Командир выскочил из дому, твердо пройдясь по офицерским ботинкам. Атаман пропыхтел следом.

— Что за черт! — выругался он, споткнувшись. — Лукерья, прибери тут обувку, ноги обломать можно.

В дверях показалась полненькая старушка с шалью на плечах.

— Каку таку обувку? Здравствуйте.

Алексей вежливо кивнул.

— Это мои ботинки, бабушка, сейчас уберу.

— А, ну ладно тогда, — успокоилась хозяйка. — Фу, что за вонь такая стоит, не пойму я…

Надежда гремела чугунками у печи, когда в дом вошел запыхавшийся атаман.

— Наконец-то, пожаловал, — сказала она с недовольным видом. — Забирай солдатиков, пока не уснули.

— Да погодь ты, — заговорщицки прошептал Яков Степаныч, — не теперь, потом, попозже.

— Что значит, попозже?! — возмутилась было казачка, но тут же прикусила язык. На пороге появился грозный командир.

— Неужели, такая красавица ухаживает за нашими ранеными? — удивился он, подобрев лицом.

Атаман троекратно кивнул.

— Да, такие вот у нас казачки.

— Правду говорят, что вы сами тяжелых просили?

Надежда развела руками, мол, если говорят, значит, правда.

Туманов смущенно кашлянул.

— Первый раз захотелось на месте раненого оказаться.

— Это почему же? — улыбнулась она, выказав ямочки на щеках.

Командир, пряча взор, потеребил себя за ухо.

— Да так, к слову пришлось. Ну, показывайте, где ваши владения.

Они вошли в просторную, с коврами на стенах, комнату. Илья Петрович, перекрестившись на икону, одобрительно кивнул.

— Превосходные условия, превосходные.

— От и я говорю, ваше благородие, — встрепенулся перебинтованный солдат. — Может, лучше здесь остаться? Зачем куда-то ехать?

— Пока, вероятно, так и будет, — вздохнул Туманов. — Пятигорскую «оказию» нынче в пух разбили, отправлять вас завтра не с кем. Видно, придется обождать. Потерпите их, хозяюшка?

— Потерплю, куда ж деваться…

В следующей хате за накрытым столом сидели два подвыпивших драгуна в исподних рубахах и широких лезгинских штанах. У одного была забинтована голова, у другого — рука. Песня, звучавшая в их исполнении, слышалась далеко на улице.

На этих словах в комнату вошел рассерженный Туманов.

— Гуляем?

— Раны залечиваем, ваше благородие, — хором ответили певцы.

— А каков уговор в отряде по части вина?

— Подчиненные пьют — командир знает, — пробасил тот, что был с увечной рукой.

— Верно. А я знаю?

— Мы же, вроде как, не в строю.

— А я знаю?! — рявкнул Туманов.

— Никак нет, — икнул тот, что с забинтованной головой.

— Кто разрешил пить?

— Ну, это… как его…

— Кто дозволил!?

— Мы же, вроде как, уже отвоевали.

— Отвоевали!? — взревел поручик, багровея лицом. — В солому порублю!!! — он выхватил из ножен палаш и с силой ударил им по столу (тот, даже не хрустнув, развалился надвое). — Шкуру спущу на барабаны!!!

Не желая ни первого, ни, естественно, второго, драгуны опрометью выскочили на улицу. Бабка Маланья, стоявшая на кухне, перекрестилась им вслед.

— Ох, бедненькие. Зачем же я, дура старая, пожалилась.

Собака Дуська, вероятно, полагая, что гостей таки решили поселить в ее конуру, зашлась истерическим брешем.

Алексей испуганно взглянул на Якова Степаныча.

— Крут во гневе, — одобрительно кивнул тот.

Меж тем Туманов вышел на кухню совершенно спокойным, только шрам на его суровом лице предательски краснел.

— Извините, хозяйка, я вам стол немного попортил. Завтра эти певцы вместо одного, два новых сделают, не беспокойтесь. Ну что, господа хорошие, обход окончен, — хлопнул он в ладони, — идемте ужинать, коли нет возражений.

Разумеется, никто не возражал.

Компания, спотыкаясь о кочки и угождая в ямки, неспешно зашагала к дому бабки Лукерьи.

Алексей решил безотлагательно уточнить неясные для себя моменты, дабы не попасть впросак по незнанию.

