Маша в самом начале месяца определила сына в ясли. Первое время она очень беспокоилась за Колю: сыт ли он, не обижают ли его другие дети, надежен ли присмотр? Но постепенно она перестала тревожиться. Сын чувствовал себя хорошо, и когда вечером, вернувшись с промысла, Маша заходила за ним в ясли, мальчик всегда был весел.
— А Коленька у вас такой спокойный, — говорила няня, гладя мальчика по голове. — Играет, смеется...
XIII
Маша ежедневно бывала на буровой № 27. Она являлась сюда не как лаборантка: ответственная скважина была закреплена за более опытной работницей. Теперь, когда долото все ближе и ближе подходило к девону и работа на буровой Хохлова стала особенно напряженной, у Маши тоже прибавилось много забот.
— Сейчас, девушки, нам надо так стараться, так стараться! — говорила Маша Валентине Семеновой и толстушке-чертежнице — членам шефской бригады. — Рабочие частенько остаются ночевать в культбудке, и они должны чувствовать себя как дома. Чтобы и чистота кругом, и чай всегда наготове, и газеты свежие, и журналы с книгами.
И в культбудке через день мылись полы, протирались окна, а на тумбочке, покрытой белой скатерткой, каждый вечер можно было найти свежие газеты.
В эти дни в культбудке бригады Хохлова то и дело звонил телефон. Всех интересовал один и тот же вопрос: «Когда кончаете бурить?» Вот и сегодня от телефонных звонков не было никакого покоя, Маше, помогавшей свободному от вахты рабочему готовить очередной номер боевого листка, уже надоело вставать из-за стола и подходить к телефону.
Весь номер стенгазеты они сделали на удивление быстро. Не хватало лишь «шапки» — общего заголовка над колонками, когда рабочего вдруг вызвали на буровую. И Маша осталась одна.
В комнатке мастера зазвонил телефон — настойчиво, требовательно.
— Опять! — со вздохом проговорила Маша и, бросив ручку, встала.
«Кто это так названивает? Уж не из области ли?» — промелькнуло в голове у Маши, и, придерживая рукой прическу, она бегом влетела в комнатку Хохлова.
— Слушаю, — сказала она в трубку и тут же слегка отстранила ее от уха. Тоненький писклявый голосок не то мальчишки, не то девчонки спрашивал:
— Буровая товарища Хохлова?.. Это буровая товарища Хохлова?
— Буровая слушает, — ответила Маша. — Кто говорит?
— Это Соня Дегтярева, ученица пятого класса, — продолжал тот же тоненький голосок. — Скажите, пожалуйста, когда вы до девонской нефти дойдете? Мне это очень и очень нужно знать.
— А зачем, Сонечка? — спросила Маша и улыбнулась про себя.
— Я вам сейчас, тетя, обо всем, обо всем расскажу. Только по секрету. Мы с Борькой Новиковым от пионерского отряда такое задание получили: в день, когда будет... когда бригада нефть добудет... Мы цветы будем вручать бригаде. От пионеров и школьников.
Вернувшись снова к столу и перечитав набросок заголовка, Маша тут же перечеркнула его.
Через полчаса боевой листок был закончен. В глаза бросалась крупная, четкая надпись, сделанная красным карандашом:
«Все силы на завершение проходки! Родина ждет от нас девонскую нефть!»
Еще раз перечитав все заметки, помещенные в номере, Маша прибила листок рядом с доской показателей.
В Отрадное она возвращалась вместе с Валентиной Семеновой, задержавшейся в этот вечер в лаборатории. Они доехали до деревни на попутной машине.
— Проводи меня до яслей, Валюша, — попросила Маша подругу, когда они у конторы слезли с машины. — И на Коленьку посмотришь. Ты его уже давно не видела. А он теперь стал такой здоровяк. И, знаешь, говорить уже начинает. Да так хорошо!
— Ну, пойдем, от тебя разве отвяжешься! — нехотя согласилась Валентина и вздохнула. — Перешла в эту чертову лабораторию из-за Кирема... думала, поближе к нему буду, а он... а он теперь даже не замечает.
Маша ничего не сказала. Она лишь посмотрела на Семенову долгим, изучающим взглядом.
Взяв из яслей сына и попрощавшись с подругой, Маша направилась домой. Дорогой ей повстречалась молоденькая девчурка почтальон.
Встряхивая потрепанной кожаной сумкой, девчурка скороговоркой зачастила:
— А я, Марья Григорьевна, раза три заходила к вам, да что-то никого дома у вас не было... Вот держите-ка. Это вашей невестке.
