Марина Фабрициева не смогла сдержать улыбки:

— Ты сейчас только так говоришь, Клавочка! А время пройдет — и прощай, любовь! Снова «белая головка» какая-нибудь подвернется…

— Не подвернется, Мариночка. Пора уж нам жизнь окончательно построить. Мы с тобой, если ты только согласишься, тихо-тихо пойдем в загс и зарегистрируемся.

— Почему тихо-тихо-то?

— Много рекламы зачем, Марина? В нашем возрасте шумные свадьбы не играют, если только золотую. Главное, жизнь суметь построить так, чтобы люди позавидовали: мы можем сказать, что у нас с тобой для этого все имеется. Сама знаешь, не мне тебе объяснять…

Вахтомин понял, что сумел убедить Марину. Но если бы Клавдий Сергеевич был более проницательным человеком, он бы догадался об этом сразу, как только Марина сказала свои первые слова. Марина сама ждала его. Она была уверена в том, что рано или поздно Клавдий Сергеевич потеряет Тамару Акимовну, потому что эта женщина не принадлежит к числу тех, которые могут долго терпеть возле себя вахтоминых. Вахтомин многого не знал. Не знал переживаний Марины Фабрициевой, когда он бросил ее, ни того, сколько вытерпела она насмешек от завсегдатаев буфета — бывших дружков Клавдия Сергеевича. «Марина, что, бросил тебя лектор?» или «Слышь, Мариночка, а твой-то с образованной роман завел!», или «Эх, Марина-Мариночка, упустила ты свое счастье! Бери меня — не прогадаешь!..» Она натягивала на лицо дежурную улыбку: «Много будешь болтать — пива не получишь» — «Шучу, Мариночка… Но как же ты его прошляпила, дружка своего?» И тому подобное.

Ничего не знал этого Вахтомин, не мог знать, потому что мужики только за бутылкой поверяют друг другу свои сердечные дела, а Клавдий Сергеевич бросил пить, растерял дружков — кто же ему расскажет про Марину?

Марина Фабрициева выжидала. «Подожди, голубушка, — думала Марина, — подожди, раскроет ротик Клавочка, тогда посмотрим, легко ли будет тебе вести с ним беседы о качестве половых досок! Это тебе не книгами торговать…» Полчаса тому назад, когда Марина увидела в окне, а потом и в дверях щупленькую фигуру Вахтомина, она решила сразу же, что он вернулся совсем. Разговор, начатый в буфете, они продолжили у нее дома, и она снова обхаживала Клавдия Сергеевича, с важным видом восседающего за столом. В этот вечер они говорила о многом — о том, что было, и о том, что будет. Марина старалась не напоминать Вахтомину о Тамаре Акимовне, а он был рад не слышать о ней. Ему было приятно в уютной марининой комнате, ему нравились хорошие закуски, которыми Марина потчевала его. Говорили Клавдий Сергеевич Вахтомин и Марина Семеновна Фабрициева о своей дальнейшей жизни, о предстоящем переезде в деревню, где у Вахтомина «пропадает» большой дом с антресолями и двумя сараями, с большим садом и своим колодцем во дворе.

— Теперь мы с тобой заживем, Мариночка, — обещал Вахтомин. — Мы так с тобой заживем, что людям завидно станет. У людей языки без костей, ну так пусть! Пусть они обсудят нас, когда мы им всем пример покажем… Говорят же: «Кресало и трут — все дело тут!» Тут все дело! — Клавдий Сергеевич ударил себя кулаком в грудь. — Никто нам не указ в нашей жизни, Мариночка. А если тебя смущают мои бандиты…

— Они меня не смущают, — поспешно вставила Марина.

— …то они подрастут и разлетятся, — закончил свою мысль Вахтомин. — Разлетятся, кто куда.

— Попробуй огурчики, Клавочка. Сама делала.