— Извините, Илья Петрович, а разве в полку не пьют? — спросил он, запнувшись о бугор.

— Пьют, конечно.

— А почему же тогда вы…

— Взорвался?

— Именно.

— Дисциплина, друг мой, дисциплина.

— А я слышал, на Кавказе солдат волен, не задерган.

— Так и есть, потому и взорвался. Им здесь дозволено более, чем всем другим. Но с одним условием — командир знает все. Собрался выпить — доложи. Я имею в виду, что у меня есть пьяный, к бою непригодный. Захотел с девицей погулять — поставь в известность. Я знаю, где тебя искать, коли что. В противном случае, нападут татары, а воевать некому — всяк себе забаву нашел. Так-то.

Заслушавшись, Алексей наступил в ямку. Судя по хлюпанью, в ней была вода. Откуда? Дожди в последнее время, вроде бы, не шли.

— Но это ж раненые, — возразил он, отряхивая ботинок.

— Верно, — согласился Илья Петрович, — но на них смотрят и здравые. Эти по одной причине решили отойти от правил, другие — по иной, и потянулось колечко за колечком. А в итоге — дырявая кольчуга. Да и той не будет — вся расползется. Не единожды проверено.

— Но саблей-то по столу — это уж, право, лишнее.

Туманов, сведя брови, улыбнулся.

— Не саблей, а палашом. Да и не палаш это вовсе, а самый что ни на есть боевой дух. Вот здесь он живет, в этом самом клинке, — он положил руку на эфес оружия. — Это не я взорвался, это он, боевой дух, недовольство выказал. Почувствовал для себя угрозу и полыхнул. Дуракам — урок, умным — наука. Мы вот сейчас идем с вами по улице, а солдатская молва уж перегнала нас, до последних хат докатилась. Взбеленился, мол, дух, в щепки стол разметал, прогневался. Трое, пятеро и забудут, как дисциплину нарушать — мало ли? Ты думаешь, почему татары в лесу замешкали, почему на бой не вышли? Меня испугались? Э, нет, брат, они людей не боятся. Дух заставил их сидеть с открытыми ртами. Он вселил в них оторопь.

Яков Степаныч заинтересовался услышанным.

— А что там, в лесу, приключилось?

Алексей с удовольствием пояснил.

— Илья Петрович один против татар выскочил, пока драгуны с флангов подбирались. Саблями крутил, время для маневра оттягивал.

— Так ты двурукий, Илья Петрович? — удивился атаман.

— Да нет, — отмахнулся Туманов. — В двуруком бою конем ногами надо править, а я этого не умею. Поэтому, так, для отвлекающего маневра, балуюсь.

— Э-э, — погрозил пальцем казак. — Так ты их хитростью взял — на двурукого бойца не всякий татарин выйдет.

Илья Петрович нервно дернул плечом.

— Говорю же, не во мне дело — в палаше. Он со времен Алексей Петровича по наследству передается. Мне от прежнего командира достался: и в бой ведет, и в бою хранит.

— Вон оно чего, — протянул атаман. — А я все думаю, почему ты с палашом ходишь, вроде б, с шашкой-то полегче. Он ведь длинный, тяжелый.

— Длинный, как меч, крепкий, как топор — Туманов побряцал ножнами.

— И все равно, удивительно, — с недоверием произнес Алексей, — как вы им стол смогли разбить.

— Я в одном бою вместе с татарской головой шашку пополам срезал.

— Шашку?

Илья Петрович утвердительно кивнул.

— Именно, что шашку. А тут какой-то деревянный стол — тьфу, и готово. Дуб может срубить, если ладно замахнуться.

— Дуб? — изумился Алексей.

— Молоденький, — уточнил Туманов.

Ночь густела. От реки тянуло свежестью, слышался тихий шум воды. Словно бы гигантская змея, ползшая где-то за крайними хатами, шипела, строго упреждая: «не заходите на мои земли — без голов останетесь».

Штаб объединенной группировки располагался в трехэтажном здании, на окраине Моздока. Люди, ютившиеся здесь в маленьких прокуренных кабинетах, были, без преувеличения, героями, если сравнивать их с паркетными шаркунами где-нибудь в Московском управлении. На фоне же чумазых бойцов, месивших в эти минуты грязь в предместьях Грозного, штабисты выглядели сытыми домашними хомячками. Одни это понимали, другие — нет.