Большая толпа двигалась по дороге в северном направлении, к морю. Это были сельские жители — феллахи. Женщины кутались в белые и чёрные чадры, на головах мужчин — большие, надвинутые на самые брови чалмы.

Впереди шагал высокий старик с пышной белой бородой. За спиной у него громоздился туго набитый мешок, к которому чёрной шерстяной верёвкой были привязаны старый палас и одеяло Ноша была явно тяжеловата для него, однако старик не гнулся, шёл прямо, высоко подняв голову. Все остальные шли понуро, без разговоров. Помалкивали даже дети, словно понимая, как плохо их родителям. Они лишь испуганно таращили глазёнки.

По обеим сторонам дороги устало загребали ногами пыль солдаты с перекинутыми на грудь автоматами. Лица их были серы и хмуры. Колонну замыкали два бронетранспортёра и открытый «джип» с пулемётами В одном из бронетранспортёров хрипло квакал джаз, видно, кто-то скрашивал музыкой скучную дорогу.

Не доходя нескольких шагов до мостика, переброшенного через расщелину, белобородый старик остановился.

— Эй ты, дальше шагай! — крикнул осипшим голосом конвоир.

Не обращая на него внимания, старик неторопливо освободил натруженные плечи от лямок, опустил поклажу на землю, обернулся.

— Отдыхайте, люди… Накормите и напоите детей.

В считанные секунды толпа расположилась вокруг старика. Люди с облегчением сбрасывали ношу, усаживались на землю. Конвоиры ругались, приказывая двигаться дальше. Их никто не слушал.

Из «джипа» вышел офицер в капитанских погонах, с небольшой чёрной бородкой, поманил к себе молодого алжирца.

— А ну, приведи старика!

Парень услужливо сунулся было в толпу. Его беззлобно, но настойчиво отталкивали.

— Пошёл прочь!

— Ишак!

— Осади, дурной сын глупого отца!

Парень растерянно оглядывался на капитана, делая слабые и безуспешные попытки прорваться сквозь людской заслон. Старик, успокаивая людей, сам стал пробираться к «джипу».

В этот момент к капитану подошёл Жерар.

— Куда вы их гоните? — резко спросил он.

— Дорога свободна, проезжайте, — не отвечая на вопрос, кивнул капитан.

Генерал Ришелье, наблюдавший из машины за Жераром, проворчал:

— Чёрт возьми, и что он суётся не в своё дело!

Жозеф, оставив дверцу машины полуоткрытой, направился за Жераром. Увидев чернобородого капитана, обрадовался:

— Неужто это ты, Жак?

Пока они обнимались и обменивались шутливыми репликами, дружески хлопая друг друга по спине, старик выбрался из толпы.

— Ты кто такой? — обратился к нему Жерар.

— А я ведь вас знаю, — ответил старик.

— Откуда ты можешь меня знать?

— Тесны дороги на земле… Вспомните перевал, где застряла ваша машина. Вспомните, кому вы подарили свои часы.

— Погоди, погоди, — Жерар собрал морщины на лбу, — кажется, припоминаю… Тебя зовут…

— Мухаммедом меня зовут, — снисходительно подсказал старик.

— Верно, Мухаммедом! — обрадовался Жерар. — Сколько же лет прошло с тех пор?

— Много, но я сразу вас признал.

— Хорошая у тебя память, Мухаммед. Давненько дело было.

Жерар возвращался с Рамадье, тогда ещё не генералом, а полковником, из Константины. Погода хмурилась с утра. Неподалёку от перевала их захватил снежный буран. Жерар настаивал на возвращении, но решительный и бесстрашный Рамадье только приказал шофёру прибавить газ. Снег тем временем повалил вовсю, машина начала буксовать. Рискуя сорваться с обрыва, шофёр отчаянно газовал и крутил руль то вправо, то влево. В конце концов стало ясно: надо бросать машину и спасаться самим пока не поздно.

Спотыкаясь, цепляясь друг за друга, они с трудом спустились к ближайшему селению. Еле добрались до первой, вынырнувшей из снежной пелены хижины — жилища старика Мухаммеда. Тот радушно принял нежданных гостей, обогрел их, накормил, уложил спать. Наутро жители селения отправились на перевал, откопали из-под снега машину, расчистили трудный участок дороги. Старик с достоинством отказался от предложенных Жераром денег, но часы взял: на память.

