— Беззащитные женщины, дети… Они не выходят у меня из головы. Неужели это и есть война? — с удивлением и ужасом говорила Малике. Лила отрешённо кивала головой.

Наконец, оторвавшись от своих мыслей, Лила спросила:

— Я слышала, генерал предложил доктору Решиду пост мэра. Это правда?

— Правда.

— О-о!.. А он?

— Отказался, — с печалью в голосе ответила Малике. — Видно, ты, Лила, и мама правы — не любит меня Ахмед…

Лила едва скрывала радость. Странно, но в ней каким-то образом уживалось влечение к Ришелье и чувство тоски по Ахмеду, вернее мечта о нём, которую она гнала прочь и не могла прогнать. И всё же Лила подавила скрытую радость: уж кто-кто, а она-то знает, как далеко от неё доктор Решид.

Отбросив в сторону привядшую розу, Лила схватила Малике за руки.

— Малике, родная, если он захочет, выходи за него! В тысячу раз лучше безответно любить, чем жить с нелюбимым. Поверь мне! Ахмед, — она засмеялась, — просто аскет немного, сердце его предпочитает медицину любви. — И тут же, посерьёзнев, с непонятным для молоденькой собеседницы сожалением добавила: — Постарайся, девочка, чтобы его сердце раскрылось для тебя, не жди, пока он станет мэром. Решида нельзя посадить в золотую клетку!

За ужином Шарль предложил гостям заночевать в поместье, провести утро на взморье и вернуться к обеду.

Не поддерживала Шарля только Малике, она рвалась домой.

— Не бойтесь, мадемуазель, — Ришелье по-своему истолковал желание девушки. — Нас охраняет целая армия, никто сюда и сунуться не посмеет!

Генерал не преувеличивал. На южной стороне сада действительно находилась мощная крепость, с многочисленным гарнизоном, обнесённая высокой стеной, с проволочным ограждением под током. В бухте постоянно дежурили быстроходные катера.

Сославшись на недомогание, Малике сразу после ужина ушла к себе. Озабоченная Фатьма-ханум давала ей то одно, то другое лекарство. Девушка послушно глотала таблетки, но боль не отпускала её, тисками сжав виски. Заснула она лишь после полуночи, рядом с дочерью прикорнула и мать. Разбудил их беспорядочный треск пулемётов. Растерявшись от неожиданности, молча вслушивались они в ночную перестрелку. Вдруг загрохотали пушки и миномёты. Не помня себя от страха, Фатьма-ханум кинулась к дочери, прижала её к груди, защищая своим телом от неведомого и страшного, что грохотало в ночи.

— Боже мой, доченька, мы пропали! — запричитала она.

Малике пыталась успокоить мать, но Фатьма-ханум в припадке страха кричала всё громче.

В спальню вошёл разъярённый Абдылхафид.

— Чего кричишь, глупая! Перестань! Ничего не случилось. Солдаты манёвры проводят, а ты тут истерику закатила!

Глава семейства прекрасно знал, что никакие это не манёвры, и был напуган не меньше жены.

Осторожно освободившись от цепких материнских объятий, Малике подошла к окну и чуть-чуть раздвинула тяжёлые шторы. Огненные стрелы прожекторов ползали по небу, перекрещивались, спускались вниз, высвечивая окрестные холмы и темнеющие вдали горные отроги. Больше не было видно ничего.

Прибежала Лила и сказала, что на крепость напали партизаны и генерал Ришелье пошёл в гарнизон, чтобы командовать боем. Скоро…

Её слова прервал залп крепостной батареи, от которого задребезжали оконные стёкла.

Перестрелка была в самом разгаре, когда генерал Ришелье появился в крепости. Начальник гарнизона, полковник Броссель, подошёл к висевшей на стене большой карте, чтобы познакомить генерала с обстановкой. Несмотря на непрерывный рёв орудий и миномётов, от которого гудело в ушах, речь его была спокойна и нетороплива.

— По-моему, Халед стремится просто отвлечь наше внимание, — закончил он. — Основной удар будет нанесён на участке майора Леканюэ. Там находится концентрационный лагерь. Попытки освободить заключённых Халед предпринимал уже не раз. Правда, до сих пор — без пушек и миномётов. Но это положения не меняет.

