Спускаясь по ступенькам, пронзительно потрескивающим от мороза, Маша увидела выходившую из коровника Катерину.
— Мареюшка, обожди! — крикнула Катерина и заспешила к ней навстречу, держа в слегка отставленной в сторону руке тяжелую дойницу.
Невестка остановилась перед Машей, обдавая ее приятным, смешанным запахом парного молока и сена, и, кивнув на сверток, который та прижимала к груди, спросила:
— Ты уж подарки несешь?
— Подарки, — ответила Маша. — Кисеты, пару теплого белья да шерстяной свитер.
— Постой тут, я сейчас, — сказал Катерина и гулко застучала по ступенькам подошвами солдатских ботинок.
Через минуту она выбежала из сеней, волоча за собой большой, чем-то набитый мешок.
— Смотри только батюшке ни-ни, — шепотком зачастила Катерина. — Тут Костенькин полушубок. Тот, что перед войной купили... И надевал-то всего раза два, на праздники.
Маша посмотрела на невестку удивленными глазами.
— Только бы вернулся, Мареюшка. Тогда новый наживем! — Катерина вздохнула, и разрумянившееся лицо ее покрылось паутиной мелких морщинок. — Я помогу тебе, донести до конторы, а с Колечкой пока Алешка побудет.
— Ну, что ты! Совсем и не тяжело, — сказала Маша, поднимая с земли мешок.
Сотрудницы бухгалтерии встретили Машу шумными возгласами:
— О наступлений наших под Сталинградом слышала?
— Девушки, да у Машеньки целый мешок подарков!
— Покажи скорее, что принесла.
Бесцеремонно расталкивая всех, к Маше подошла Валентина Семенова.
— Представься нынче всю ночь не спала. То плакать начну, то смеяться, — закричала подруга и чмокнула смущенную, улыбающуюся Машу в губы.
* * *
Маша уже совсем поправилась. Быстрая утомляемость, легкие головокружения, которые она испытывала в первое время после болезни, вскоре исчезли, и Маша чувствовала, как с каждым днем к ней все больше и больше возвращаются силы.
И завтракала и обедала она теперь хорошо, расхваливая Катерину за ее умение вкусно готовить. Во всем находила она что-нибудь привлекательное, новое: и в сверкании снежных нетронутых сугробов, и в пронзительно щемящем голубоватом пятнышке на небе, вдруг появившемся между рыхлыми серыми тучами, и в улыбке Коленьки, с ее помощью сделавшего по комнате первые четыре шага и очень довольного этим.
Давно никто не видел Машу такой жизнерадостной, такой непоседливой. А ей все чего-то хотелось исключительного, какой-то живой, большой работы, которой она могла бы по-настоящему увлечься и отдавать все свои молодые силы.
Возвращаясь домой из конторы, она подолгу нянчилась с мальчиком, помотала Катерине по дому.
В этот вечер после обеда Маша мыла полы, а потом, закончив уборку, отдыхала. Перед ужином к ней зашла Катерина.
— Садись, Катюша, — предложила Маша. — Читаю вот роман «Сестра Керри». О бедной американской девушке, о ее мытарствах. До чего же трогательно написано... ты представить себе не можешь!
— Хорошо тебе, Мареюшка! А я вот... Получу когда от мужа письмо и целый день мусолю его, — Катерина вздохнула, морща в горькой усмешке тонкие губы. — Рано пришлось в детстве школу бросить.
— А ты знаешь, Катюша, — заговорила Маша, порывисто вставая, — я тебе помогу учиться. Хочешь? Это не так уж трудно...
— Выдумываешь! Легко ли мне теперь... Годы-то не те, — перебивая невестку, сказала Катерина, расправляя на коленях пестрый фартук. — Как-то Егор меня уговаривал, да я отругала его тогда... чтобы не приставал!
Остановившись около Катерины, Маша ласково заглянула ей в лицо:
— А ты не бойся, не бойся, говорю тебе! Если будем заниматься, ну скажем, через день, то к маю ты и писать и читать хорошо научишься. Правду говорю!
— Возилась у печки с горшками и нужды не было в грамоте, — вздохнув, проговорила Катерина. — А на бакене стала с батюшкой работать заместо Кости... Приезжает старшина. А я одна дежурю. «Покажи, говорит, дневник. Что ты там о дежурстве записала?» А я глазами только моргаю. Совестно свои закорючки показывать. Или при закрытии навигации. Приказ привез старшина. Благодарственное слово про нас с батюшкой прописано, и подпись надо поставить. Батюшка хоть и не шибко письменность одолел, а все же расписался быстро, а я царапала, царапала...
