет же! — бормотал Бродар. — Право, я не стал бы таскать этот лоток, если б мог заняться чем-нибудь другим.

Он вынул паспорт и показал. Встретившийся ему бывший ссыльный заглянул в документ и вздрогнул, как будто ему плеснули холодной водой в лицо. Он подумал: «Неужели мой товарищ жил в Каледонии под чужим именем?»

Весь в поту, задыхаясь, Жак поспешил убраться восвояси. Земля горела у него под ногами. По привычке он направился на улицу Глясьер и неуверенно, как во сне, поднялся по лестнице. Услышав его шаги, старушка отворила дверь. Она его поджидала.

— Скорее сюда! Есть новости.

Бродар ухватился за перила.

— Новости?.. С девочками несчастье?

Он не в силах был подняться выше.

— Да нет же! — воскликнула тетушка Грегуар. — Не волнуйтесь попусту! Девочки нашлись. Ну вот, ему дурно!

Действительно, Жак, войдя в комнату, упал в обморок.

— Каково? А вдруг это не те девочки? Боже ты мой! А еще побывал на каторге… Тут что-то не так!

Бледный как смерть. Бродар не сразу пришел в себя. Наконец он очнулся.

— Это глупо с моей стороны! — прошептал он.

— Послушайте, — сказала старушка. — Я опять пошла в переулок Лекюйе, чуть не в десятый раз. Правда, колебалась, стоит ли идти, и думала про себя: «Они, наверное, уже там не живут!» Однако все-таки пошла, хоть ни на что и не рассчитывала. Но всегда случается то, чего не ожидаешь… Мне попалась девочка, сидевшая перед дверью и похожая на одну из тех, которых я видела с Анжелой. Я спросила: «Твоя фамилия — не Бродар?» — «Да, сударыня, — ответила она, — но не говорите никому, а то меня забранят; нас теперь зовут маленькими Николь». И она объяснила, что тетушка Николь поехала с Анжелой за Софи в дом с красивым садом, где много больных девочек. «Не бойся, — сказала я, — секрета я не выдам. Но дело в том, что вас ищет один человек с поручением от вашего папы. Передай это Анжеле». Девочка запрыгала от радости, а я вместе с Тото поспешила сюда и стала дожидаться вас. Если бы вы не пришли, мы отправились бы за вами на улицу Шанс-Миди, не правда ли, песик?

Тото завилял хвостом в знак согласия.

— Идемте же скорее! — воскликнул Жак, забыв усталость.

По дороге он обрел спокойствие, хотя сомнения вернулись к нему. Он думал, не пригрезилось ли ему все это? Старушка, наоборот, была взволнована как никогда.

— Ни за что не поверю, что эти дети вам чужие! Рассказывайте кому угодно! Да, вы увидите наконец своих дочурок! Кому какое дело до этого?

Бродар старался перевести разговор на другую тему. Тото следовал за ними, обнюхивая каждую тумбу.

Когда они добрались до жалкого жилища разносчицы хлеба, Анжела и тетушка Николь как раз вернулись и укладывали полумертвую Софи в постель. Жак, и смеясь и плача, схватил дочерей в объятия. Он больше не в состоянии был скрывать своих чувств. Сердце его чуть не разорвалось от радости.

Увидев отца, Софи оживилась и потянулась к нему, но вскоре ее снова стала трясти лихорадка. В бреду у нее вырывались, вперемежку с криками, отрывистые фразы; можно было разобрать имя Розы.

Бродар хотел остаться с дочерьми, но рассудительная торговка птичьим кормом объявила, что он не должен менять свой образ жизни, пока не сможет их увезти. Поступить иначе — значило бы привлечь общее внимание, а это грозило опасностью несчастным, виновным уже в том, что они — из простонародья, а раз так, то обречены на существование, полное горя… Жаку пришлось послушаться.

К Софи вызвали врача, но он явился лишь на следующий день. Он нашел девочку в очень тяжелом состоянии, внимательно ее осмотрел и весьма удивился, узнав, откуда ее привезли. Это рассеяло его подозрения. Он прописал жаропонижающее, и к середине дня Софи стало лучше. Она столько говорила о Розе Микслен, что Анжела и тетушка Николь сочли нужным сходить за матерью Розы. Действительно, было странно, что у Софи в бреду, вместе с бессвязными возгласами, то и дело вырывалось имя подруги. Вдова Микслен присела возле больной, пытаясь уловить все, что могло навести на след. А вдруг сестренка Анжелы знала тайну похищения Розы? Мало ли чего не бывает.

Вскоре вдова убедилась, что Софи и вправду видела ее дочь и, вспомнив о том недоверии, какое Анжела питала к графу де Мериа, пришла к выводу, что виновник преступления — он.

Мать Розы изложила все в письме к следователю г-ну N., но ее письмо было брошено в корзину, как и предыдущие. Однако на этот раз г-н N. подумал, что дело может плохо для него обернуться и, подобно Девис-Роту, решил порвать с г-жой Сен-Стефан, хоть и был к ней неравнодушен. В приют этой симпатичной дамы он ездил, как на улицу Дюфо, и чувствовал себя там как дома.

На улицу Шанс-Миди Бродар вернулся поздно. Он шел, перебирая в памяти события дня. Все казалось таким незначительным по сравнению с тем, что ему удалось найти дочерей. Поистине, счастье наконец улыбнулось ему! Софи наверное поправится; иначе и быть не может.

Пока Жак мечтал, не подозревая о том, какой опасности подвергалась девочка (ему ничего не рассказали), на его долю выпало еще одно испытание.

Когда он проходил мимо трактира, навстречу попался седобородый старик, одетый в полотняную блузу и заплатанные полотняные штаны. Человек этот выглядел так, словно и голод, и холод, и многое другое было ему нипочем.

— Бродар! Эй, Бродар! — окликнул старик.

Это был участник боев сорок восьмого года, вернувшийся из ссылки на одном корабле с Жаком. Не отвечая, Бродар поспешил удалиться. Что он мог сказать своим бывшим товарищам?

На улице Шанс-Миди, несмотря на поздний час, его ждали двое. Обмани-Глаз и Санблер. Бродар увидел, что это тот самый урод, с которым подрались в трактире вернувшиеся из Тулона каторжники.

— Вот старый знакомый, он давно тебя ищет, — сказал торговец.

Жак уселся, немало смущенный предстоящей ему ролью. Он догадывался, что речь пойдет об одном из тех дел, про которые Обмани-Глаз уже говорил ему. «Тем лучше, подумал он, — наконец я приведу все в ясность». Ему уже давно следовало бы это сделать; но он был тугодум в подобных случаях.

— Я уже три дня тебя ищу, — сказал Санблер.

— Вот как?

— Что за тон? Вы зазнались, сударь!

— Не обращай внимания, — ответил Бродар. — На каторге люди меняются…

— Разве ты поссорился с вдовушкой (тебе угрожает гильотина)?

— Нет.

— Поносив капустный листок (зеленую шапку каторжника), ты изменился до неузнаваемости!

— Да нет же!

— Ты боишься чего-нибудь?

— Ничего я не боюсь.

Его манера отвечать приводила Обмани-Глаз и Санблера в недоумение.

— Так тебе посчастливилось выйти подышать воздухом (на свободу)?

- Да.

— Долго ты еще будешь скупиться на слова?

— Ну, не сердитесь, скажите, что вам нужно?

— Ах, сударь дает нам аудиенцию? Какие изысканные манеры! Сразу видать — важная персона! Их сиятельство, должно быть, прибыли из своего замка и намереваются вернуться обратно? Не так ли, господин рыцарь с большой дороги?