Роскошный особняк Шарля Ришелье стоял на холме, у западной окраины города. С прогулочной площадки, устроенной на плоской крыше дома, отчётливо просматривался центр. От него разбегались в стороны узкие улочки-коридоры, с многоэтажными домами по обе стороны и движущимися чёрточками машин. Широкая обсаженная эвкалиптами дорога спускалась по холму от самого дома, проходила по западной окраине города и упиралась в море.

Осушив бокал, Шарль откинулся на спинку кресла, блаженно смежил веки и почти мгновенно забылся в лёгкой полудрёме. Однако поспать ему не удалось, раздался гул машин, громко захлопали двери, послышались возбуждённые голоса: приехали гости.

Шарль поспешил в гостиную. Почти в ту же секунду из другой двери показался Фернан. Кузены крепко обнялись, расцеловались. Шарль смотрел на генерала с отеческой нежностью, любуясь его молодцеватой фигурой. Потом, поздоровавшись поочерёдно с остальными, задержался возле Малике.

— О, не сглазить бы, ты, мадемуазель, с каждым годом всё больше расцветаешь!

Уже второй раз говорили сегодня Малике о том, что она всё хорошеет. И, несмотря на печаль в сердце, девушке приятно было слышать это.

После короткого обмена любезностями. Шарль велел проводить гостей в отведённые им комнаты. В гостиной остались сам хозяин, генерал, Абдылхафид, полковник Сулье и капитан Жозеф. Шарль предложил пройти на веранду.

— Прошу извинить, — произнёс генерал, — господин полковник собирается уходить и вечером, к сожалению, не сможет побыть с нами, у него срочные дела. Так что…

— Да ты без церемоний, Фернан! — прервал его Шарль. — Идите в мой кабинет и решайте там тет-а-тет все свои секретные дела. А мы с Абдылхафидом пока старину вспомним.

Генерал приказал молчаливому капитану Жозефу распорядиться насчёт виски и пошёл в кабинет Шарля, увлекая за собой полковника Сулье. Они закурили. Продолжая начатый ещё в машине разговор, Ришелье сказал:

— К вам один вопрос, полковник. И очень прошу ответить, ничего не преувеличивая и не преуменьшая. В самом деле у мятежников есть возможности для длительного сопротивления? Не разим ли мы мечом, не вынутым из ножен? Надеюсь, вы меня понимаете?

По тону генерала полковник почувствовал, какого тот ждёт ответа. Он и сам был сторонником решительных действий и потому, не задумываясь, ответил:

— С вашими словами трудно не согласиться. Мы действительно стараемся повесить врага на длинной верёвке, не отрывая его ног от земли.

Ришелье удовлетворённо улыбнулся.

— Браво, полковник!.. Вешают врага на длинной верёвке, не отрывая его ног от земли! Верно сказано! Это именно то, что делают сейчас наши горе-политики! Ведь смотрите, что получается: здесь они разговаривают языком пушек, а в Швейцарии исподтишка торгуются с мятежниками, пытаются, как вы говорите, повесить их на длинной верёвке, — генералу, видимо, очень пришлась по душе эта фраза. — Скажите, полковник, можно ли допускать подобную глупость? И мы ещё удивляемся, что мятежники час от часу наглеют!

— В том-то и дело, — ещё больше воодушевился Сулье. — Вот наш район считается гнездом мятежников. Но даже здесь их всего-навсего восемь тысяч.

— Всего восемь?

— Да. Я говорю, естественно, о регулярной армии. Их командир — полковник Халед. В нашей армии он был ефрейтором. Имеет трёх помощников: по военным вопросам, политическим, по разведке и связи. Следует отдать должное: дисциплина у них самая что ни на есть военная, созданы все службы — от санитарной до интендантства. Однако с вооружением дела обстоят неважно — в основном винтовки образца сороковых годов.

Генерал усмехнулся.

— А у нас артиллерия, танки, авиация — и мы все считаем, что слабы, а?

Сулье пожал плечами.