Катерина снова вздохнула и тоже встала.
— Пожалуй, и ужинать пора собирать... Заговорились мы тут с тобой.
— Завтра, Катюша, — сказала Маша, — завтра и начнем. Возьму в библиотеке учебники для взрослых и заниматься будем.
— Разве и в самом деле попытать? — нерешительно спросила невестка и шепотом добавила: — Ты, Мареюшка, нашим-то ни слова. Мы с тобой потихоньку... а то еще просмеют!
* * *
Когда в субботу Маша шла с работы домой, было уже совсем темно.
Морозило, а с Волги задувал острый, колючий ветришко.
Маша спрятала в муфту руки и уткнулась подбородком в пушистый воротник.
У ворот ее поджидала Катерина.
— Мареюшка, касатка! Письмо ведь пришло. От Костеньки моего!
— Да что ты, Катюша? Вот как хорошо! — обрадовалась Маша. — Я тебе говорила... О чем же пишет Константин Дмитриевич?
— Наградили, Машенька, моего муженька! Идем скорее, почитай мне сама. А то Егорка, баловник, из школы все не воротился, и батюшка тоже пропал... Алешка — и тот где-то бегает. И ты как на грех что-то припоздала. Извелась вся, поделиться радостью не с кем!
— У нас комсомольское собрание было. Вот и задержалась на полчасика, — говорила Маша, едва поспевая за невесткой. — А как Коленька, Катюша?
— Все забавлялась с ним. Возьмет в ручонки мячик, кинет и смеется. Угомонился только что, — невестка протянула Маше угольником сложенное письмо. Заметив приставшую к нему хлебную крошку, Катерина осторожно отколупнула ее ногтем, улыбнулась. — Читай скорее.
Маше пришлось читать письмо тут же, даже не раздевшись, потому что взволнованная Катерина не хотела больше ждать ни одной минуты.
— «Как вы живете, все ли живы, здоровы? — читала Маша. — Я не писал долго по той самой причине, что не мог. А причина такая: у нас, у саперов, всю осень по горло работы: мы обеспечиваем бесперебойную переправу наших войск через Волгу. А какие сейчас дела под Сталинградом, вы знаете из газет и по радио. Прошу не серчать на меня за долгое молчание. Напишите про свои новости. Как растет сынок Павла, пропишите про учение Егора и что поделывает Алеша. Батюшку прошу почаще поглядывать на сруб дома. Чтобы ничего там не растаскали. Еще сообщаю, за исправное выполнение заданий командования я награжден медалью «За боевые заслуги». Кланяйтесь от меня всем знакомым и Евсеичу. Остаюсь ваш рядовой Константин Фомичев».
Маша положила на стол исписанный крупным почерком листик из ученической тетрадки.
Катерина провела ладонью по письму. Мелкие сухие морщинки, рано избороздившие ее лицо, разгладились, и она вдруг вся как-то расцвела, помолодела.
— Так бы, кажись, до утра сидела и слушала! — сказала она. — Пробеги-ка еще, Мареюшка, уж больно ты складно читаешь.
В это время в избу вбежал запыхавшийся краснощекий Егор в потрепанном, порыжелом пиджаке нараспашку и сбитой на левое ухо шапке. С шумом захлопнув дверь, он бросил на лавку стопку учебников и тетрадей, опоясанных полосатым шарфом, и, сверкая темными бусинами озорных глаз, возбужденно закричал:
— А я чего скажу сейчас вам! К апрелю во всех домах радио заговорит! А на промысел оборудование для новой электростанции присылают!
— Слышали, слышали... Опоздал со своей новостью! — улыбнулась Маша.
Катерина, оглядев с головы до ног сына, покачала головой:
— И в кого ты растешь непутевым? Ну, разве можно так ходить, долго ли простыть?
— Что ты, мам, мне жарко! — усмехнулся Егор, нетерпеливо сбрасывая с себя пиджак.
— Обожди раздеваться. Иди Алешку-пострела разыщи, — напуская на себя строгость, сказала Катерина. — Попрошу ужо Мареюшку написать отцу, как от рук оба отбиваетесь, тогда узнаете.
