— К слову пришлось, я была вчера. Постояла у калитки и вернулась. В окнах темно, на дворе  е г о  машина. Отправились, думаю, прогуляться по берегу протоки.

Наталья не нашлась, что сказать. Хорошо, что Синев закончил разговор и обратился к Наде:

— Выкладывайте-ка, Надежда Николаевна, наши карты на стол! Сколько у нас там запланировано по рудному карьеру на шестьдесят первый год?

— На разведку или на вскрышные работы?

— Перед вами же разведчица, а не представитель тыла! — шутил он, отодвигая в сторону кипу телеграмм и служебных писем.

Совнархоз трижды урезал капитальные затраты по «Никельстрою», чтобы выкроить достаточную сумму для освоения площадки асбестового комбината. Ну и, естественно, были сильно сокращены ассигнования на геологоразведочные работы.

— Просто не понимаю, как можно на такие деньги сделать что-нибудь серьезное, — говорила Наталья, перелистывая новый титул, утвержденный по всем правилам. — И не приложено никаких расчетов.

— Какие там расчеты? Франко-потолок! Разбросают миллионы по всей области, потом клянчат у Госплана хоть какую-нибудь добавку. Впрочем, Госплан — добрый дядя. Покряхтит, покряхтит, — ничего не попишешь, надо раскошеливаться...

Опять зазвонил телефон. Синев, недовольный тем, что его прервали, сердито спросил, в чем дело.

— А, это вы, Павел Фомич?! Да, Наталья Сергеевна у меня. Пожалуйста, передаю...

Она неохотно подошла к телефону и взяла из его рук теплую трубку. Старалась отвечать односложно: да, нет, да. Но, вспомнив о буровой на третьем отделении совхоза, приосанилась и повела обычный разговор о деле. Теперь инициатива принадлежала ей: она спрашивала, Витковский отвечал. Василий Александрович чувствовал себя неловко, не зная, то ли ему оставаться в кабинете, то ли выйти за чем-нибудь в приемную.

— Вода, вода, — озабоченно проговорила Наталья, бережно опустив трубку на рычаг. — Всем нужна вода, а силенок у нас не хватает...

Оставшись один, Синев долго ходил из угла в угол, пока не донеслись гулкие удары по обрезку рельса. Обеденный перерыв? Взглянул на часы: нет, перерыв уже кончился. Так вот почему его никто не побеспокоил.

Что можно восстановить в памяти за какой-нибудь час, если с тех пор прошло столько времени? Час и годы... Верно, в течение всего этого многолетнего перерыва он не раз мысленно возвращался в тот совхоз под Харьковом. Но кто мог знать, что эхо того боя долетит до мирных полей другого совхоза? Что это — совпадение, случайность? Впрочем, связь времен имеет свою логику: в том или в другом месте — неважно, но прошлое обязательно, так или иначе, напомнит о себе.

Вечером он разыскал среди книг старую топографическую карту, склеенную вишневой смолкой, и просидел над ней до полуночи (благо, что Ольга и Рита ушли к Братчиковым).

Атаки, контратаки...

Они следовали одна за другой, перемежаясь. Центральная усадьба совхоза переходила из рук в руки. Не успеет пехота, осмотреться в немецких траншеях, как противник снова введет в бой самоходки. И солдаты возвращаются под огнем восвояси.

Ничейная полоса глубоко распахана артиллерией, так глубоко, что спотыкаются в бороздах «фердинанды». А для пехоты воронки — отличное убежище: она заполняет их, как вешняя вода.

Вот и плещутся людские волны между траншеями, то затопляя отмели степных высоток, то оседая на промоинах, то с размаху откатываясь назад, через всю нейтральную зону. Море бы давно устало, обессилело, а солдаты пятый день, без перерыва, кидаются на голый берег переднего края немцев. Только к ночи шторм ослабевает. Но едва потянет с востока предрассветный ветерок, как с прежней силой загрохочут батареи, вскинутся к небу черные гребни земли, перемешанной с едким дымом.

Быстрым течением боя дивизион Синева отнесло на юг, и если бы не высота 157, к которой его прижало, он бы оказался бог знает где. По ночам дивизион менял огневые позиции, расчеты наспех окапывались, — и все валились с ног прямо у орудий, чтобы с часок поспать перед утренней атакой. Артиллеристы завидовали автоматчикам: у тех, по крайней мере, есть готовые траншеи, обжитые за последнюю неделю. А расстояние до смерти одно и то же: противотанковые пушки располагались в боевых порядках пехоты.