С тех пор прошло почти десять лет. Однако Жерар не забыл оказанной ему услуги, он вообще старался поддерживать по возможности хорошие взаимоотношения с простым людом. У него мелькнула мысль как-то помочь старому Мухаммеду, и это было бы весьма кстати, принимая во внимание неудачу с жилыми домами.

Закурив толстую сигару, Жерар осведомился:

— Вся твоя семья здесь?

— Все, — отозвался Мухаммед. — Нет только старшего сына.

— А где он?

— По ту сторону гор…

Из машины высунулся Шарль.

— Мсье Жерар, мы отправляемся!

Жерар заторопился.

— Собери свою семью, я вас освобожу.

Старик покачал головой.

— Не хочешь?.. Отказываешься?!

— Я всю жизнь прожил с этими людьми, — сказал Мухаммед, кивнув на толпу. — Куда я пойду от них? Если имеете власть, освободите весь народ, а не одного меня…

Жерар круто повернулся и зашагал к машине, оставив за собой плотное облако сигарного дыма.

В роскошное поместье Шарля гости прибыли к обеду. Собственно, роскошным был сад с редчайшими цветами и деревьями, собранными чуть ли не со всего земного шара. Прелестные тенистые беседки, увитые зеленью и обсаженные благоухающими цветами, подстриженные изумрудные лужайки, искусно декорированные бассейны, выложенные цветным мрамором, с островками и гротами — всё было строго продумано и отлично вписывалось в окружающий пейзаж. Только одноэтажный, сложенный из крупных серых камней приземистый дом казался массивным, на редкость мрачным и неуютным.

Измученные, удручённые дорожными происшествиями гости тотчас разошлись по своим комнатам.

Впечатлительная Малике выглядела особенно утомлённой и несчастной.

Ришелье подошёл к ней.

— Вы очень грустны, мадемуазель. Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— Я всегда такая, — устало ответила Малике.

— Неправда. У себя дома вы были очень оживлены.

Малике промолчала.

— Сказать, в чём причина вашей грусти?

— Скажите.

— Вы печальны потому, что здесь нет доктора. Разве не так?

Вместо ответа Малике спросила:

— Кто были те люди, которых конвоировали солдаты? Чем они провинились?

Вопрос неприятно поразил генерала.

— Они помогали партизанам, — ответил он суховато.

— И дети тоже… помогали партизанам?

— Что делать, мадемуазель, когда в лесу случается пожар, горит не только сухостой, горят и здоровые деревья. Война — тот же лесной пожар.

Шарль всеми силами старался рассеять грустное настроение гостей. Устроил пышный обед на открытом воздухе, после обеда катал их на катере по морю, показывал свой изумительный сад.

Погода стояла тёплая. Блестящие плотные листья деревьев чуть трепетали от лёгкого морского ветерка. Лила и Малике отстали от других и медленно шли по розовой аллее сада, вымощенной серыми плитами, между которыми пробивалась трава. Арки, увитые плющом, образовали над головой плотный зелёный шатёр, розы всевозможных оттенков — от темнокрасных, как запёкшая кровь, до бледно-розовых и белых — источали тончайший аромат.

— Тебе надо научиться скрывать свои чувства, — говорила Лила, припадая губами к нежным лепесткам розы. — Оставь войну мужчинам, наше дело — любовь… — добавила она, грустно усмехнувшись.

Лилой владело смешанное чувство… Она ревниво следила за каждым шагом генерала, который при посторонних держался с нею корректно и очень осторожно. Умом Лила оправдывала Фернана, но сердцем… Ей, искушённой в любовных интригах, избалованной поклонниками, хотелось, чтобы он совершил ради неё какое-нибудь безрассудство. И когда Ришелье преподнёс ей розу, сердце Лилы часто, неровно забилось, она на секунду закрыла глаза, представив себе блаженство той ночи… И всё же генерал чем-то отпугивал опытную светскую львицу. Она всё время чувствовала, как давит ей грудь комочек какого-то непонятного страха перед ним. Неглупая от природы, Лила понимала, что под внешней оболочкой обходительного, галантного и влюблённого мужчины существует другая, которую лучше не срывать.