- А своими словами получается вот что, молодой человек: во-первых, я таких ножиков за всю свою жизнь ни разу не встречал – глубина раны шестьдесят сантиметров. Да-да, не смотрите на меня так. И ширина лезвия пять-шесть сантиметров.

  — Погодите, такого не может быть. Туловище в районе грудной клетки – тридцать максимум. Ну, там, если немного под углом. Потом мне ж ваши сказали, что парень этот атлетического телосложения, ну… не толстый, – обнаруживая недюжинные антропометрические знания, перечислил факты Игнаточкин.

  — Вполне может... может такое быть. – Шниткин выдержал многозначительную паузу и, победно взглянув на собеседника, закончил: – Если, конечно, удар нанести вертикально, сверху вниз. Вот посмотрите, у меня тут схемка.

  Он достал из недр своего портфеля лист бумаги с какими-то каракулями и начал объяснять, как прошло лезвие, какие органы по пути затронуло.

  — Кстати, к ногам жертвы был привязан груз... Вот, видите, на ногах следы от шнура? – добавил Шнитке, ткнув пальцем в очередной снимок.

  По словам судмедэксперта, груз отвязался – возможно, по небрежности исполнителей, – и воздух, остававшийся в полиэтилене, вытянул тело на поверхность. По поводу личности убитого данных тоже было негусто. По внешнему виду – средиземноморский антропологический тип. Наколок никаких.

  — Документов при нем не оказалось… Да и какие, к чертям, документы на абсолютно голом теле – даже трусов и тех не оставили! Ребята из уголовки пробили – по отпечаткам пальцев не проходит. И уже вряд ли пройдет, – мрачно пошутил в заключение Шнитке. – И еще, молодой человек, помимо четырех свежих глубоких резаных ран на торсе и предплечьях, на теле имеются многочисленные еще не старые шрамы.

  — Выходит – его завалили кинжалом? – спросил Игнаточкин. – Так что ли?

  — Ну, ну... молодой человек, приучайтесь к человеческому языку, хотя бы в тех случаях, когда дело касается человека. Это же не лось, в самом деле – человека убили. Да... х-мм... скажите-ка мне, Павел, а вы когда-нибудь видели кинжал шестидесяти сантиметров в длину и в шесть шириной?

  — Что же получается?

  Старший лейтенант, пристыженный,  покраснел. В связи с небольшим стажем работы в органах способность краснеть еще не успела у него атрофироваться.

  — А то получается! Если бы это были времена... ну, например, Александра Невского, я бы сказал… – Шнитке выдержал многозначительную паузу и эффектно закончил: – Парень заколот мечом, не иначе!

  — Каким еще мечом... что за сказки, в самом деле, товарищ подполковник? – вытаращил на него глаза старший лейтенант. – Как вообще такое...

  Но судмедэксперт перебил его по-владимирильичевски:

  — А вот так-с, сверху вниз. Да-с! Несчастный, вероятно, стоял на коленях, а убийца или убийцы отвели его голову чуть-чуть влево и вонзили меч сверху вниз, вот сюда, за ключицей.

  Рассказывая, Шнитке вскочил со стула и живописно изобразил эту жуткую сцену – завел руку за спину и ткнул себя оттопыренным большим пальцем в основание шеи. Потом снова сел,  помолчал и после продолжительной паузы задумчиво добавил:

  — Только одно вам скажу – удар этот должен был быть чрезвычайно мощным.

  — Вы имеете в виду – это ритуальное убийство? Я припоминаю: несколько лет назад – я тогда только пришел в управление – некая секта устраивала посвящения… ну, оргии. И закончилось это убийством. Только они девственниц убивали.

  — Не знаю, Игнаточкин, не знаю. Мое дело вам факты изложить. Так что выводы, как говорится, делайте сами.

  Прошло две недели. Две недели, в течение которых были написаны необходимые отчеты, составлены заключения судебно-медицинских и прочих экспертиз, проведены следственные эксперименты и допросы свидетелей.

  С ними тоже было негусто – разве только те три алкаша, которые наткнулись на труп – вот, пожалуй, и все. Но на опознании ни один из троих не признал убитого. Хотя...

