Низкий, натужный гул дизель-моторов, растекаясь вправо и влево, заполнял окрестные леса. Да, жарко будет завтра немцам.

Вслед за дивизией прошел дивизион «катюш». Реактивные установки были наглухо зачехлены и казались таинственными. Едва артиллерийский генерал уехал, на дороге появилась колонна «серорубашечников» — это так с горькой улыбкой звали новичков из только что освобожденных районов: им нередко приходилось вступать в бой, не успев получить обмундирование.

Витковский остановил колонну, вызвал к себе командиров маршевых рот. Пока он объяснял задачу, новобранцы перезнакомились с солдатами Братчикова, угощали друг друга табачком.

Здесь были люди разных лет — от восемнадцати и до пятидесяти. Когда началась война, одни из них еще не доросли, чтобы носить оружие, другие числились в запасе второй очереди. И вот теперь у них одна общая очередь: завтра они займут свое место в боевых порядках наступающей пехоты. Винтовки и автоматы им уже выдали, а что касается обмундирования, то ничего не поделаешь, повоюют с недельку в штатском, пока подвезут из тыла гимнастерки, брюки, пилотки, ремни, шинели. (Тогда, в сорок первом, было куда хуже: не хватало именно винтовок.)

Алексей приглядывался к новобранцам. Все они явно завидовали его бывалым солдатам, на груди которых поблескивали медали и кое у кого даже ордена. «Ничего, еще успеете внести свою долю, может быть, с процентами, за вынужденную просрочку, — думал Алексей. — На фронте можно в течение двух дней сравняться с теми, кто воюет целых два года».

— По местам!

Гася самокрутки, чтобы сберечь лишние крупицы самосада, новички встали в шеренги по четыре. Оживленный говор смолк.

— Марш!..

И двинулась колонна к фронту. Пусть кое-кто шел не в ногу, вразнобой, но у всех был тот сурово-торжественный вид, который свойствен людям, впервые идущим под огонь.

Алексей верил, что они не подведут. Вон у того дядьки, с усами запорожца, угнали дочь в немецкую неволю; этот высокий, худющий парень лишился молодой жены — погибла с грудным ребенком под бомбежкой в Лисичанске; а у этих юношей, что шагают так важно рядом, полицаи расстреляли отца в Полтаве... У каждого своя беда. У каждого свой счет к врагу. Им бы еще хоть самую малость выучки. Но сейчас не до учебных стрельб, когда наступление набирает скорость.

Алексей посмотрел на генерала. Тот морщился, глядя на это воинство, наспех вооруженное — не по табелю, не успевшее пройти и минимальной подготовки перед боем.

— Толпа, — сказал Витковский, махнув рукой.

— Рота, стой! — скомандовал лейтенант, поравнявшись с ним.

— Что ж вы, ходить разучились? Привыкли ползать в ногах у немцев. Выше голову, тверже шаг! Ведите, лейтенант.

Движение возобновилось.

«Как он попрекнул их немцами, — огорчился Алексей. — За что? В чем их вина?»

Кажется, и сам Витковский был несколько смущен. Он перестал недовольно подергивать плечами, даже перебросился какой-то шуткой с переводчиком Соломкиным. Ну, не беда, вспылил — и только. Мало ли что сорвется с языка у человека, ответственного за жизнь любого из этих новобранцев.

Вот и они скрылись из виду. В наступающих сумерках начало накрапывать. Витковский набросил плащ-накидку, позвал Синева.

— Кормите людей, майор, и располагайтесь на ночлег. С рассветом будьте готовы к выполнению боевой задачи.

— Есть, — козырнул Синев.

Витковский постоял еще в раздумье вблизи дороги, по которой столько войск прошло сегодня в сторону передовой, и распорядился заводить моторы.

Трехосный автобус повернул на север, на командный пункт армии, а генеральский «виллис» в сопровождении трофейного «штейера» помчался на НП комдива.

Алексей Братчиков проводил его долгим взглядом, облегченно вздохнул и пошел к своим бойцам. Они уже пели украинские песни на этой исконно украинской земле.

Вот так случаются и на фронте выходные дни, хотя война не любит баловать солдат.

