— Юрка.

И снова Станислав разочарованно вздохнул. И сказал:

— Ладно, Тамара Акимовна, хватит притворяться. Теперь и вы нас знаете, и мы вас знаем. И знаем, что вы нас знаете…

Она растерянно замолчала — и вдруг покраснела. Это было так неожиданно, что Станислав смутился тоже и буркнул:

— Мы пошли, до свидания.

Но не успели братья закрыть за собой дверь, как женщина окликнула их:

— Юра, Станислав!

Они обернулись. Тамара Акимовна держала в руках белую книгу, на которой было написано: «Все о футболе».

— Мальчики, если вы библиофилы, почему же не спросили у меня о новых книгах?

Станислав ответил, не задумываясь:

— Забыли.

Юрка ответил тоже:

— У нас нет денег.

Станислав не мог оторвать глаз от книги, которую Тамара Акимовна держала в руках.

— А это… что у вас?

— Новинка, — улыбаясь, ответила женщина. — Все, абсолютно все о футболе. — Она протянула книгу Станиславу: — Возьми.

Тот отрицательно покачал головой:

— Мой брат сказал правду.

— Ну и что? Деньги потом отдадите. Ведь вы еще придете сюда?

— Конечно! — горячо ответил Юрка.

Ребята покинули магазин и некоторое время шли молча, рассматривая в книге иллюстрации.

— Ты хоть знаешь, кто такой Хомич? — Станислав немного переживал из-за того, что такую ценную книгу нес и листал на ходу младший брат.

Юрка сказал:

— Ха!

И не повернул даже головы.

Деревня Вахтомино стояла в пяти километрах от села, но ее было видно издалека, так как со стороны речки она карабкалась по довольно крутому склону, густо заросшему ромашками; деревня стояла обособленно и свысока взирала на село, раскинувшееся в долине реки. С центральной улицы села можно было увидеть все, что движется по дороге в деревню или обратно. Сейчас дорога была пуста, но над ней клубились призрачные облака пыли, которые казались совсем неподвижными в безветрии, но красноречиво говорили о том, что кто-то минуту тому назад на лошади проскакал в Вахтомино, или — проехал на машине.

— Юрка, смотри, кто-то приехал. Бежим?

— Бежим.

И они побежали. Станислава не столько интересовало, кто и зачем приехал в этот предвечерний час в Вахтомино, сколько желание поскорее очутиться в кругу своих приятелей и погонять мяч, пока не стемнело.

Братья побежали, оставляя за собой такие же полупрозрачные пыльные облака. Примерно через километр пути Станислав, как обычно, начал тяжело дышать и смахивать с лица пот, тогда как его меньший брат выглядел свежим и энергичным. Они пробежали по мосту через Цну, соединявшему село с деревней и, сбавив скорость, начали подниматься к Вахтомино и скоро ступили на дорогу, над которой Станислав заметил пыль.

— Стой, — сказал он, переходя на шаг. — Посмотри следы. — Он присел на корточки и тут же поднялся. — Это машина.

— Точно, машина, — подтвердил Юрка. — Бежим дальше?

— Обойдется.

Станислав тыльной стороной ладони утер пот со лба и с уважением посмотрел на брата.

— Знаешь, из тебя получится марафонец.

— Правда?

— Ты в магазине ничего не заметил?

— Нет, а что?

— Я думаю, что ты понравился Тамаре Акимовне.

— Правда? — еще больше просиял от удовольствия младший брат.

— Правда.

— А ты как увидел?

— Так.

Станислав не сознавал еще, что сказал он эти слова младшему брату только потому, что хотел утвердить, узаконить свое доброе отношение к новой знакомой — к будущей жене отца. Он не сознавал, что если бы его младший брад враждебно отнесся к Тамаре Акимовне, возникли бы немалые сложности в налаживании отношений между братьями, Тамарой Акимовной и отцом.

Как Станислав и предчувствовал, грузовик, поднявший на дороге тучи пыли, стоял возле их дома. Можно было подумать, что он стоял здесь много дней и недель — такой заброшенный был у машины вид.

Отец встретил сыновей в сенях:

— Ага, явились? Молодцы, вовремя. Поможете.

В сенях на боку лежал шифоньер, и его пытались поднять два незнакомых парня. Они приподнимали и двигали шифоньер к двери, пытались протолкнуть его, но у них ничего не получалось. Станислав сразу увидел, что все попытки будут напрасны.