Зазвонил телефон, Броссель несколько секунд слушал молча, потом сказал:

— Установите радиосвязь! — и пояснил генералу: — Партизаны прервали телефонную связь с городом.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил его Ришелье, вслушиваясь в грохот перестрелки.

Броссель ответил не сразу.

— Пока установить орудийно-миномётный заслон.

— А потом?

Начальник гарнизона пожал плечами.

Ришелье шагнул к карте, палец его упёрся в тонкую извилистую линию.

— Вот по этой дороге надо немедленно бросить танки и броневики! Наступать нужно, полковник, наступать, а не обороняться!

Броссель устало вздохнул.

— Дорога может быть заминирована партизанами, мой генерал. Танки подорвутся.

— Пусть подрываются, чёрт их побери! — взорвался Ришелье. — Вы что, без жертв воевать думаете?

— Кому нужны бессмысленные жертвы… Да и ночь сейчас, в темноте трудно ориентироваться.

— Ночью тьма мешает, а днём — лес и заросли, так, что ли, полковник? Нужно, дорогой мой, уметь пользоваться и тьмой и лесом. Пускайте танки! — приказал он. — За ними пусть броневики идут. Действуйте, полковник!

Броссель поморщился, как от кислого, но козырнул:

— Слушаюсь!

— Видал? — кивнул ему вслед Ришелье, обращаясь к безмолвному капитану Жозефу. — Вояки! Хотят победить врага, не высовывая носа из крепости.

Генерал вышел во двор, ярко освещённый мощными электрическими лампами. Через несколько минут, оглушительно взревев и окутавшись облаками выхлопных газов, три танка двинулись к воротам.

Броссель пригласил генерала на наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривалась предгорная гряда, выхваченная из темноты многочисленными прожекторами. Партизаны не показывались, лишь то справа, то слева рокотали крупнокалиберные пулемёты, надсадно ухали миномёты.

— Приспособились к ночи! — проворчал Броссель, просматривая в бинокль освещённое пространство. — Не успеешь засечь огневую точку — она уже в другом месте.

— И правильно делают! — буркнул генерал. — Они вас из крепости выманивают. А вы — выходите, не боитесь! Трус боится удара в лоб — бейте его в лоб!

Покачивая светом фар, танки уже мчались по дороге. Вдруг глухо, как смоляной факел, вспыхнул передний танк.

— Ну вот, я был прав! — не сумел скрыть злорадства Броссель.

На склонах холмов замелькали пригибающиеся фигурки.

— Партизаны! — закричал Ришелье, оборачиваясь к Бросселю. — Выводите броневики! Автоматчиков в атаку!

— Разрешите мне, ваше превосходительство? — попросил капитан Жозеф.

Генерал с отеческой нежностью глянул на своего адъютанта.

— Разрешаю! Иди, докажи им, что на холмах не дьяволы, а скот, который надо загнать обратно в стойла! Иди, Эдгар!

Раздался взрыв, ярко полыхнуло пламя — подбитый танк закончил существование, словно дождавшись своей очереди, тотчас загорелся второй, третий, погасив фары, повернулся назад.

— Трусы! — прошипел сквозь зубы генерал.

Из темноты вынырнули бронетранспортёры. Водителю уходящего танка пришлось развернуться и идти впереди.

Каждый выстрел заставлял вздрагивать Фатьму-ханум. Она сидела на диване, обняв Малике, всхлипывала, призывала на помощь аллаха и беспрестанно твердила:

— Мы пропали, Малике-джан, мы пропали, козочка моя!..

Присмиревший Абдылхафид уже не ругался. Он только проворчал:

— Громче кричи! Конец света наступил! — и отправился к себе.

Лила тоже куда-то вышла, — но скоро вернулась с начатой бутылкой коньяка и рюмками.

— Брось причитать! — досадливо прикрикнула она на Фатьму-ханум. — Что случилось, то случилось. Если пришёл наш час, то давайте встретим его не унывая.

Она налила всем и первая, залпом, выпила, затем тут же осушила вторую рюмку.

Фатьма-ханум только тяжело вздохнула:

— О аллах милостивый, милосердный…

Лила засмеялась и, пошатываясь, вышла из комнаты. В коридоре наткнулась на Абдылхафида, фамильярно обняла его за шею.

— Проводи… проводи меня!..