В сумерки офицер связи передал Синеву приказание явиться на НП комдива. До наблюдательного пункта — рукой подать. Он пошел по коленчатому ходу сообщения, но заплутался и, выругав саперов, поднялся наверх, пошел по открытой всхолмленной степи. Немецкие ракеты освещали ему дорогу, идти было легко, и он насвистывал привязчивую мелодию модной солдатской песни. Удивительно устроен человек: стоит лишь стихнуть канонаде, как он уже поет.

У генеральского блиндажа Синев поправил сбившуюся на живот кобуру, привычно тронул козырек фуражки — все ли в порядке? — и постучал в крашеную, филигранной работы дверь, даже с бронзовой ручкой, которая никак не подходила для землянки. Ему никто не ответил. Тогда он приоткрыл эту царскую дверь, где-то раздобытую саперами, и протиснулся внутрь блиндажа. Вокруг стола сидели офицеры, на столе две лампы, карбидная и керосиновая «молния». Но здесь было так накурено, что он едва узнавал командиров стрелковых полков и приданных дивизии артиллерийских и танковых частей. Он отыскал взглядом генерала, доложил о своем прибытии.

— Садись, Синев, — не поднимая головы, сказал комдив.

Он скромно притулился в углу, на краешке скамейки, как самый младший. Верно, здесь находились еще два майора, но один из них командовал полком PC, другой был начальником оперативного отделения штаба, — все выше его по должности.

Офицеры разговаривали полушепотом, а генерал сидел молча, устало склонившись над склеенной топографической картой-полукилометровкой. Вид у комдива был совершенно больной: отекшее лицо, мешки под глазами, воспаленными от бессонницы, то и дело вздрагивающая рука, что лежала на карте. Таким еще не видел его Синев даже в самые критические дни кавказской обороны, когда немцы пытались оседлать перевалы Главного хребта. Что и говорить, командиру дивизии приходится куда тяжелее, чем ему, командиру дивизиона, хотя у генерала над головой тройной накат из дубовых бревен.

Офицеры встали. Синев поднялся позже всех — и тут же встретился глазами с Витковским. Тот быстро вошел из соседней землянки, откинув плащ-палатку, которой закрывался вход. Повелительным жестом он дал знак, чтобы все сели. Комдив посторонился, уступая ему председательское место.

Витковский тоже был усталым, но храбрился. Одетый, как всегда, очень просто — в саржевой гимнастерке, аккуратно перехваченной солдатским ремнем, — он выглядел юношески стройным, гибким. Наглухо пришитые полевые погоны мягко облегали его плечи, на груди гвардейский значок, — и больше ничего.

— Товарищи офицеры, — сказал он глуховатым голосом. — В то время, когда по всему фронту успешно развивается наше наступление, мы с вами топчемся на месте. Дивизия опять не выполнила боевую задачу. Позор, — негромко добавил он, покосившись на комдива; тот сидел рядом с ним, тяжело облокотясь на стол. — Командующий армией приказал: к исходу завтрашнего дня, овладев совхозом, выйти на рубеж... — Не глядя на карту, он стал перечислять населенные пункты и высоты, которые давно уже казались всем буквально недосягаемыми, пусть до них напрямую и не больше десятка километров. — По имеющимся у нас разведданным, противник готовится к глубокому отходу в общем направлении на юго-запад. Не дать ему оторваться, преследовать его по пятам и с ходу, на его плечах, форсировать Днепр в районе Днепродзержинска — вот дальнейшая оперативная задача армии. Вопросы ко мне будут?

Вопросов не было.

— Тогда у меня есть. Подполковник Кривченко?

— Слушаю вас, товарищ генерал-майор, — встал и вытянулся командир стрелкового полка.

Витковский поморщился: он не любил, когда его называли генерал-майором, а не генералом.

— Это я хочу послушать вас, подполковник. Почему вы сегодня не сумели зацепиться правофланговым батальоном за высоту с отметкой 192? В чем дело? Отвечайте кратко, без ссылок на артиллеристов.