 Игнаточкину в какой-то момент показалось, что старший, бывший вузовский преподаватель, а ныне – спившийся тип (хотя лично старшему лейтенанту был чем-то симпатичен), узнал беднягу. Во всяком случае, когда ему показали фотографии, он неожиданно смутился. Впрочем, это неудивительно – так бывает почти с каждым, кто не привык к подобным процедурам.

  Но всё это ни на йоту не приблизило Игнаточкина к разгадке страшной тайны, которая свалилась на него в эти до боли в зубах унылые, осенние дни.

 Поначалу он надеялся, что кто-нибудь обратится с заявлением об исчезновении близкого человека. Но тщетно – похоже, несчастный не имел ни родственников, ни друзей, ни знакомых.

  Убитый был без вести пропавший, но наоборот, то есть без вести найденный, что намного обидней, согласись, читатель. Ведь первые обладают существенным преимуществом по сравнению со вторыми: во-первых, есть надежда, что они еще могут найтись; во-вторых, если и надежда умерла, они останутся носителями атрибутов вполне конкретной личности, и значит, будет о ком всплакнуть.

  А с нашим трупом что получается?  Ни безутешной матери, ни сестры, ни девушки с прекрасными, полными горя очами – никого не нашлось в этом мире, кто бы пролил слезу или просто взгрустнул о молодом красивом парне. Увы, никого!

 Таким образом, дело это, не успев начаться, было приостановлено до получения дополнительных материалов, подпортив и так далеко не блестящую отчетность подразделения и не оставив ничего, кроме досады и разочарования старшему лейтенанту лично.

  Справедливости ради надо заметить, что Игнаточкин не располагал сведениями об одном эпизоде, имевшем место в непосредственной близости от водоема, где, как мы знаем, произошло зачатие этого повествования. Будь он в курсе – неизвестно, каким путем развивались бы события в дальнейшем.

  Случилось это за месяц или два до описанных событий. Тот день ничем не отличался от других – у входа метро шла бойкая торговля всякой всячиной сомнительного происхождения. Совершалась она из бестолковых киосков, громоздящихся вокруг без видимого общего замысла, а то и просто «с колес». В общем, всюду царила суета.

  Стайка всем здесь примелькавшихся воробьев, ни на кого не обращая внимания в пылу семейной ссоры, травмировала барабанные перепонки пронзительным чириканьем; у одного из киосков разгружалась, будто разрешалась от бремени, страдающая от ржавчины, как от тяжкого недуга, пожилая «газель». С каждым снятым ящиком ветхие пружины, кряхтя, приподнимали грузовичок на несколько миллиметров.

  Рядом вертелся молодой гастарбайтер с мудреным именем Абулькасим Ширази – парень подсоблял заведению «Шаурма Шехерезады», таская легко, словно воздушные шарики, сразу по нескольку коробок с товаром.

  Касимка – так его здесь все называли, чтобы не сломать язык, – был настоящим красавцем. Происходил он, надо думать, из персидской части таджикского этноса и, следовательно, был носителем древних черт этого народа. К тому же воины Александра Великого немало потрудились во времена великих походов на Согдиану и Бактрию над эллинизацией породы тамошнего населения.

  Недавно к нему в гости прикатила жена, восточная черноокая красавица по имени Малика, с животом внушительных размеров. Так что повод работать с воодушевлением у него имелся.

 В тот день поначалу никто не обратил внимания на припаркованную к тротуару наискосок от входа в метро огромную, гангстерского вида черную машину. Сильно затемненные стекла придавали сходство с солнцезащитными очками, надвинутыми прямо на кузов.

  И вот из этой машины нарисовался мафиозный тип с круглой мордой в черном кожаном пальто, светлой шляпе с тульей, опоясанной черной лентой, и в темных очках. Иными словами – бандит. Сходство с Аль Капоне нарушалось лишь по-современному округлыми формами автомобиля и смутным чувством, что подобного перца нынче можно запросто увидеть на экране телевизора с микрофоном в руке или же на сцене провинциального ресторанчика, что, в сущности, одно и то же.