— Ни сыновья, ни матушка нам с тобой не страшны. Я полноправный хозяин дома. А что касается матушки, то она, я думаю, хорошо тебя примет. Она сама хозяйственная и любит хозяйственных…

Так в преддверии своего пятидесятилетия обзаводился женой Клавдий Сергеевич Вахтомин. И привез ее в дом — на машине, в которой находился весь скарб Марины Фабрициевой. В том, что ни матушка, ни сыновья не встретили Марину, он не увидел большой беды, так как иначе и не могло быть. А иначе не могло быть потому, что все Вахтомины успели подготовить себя к совместной жизни с Тамарой Акимовной, Клавдий же Сергеевич взял да и подсунул им Марину Фабрициеву — кушайте на здоровье! И потом, — продолжал Вахтомин размышлять, — время сыграет свою роль. Стерпится — слюбится. И, в-третьих, Клавдии Сергеевич был крепко уверен в своих силах; он был уверен в том, что никто не посмеет возразить против его решения — ни Станислав, ни матушка (о Юрке и говорить не стоит). Хоть Станислав и успел показать свой характер, хоть сын и работает теперь самостоятельно, Вахтомин, если понадобится, сумеет укротить и сына, и матушку, и самого черта лысого. Марина Фабрициева — не Тамара Акимовна, Марина не станет перечить своему мужу, потому что не захочет портить отношения с ним и потому что сильно к нему привязана. Это Тамара Акимовна — белая кость, голубая кровь, образованная баба, это в ее глазах — Вахтомин — плохой родитель; Марина же Семеновна этого никогда не скажет.

Но если легко было на душе Клавдия Сергеевича Вахтомина, то нелегко пришлось в первые дни самой Марине Семеновне. Ей казалось все время, что Варвара Петровна — мать Клавдия — не только с недоверием посматривает на нее, но и разговаривает сквозь зубы, неохотно, но и старается все сделать по дому сама. Соберется ли Марина помыть полы — глядь, а Варвара Петровна несет уже из сеней ведро и тряпку; только подумает Марина о том, что не мешало бы протереть стекла окон, как видит, что Варвара Петровна устанавливает стремянку около окна; захочет молодая жена настряпать пельменей, а Варвара Петровна, оказывается, уже и тесто замесила. Зато лепили пельмени они все равно вдвоем; тогда-то и наступал «звездный час» Марины.

— Тесто мне раскатывать, Варвара Петровна?

— Как хочешь.

— Давайте, я раскатаю…

Какое-то время они работают молча, потом Марина Фабрициева приступает к важному для нее разговору:

— Вы всегда такая, Варвара Петровна?

— Какая такая? Обыкновенная я.

— Вы не хотите со мной говорить?

— О чем же?

— Много есть о чем поговорить, Варвара Петровна. Вот, например, я не знаю, какие блюда любит ваш сын больше, а какие — меньше.

— Плов он любит сильно. Таджикский.

Марина делает паузу.

— Я знаю, Варвара Петровна, что вы…

Старушка добавляет:

— Шучу, шучу. Он все любит, все ест. Только за ушами трещит.

— Неужели все?

— А ты почему интересуешься? Сама не знаешь, какой он? Уж давно знаешь, поди…

— Почему же, — поспешно вставляет свое слово Марина, — многое и я знаю. Например, Клавдий Сергеевич копченого леща перед вяленым предпочитает, колбасу любит больше, чем сыр. Особенно вареную. Салат из помидоров, селедочку в постном масле, соленый огурчик, чтобы хрумтел. И все такое…

— Вот видишь, — говорит Варвара Петровна. — Сама знаешь, что к чему.

— Я у вас насчет горячих блюд спрашиваю…

— Поживешь — узнаешь…

— Пельмени он любит хоть?

— Кто их не любит… У нас вся деревня пельменная. В мое время никто их не делал, — Варвара Петровна оживилась. — Зато как вернулись мы из Азии, начали лепить их, так и все моду взяли…

Марина Фабрициева хорошо знала о том, что любит Клавдий Сергеевич, а чего нет. Свой разговор она заводила для того, чтобы, во-первых, не молчать, а во-вторых, выведать у старушки, почему та не очень любезна с невесткой.

— Хороший у вас сын, Варвара Петровна. Работящий и умный.

— Да уж… — уклончиво отвечала старушка.

— Нет, правда. Работящий. И характер.

Старушка пошевелила губами, но не ответила.

— Я его давно знаю, между прочим, и…

— Это нам тоже известно.

— Правда-правда. Я ни разу не видела, чтобы он вспылил там или еще что…

— У тебя вся жизнь впереди, дорогая, — с сарказмом ответила Варвара Петровна.

— Что вы подразумеваете? — спросила Марина и внимательно посмотрела на старушку.

— Ничего я не подразумеваю, — уклончиво ответила та.

— Нет-нет, вы подразумеваете что-то, — настойчиво повторила Марина.

— Лепи-лепи, дорогая, — сказала старушка совсем другим тоном.