— Нет, мы не слабы. Мятежников можно разгромить за несколько дней, — небрежно отодвинув в сторону поднос с бутылкой и рюмками, он достал из папки маленькую карту, разложил её на столе, — Вот, смотрите, наша граница с Тунисом, а вот линия Мориса. Из года в год мы укрепляем её. А для какого, простите, чёрта, когда всего в нескольких километрах от границы, на территории Туниса, расположена большая база мятежников? Значительная часть того, что они получают из арабских стран и коммунистического лагеря, сосредоточивается и накапливается именно здесь. Ситуация довольно комичная: тратим огромные средства и усилия на укрепление оборонительной линии и делаем вид, будто не замечаем, что творится под носом. Там, видите ли, земля Туниса, если мы бросим бомбу, тунисцы, дескать, шум поднимут, в Организацию Объединённых Наций обратятся. Да шут с ними, пусть шумят, пусть обращаются! Дело-то уже будет сделано… У войны свои законы. Вон американцы как поступили: швырнули парочку атомных на Хиросиму и Нагасаки — и дело с концом.

Сулье до того разгорячился, что у него задрожали руки и на высоком лбу с залысинами выступила испарина. Он швырнул карандаш на карту, платком отёр лоб.

— Тунисцы шум поднимут!.. Да уж если, чёрт побери, дело на то пошло, чей он вообще, Тунис этот? Кто ему дал независимость? Разве мы не имеем права снова стать хозяевами положения, если они начнут зарываться? Имеем! А поступи мы так, и для Марокко наука, и для других. Я слышал, русские снова доставили в Касабланку два парохода оружия. Для кого оно? Ясно, для алжирцев!.. Мы сами подрываем свой престиж! Вместо того, чтобы показать нашу силу, суём вчерашним рабам костыли под мышки и пытаемся вывести их на настоящую дорогу, а они, простите, гадят нам на стол! Повторить бы пару раз Сакиет-Сиди-Юсуп[9], тунисцы сразу обрели бы разум! А мы всё миндальничаем. Ведь даже пустяковую операцию нельзя сделать, не замарав в крови скальпель!

Скрестив на груди руки и привалившись к спинке дивана, генерал с удовольствием слушал Сулье, одобрительно кивая головой. Да, у Ришелье были верные единомышленники, на которых можно положиться в любом, самом серьёзном деле. Один такой полковник Сулье стоит доброй дюжины других! Ах, молодец полковник, ах, молодец!..

В гостиной послышался громкий смех Абдылхафида. Круглое, массивное лицо Шарля заглянуло в приотворившуюся дверь кабинета.

— Не решить одним махом всех мировых проблем, Фернан!

Генерал встал, протянул руку Сулье.

— До свиданья, дорогой полковник! Ждите в пятницу. Если не будет неотложных дел, приеду обязательно. Ждите!

Под вечер погода внезапно переменилась. Со стороны моря надвинулась чёрная косматая туча, кругом потемнело, засверкали молнии, загремел гром, и гроза обрушила на окрестности потоки воды. Пронеслась она так же быстро, как налетела, но светлее не стало. Темнота, сгущавшаяся всё больше, чёрной пеленой легла на землю, стерев очертания домов, цветов, деревьев… Наступил вечер.

Шарль Ришелье вышел на балкон. Мешковатую домашнюю одежду он сменил на новый, с иголочки, чёрный вечерний костюм от первоклассного портного. Брюки были узкие, чуть укороченные, пиджак без единой складочки облегал спину и скрадывал живот, тщательно отутюженная белая накрахмаленная сорочка, серебристый галстук и остроносые туфли — всё было современно, элегантно, по последней моде.

Время подходило к восьми, вот-вот съедутся гости. Две гостиные на первом этаже ярко освещены: горят все люстры, торшеры, бра. Из одной, чтобы вместить побольше гостей, вынесли почти все диваны и кресла, оставили лить несколько стульев — для дам. На стене, против входной двери, висела картина, изображавшая вступление французов в Кабилью[10] и доставшаяся Шарлю в наследство от деда. Картина была ничем не примечательна, очевидно, её написал какой-то безвестный художник-баталист, но Шарль дорожил ею словно шедевром мирового искусства. На других стенах размещались портреты предков Ришелье, вплоть до прадеда Жюля — сухонького старичка с пышными седыми усами и колючим взглядом из-под кустистых бровей — точь-в-точь как у Фернана Ришелье, и Шарль всегда указывал гостям на это сходство. В другой гостиной у длинного стола, уставленного фруктами, кондитерскими изделиями, всевозможными холодными закусками и бутылками всех размеров и форм, священнодействовали официанты.