Как снег на голову... Действительно, зима всегда нагрянет неожиданно. Всю неделю напролет шли теплые дожди, дули юго-западные ветры с Каспия, а вчера люто похолодало, густо повалил снежок. К утру морозец подремонтировал дороги, намертво перехватил ледяными перемычками степные речки.

Братчиков встал рано, обошел строительную площадку и потом уже направился в палаточный городок, где еще оставалось несколько бригад из демобилизованных. Неспокойно было у него на сердце: плохо, что не удалось до наступления зимы переселить последние бригады в капитальные дома.

— Доброе утро, Алексей Викторович! — встретил его у входа в свою палатку Федор Герасимов в шинели нараспашку.

— Не очень доброе. Замерзли, наверное?

— Что вы! Да у нас как в бане!

— Честное слово? А ну-ка,-посмотрим...

В палатке топилась чугунная буржуйка, на столбике мерцала электрическая лампочка. Все уже одевались, туго, сноровисто наматывали портянки, с трудом втискивали ноги в заскорузлые сапоги. Все были до того заняты собой, что и не обратили внимания на вошедшего Братчикова. Борис Арефьев с самым серьезным видом рассматривал сапог, явно нуждающийся в починке. Миша Перевозчиков заправлял постель, тщательно разглаживая складки на одеяле. Роберт Янсон, собираясь умываться, деловито выложил на кровать мыло, зубную щетку, пасту и, увидев свое полотенце, примерзшее к палатке, с треском отодрал его, перекинул через плечо. Кто-то крикнул ему из дальнего угла:

— Роберт, побереги стены нашего дворца!

— Для будущих добровольцев! — добавил Миша.

— Одним словом, не падаете духом? Доброе утро, хлопцы! — сказал Братчиков.

И тогда его заметили, обступили, довольные приходом начальника строительства. Он стоял в кругу неунывающих парней, расспрашивал их о житье-бытье, сам отвечал на их шутливые вопросы и в который раз убеждался в том, что молодежь — душа любой стройки.

— На следующей неделе обязательно переселим вас в теплое местечко. Первый же готовый дом — ваш.

— Нет, Алексей Викторович, мы уйдем из палаточного городка самыми последними, — сказал Миша Перевозчиков.

— Мы так решили, — поддержал его Янсон.

— Пусть уж девушки устраиваются потеплее, а кавалеры не пропадут, раз у девушек будет жарко!

Федор сказал серьезно:

— Хватит, пора завтракать.

Вышли из палатки. Кругом, куда ни глянь, вспененный и подсиненный снег. Постояли, подивились необыкновенной чистоте на строительной площадке и зашагали к столовой напрямик. Хорошо прокладывать зимнюю тропу, будто здесь никогда и не ступала нога человека. Федор шел впереди, за ним цепочкой растянулась вся бригада.

Алексей Викторович свернул к двухэтажному дому управления строительства. Кто-то уже опередил его: вот четкие следы, и, судя по всему, печатал их размашистый, скорый шаг. У кого ж такой? Он хотел было идти след в след, но не получалось, — слишком легок на ходу был тот, первый. Тогда он пошел обычно, как привык ходить с незапамятных времен.

— Ах, это ты! — Он лицом к лицу столкнулся в дверях приемной с Василием Александровичем Синевым. — Обскакал, братец, старика по первопутку!

— Рад бы пожениться, да железнодорожники подняли по тревоге.

— Что случилось?

— Решили, наконец, открыть сквозное движение. Искали тебя, не нашли. Начали трезвонить ко мне.

— Два срока назначали, провалились, а теперь начнут шуметь, что открыли рабочее движение досрочно.

— Мороз помог. Зимой здесь можно укладывать шпалы прямо по насту.

Алексей Викторович подошел к окну. Длинными нестройными вереницами, как поздние журавли, потянулись бригады к своим объектам.

— Теперь мы подналяжем, материалов будет сколько угодно, только разгружай, — говорил Синев.

— Когда придет первый поезд?

— Сказали, что к десяти.

— Доволен?

— Еще бы! Мне эти автоперевозки во сне снились, черт бы их побрал!

— Взялся за гуж — не говори, что не дюж! Пойдем, посмотрим, что там делается для встречи первого поезда.