— Спасибо, — поблагодарила Маша, беря в руки тонкий конверт, и, не сдержавшись, улыбнулась: — Катюше такая будет радость!
Но, пройдя несколько шагов, она остановилась.
— А ведь это письмо не от Константина Дмитриевича, — испуганным полушепотом проговорила Маша, разглядывая конверт, на котором незнакомым красивым почерком четко был выведен адрес. — А вдруг с Константином Дмитриевичем что-то случилось? От него так давно не было писем...
Маша быстро надорвала конверт и вынула из него небольшой листок бумаги. Фронтовой друг Фомичева сообщал:
«...В завязавшемся бою с немцами ваш муж, Константин Дмитриевич, погиб смертью храбрых. Случилось это месяц тому назад, но я все не решался написать вам об этом. Сам я, правда, в операции не участвовал, но мне рассказывал разведчик Микитенко...»
Маша не помнила, как подошла к соседнему дому, как опустилась на скамью у палисадника... Коленька соскользнул с колен матери и, загребая ногами землю, побежал к сидевшему у подворотни лохматому рыжему коту.
«Что теперь будет с Катюшей, с ребятами? А папаша... это известие совсем его убьет, — думала Маша, комкая в руках конверт. — Даже представить себе не могу... Приду домой... Нет, нет!»
Она порывисто поднялась со скамьи, схватила на руки сына и торопливо, чуть не бегом, зашагала в сторону клуба.
Каверина только что вернулась из района, когда запыхавшаяся Маша влетела в комнату комитета комсомола.
— Что случилось, Машенька? — спросила Каверина. — На тебе лица нет.
Каверина хотела было взять у Маши ребенка, но та, крепко прижимая к себе сына, протянула ей измятый конверт.
Прочитав письмо, Каверина в первую минуту не нашлась что сказать. Она то сгибала, то разгибала листик бумаги, потом, присев рядом с Машей на диван, ласково взяла ее за руку.
— Может быть, тут какая-нибудь ошибка произошла? — тихо заговорила она некоторое время спустя. — Ведь это же не официальное извещение командования.
Помолчав, Каверина продолжала:
— Вот у главного геолога... Больше года не имел он никаких известий от жены с фронта. Месяц назад партком отправил письмо генералу, командиру дивизии, в которой служила врачом жена геолога. А сегодня получили известие: нашлась! Оказывается, все это время жена Полещикова находилась в партизанском отряде...
И Каверина стиснула Машину руку.
— Напишем-ка давай о муже твоей невестки в часть, а? Чтобы точно все выяснить?
— Не знаю, я ничего не знаю, — закачала головой Маша. Вдруг она пристально посмотрела в глаза Кавериной: — Может быть, и в самом деле написать, как ты говоришь? А об этом письме, Оля, пока никому не говорить? Понимаешь, никому?
Каверина подумала.
— Оставь его у меня. Я сегодня же напишу в часть.
Когда Маша принесла домой Коленьку, Егор и Алеша уже обедали.
— Мы, тетя Маша, на промысле были! — закричал Алеша. — На машине ездили. И туда и обратно... Я там все, все видел!
— И здорово проголодались. Терпения никакого нет, — сказал Егор и вылез из-за стола. — Садись, тетя Маша. Я сейчас вам с Коленькой супу налью.
— Подожди. Мне что-то не хочется пока. А Коленьку недавно в яслях кормили, — сказала Маша и тяжело опустилась на табуретку.
— Ну, тогда с матерью будешь. Она нынче собиралась приехать с бакена. Вот-вот явится, — Егор опять взялся за ложку. — На двадцать седьмой были, — немного погодя продолжал он. — Оказывается, им всего сотню метров осталось бурить до намеченной глубины.
— Как же я вас не видела? — удивилась Маша. — Вы почему в культбудку не зашли?
— А мы раньше тебя, наверно, были. Мы по всему промыслу шатались, — махнул рукой Егор. — На бурскладе Авдея Никанорыча встретили. И знаешь, тетя Маша, что он мне сказал? Отгадай!.. Э-э, не отгадаешь! Ни за что даже! — Егор засмеялся, показывая белые зубы, ослепительно сверкавшие на его смуглом, загорелом лице с золотым пушком на щеках. — «В июне, Егорка, еду с бригадой на Бахилову поляну. Новое месторождение разведывать. Так что будь готов. Рабочим в бригаду возьму». Вот что сказал мне Хохлов!