— Он не пролезет! Папа, смотри, он шире…

Но вместо того, чтобы прислушаться к словам сына, Клавдий Сергеевич взорвался:

— Всюду ты суешь свой паршивый нос! Пришел! Нарисовался! Шляются где-то, шляются, а потом начинают лезть со своими советами!

— Ты же сам просил помочь!

— Иди-иди отсюда, помощничек…

До чего же быстро человеческий голос может изменить свою окраску! В одну минуту, в доли минуты он может налиться гневом и стать чужим. Станислав не слышал больше отца. Он не слышал, какие слова тот произносил. Он только воспринимал отцовский голос — хриплый, почти сиплый, в конце фраз переходящий чуть ли не в яростный шепот — грубый и чужой, чужой, чужой…

В первые минуты Станислав решил, что у отца хорошее настроение, и почти повеселел; тревога исчезла, хоть и сбылось предположение, которое он сделал, когда увидел машину около дома. Отец вполне дружелюбно встретил сыновей: «Ага, явились? Молодцы!..», и — такой поворот. Станислав готов был заплакать от обиды. Он слышал все тот же убивающий голос — и желал теперь сказать что-нибудь резкое, тоже — грубое и черное, что-нибудь такое, от чего бы отец навсегда потерял способность хамить изо дня в день, хамить всем и всегда, хамить голосом спокойным, почти вежливым, и вот таким, как сейчас — почти шипящим от злости, в котором нет ничего близкого, родного.

Станислав взялся за ручку двери, хотел молча войти в горницу, хотел показать отцу спину — и ничего больше; Станислав приоткрыл было дверь, но, приняв неожиданно дерзкое решение, повернулся к отцу лицом и сказал, ясно выговаривая каждое слово (как его учила Елизавета Ивановна, географичка), ясно и с мстительным чувством:

— Интересно, за что только уважает тебя Тамара Акимовна!

И вошел в горницу.

Бабушка Варвара возилась с кучей белья, как попало наваленной на кроватях. Она что-то считала, что-то шептала про себя; увидев Станислава и Юрку, сокрушенно сказала:

— Видите? Дом не продан, а ваш отец уже перебирается.

— Не обращай внимания, бабуля, — сказал Станислав. — Успокойся. Я, например, никуда переезжать не собираюсь.

Старушка всплеснула руками:

— Никак с отцом поругался?

— Зачем мне с ним ругаться? Я сам по себе…

Но Клавдий Сергеевич уже был в комнате. Он быстро пересек горницу, схватил сына за воротник рубашки и прохрипел:

— Ты с кем так разговариваешь, щенок? Да ты знаешь, что я могу с тобой сделать, если захочу? — Отец сильно тряхнул Станислава, — Тамарку не трожь, молокосос! Уже разнюхали, мерзавцы! Ну, я с тобой поговорю…

Станислав вырвался из цепких рук отца.

— А я с тобой и говорить не хочу, негодяй!

Отец побледнел, оглянулся на дверь, потом размахнулся и ударил сына.

Шифоньер в дверь так и не пролез. Пришлось его разбирать и грузить по частям на машину. Может быть, и не стоило заводить всю эту волынку, если бы Тамара на днях не заикнулась о том, что шкаф (у нее стоял старый-престарый шкаф с зеркалом, таких сейчас не делают); если бы, значит, Тамара не заикнулась о том, что «шкаф этот давно пора выбросить, потому что он портит весь интерьер в квартире».

— Что портит, это верно, где ты только откопала его, Тамарочка? — сказал Клавдий Сергеевич.

— Испокон веков стоит. Надо купить другой, — сказала Тамара Акимовна.

— Это еще зачем? — бросил Клавдий Сергеевич. — Ведь у меня совсем новый. Куда его девать?

Тамара Акимовна покраснела.

— Ты чего? — еще больше удивился Вахтомин.

Она чуть слышно ответила:

— Не надо, пожалуйста…

— Почему так?

— Не спрашивай.

— Я тебя совсем не понимаю, — Клавдий Сергеевич злился, когда что-нибудь не доходило до его сознания. — Если ты имеешь в виду, что там вещи моей Александры лежали, так мы их раздали все! Чего ты покраснела-то? Ничего зазорного здесь нет. — Вахтомин помолчал, глядя на свою будущую жену. Потом добавил: — А этот выбросим, как ты совершенно справедливо заметила.