После ужина мы сидим у костра. Монотонно шумит река. Пахнет сыростью, прелой хвоей, багульником и дымом.

Вдруг Мика, оглянувшись, спрашивает:

— А где Александр?.. Сашка! — кричит он, но ему отвечает только эхо.

— Не иначе, пошел опробовать ключ!

Идем с Микой вверх по ручью, в Серебристом сиянии белой ночи, с трудом разбирая следы Александра.

— Иваныч, иди сюда! — слышу я шепот Мики.

Выглядываю из-за скалы. В десяти метрах от меня — кварцевая осыпь. У ее подножия яма. Из нее торчат ноги Александра. Он так увлечен работой, что ничего не слышит.

— Я его сейчас, как глухаря, накрою, за ноги вытащу!

— Нельзя, испугаешь! — протестую я шепотом.

Александр, пятясь, выползает из ямы. Мы прячемся за скалой.

Он идет мимо нас к ручью. В его руках — лоток с породой. Взгляд отсутствующий.

Затаив дыхание, мы подходим к ручью и становимся за спиной у промывальщика. Лоток быстро вращается, вода смывает пустую породу. На дне остаются одни эфеля. Мелькает что-то желтое. Александр пробутаривает остаток рукой и начинает отмывать начисто. Словно черный дымок рассеивается в лотке, и под этим дымком…

— Вот это золото! — не может сдержать восхищения Мика.

Александр вздрагивает и оглядывается. Потом протягивает мне лоток.

— Иннокентий Иванович, вот это проба!

— На ключе имени Александра Егорова, — говорю я.

Он просит:

— Товарищ начальник! Денька бы три здесь помыть золотишко…

Я легко даю себя уговорить, и мы, забыв про усталость и ночь, тут же приступаем к работе.

Два дня мы лазаем по Скалистым бортам ключа и, обдирая руки об острые края сланцевой «щетки», выковыриваем из трещин мелкие и крупные золотинки. Это, очень захватывающее и азартное занятие. Набираем гребками породу в лотки и промываем, промываем…

Мике хочется пить. Он наклоняется над прозрачным потоком и плюхается в воду. Я успеваю схватить его за ноги и помогаю выбраться на берег.

Захлебываясь, он кричит:

— Там, под водой, на дне! Да смотрите же…

И мы всматриваемся в хрустальную глубину ручья. На дне — черные «щетки», пересечённые белыми жилками кварца. А на «щетках» мерцают самородки, как тяжелые капли расплавленного металла. Находка превзошла все наши ожидания.

Ссыпая высушенную пробу в брезентовый мешочек, Александр рассуждает:

— Другая старательская артель за все лето столько золота не добудет, сколько мы в два дня нашли. Да-а… Много добра за такой мешочек можно купить.

Все намытое пробное золото до последнего миллиграмма мы без оплаты сдали в кассу треста.

«Если бы такие богатства нашли где-нибудь в капиталистическом мире: в Канаде, на Аляске или в Австралии, какие бы там разыгрались страсти! — думаю я. — Охваченные «золотой лихорадкой», рыцари наживы ринулись бы толпами за золотом, готовые перегрызть друг другу глотки. Сколько трагедий разыгралось бы здесь…»

Ничего подобного не происходит возле открытых нами сокровищ. На прииски пришли энтузиасты социалистического строительства, в большинстве молодежь, комсомольцы. С помощью высокопроизводительных машин — харьковских и челябинских тракторов, бульдозеров, уральских экскаваторов, многоэтажных плавающих золотодобывающих фабрик — иркутских драг — добывают они, соревнуясь друг с другом, несметные богатства. Добывают золото не для личного обогащения, а для блага всего нашего народа. Все добытое пойдет на строительство социализма, на улучшение жизни советского человека.

Зима 1937/38 годов. Дополнительные трудности. Вынужденная посадка. Весна. На кунгасах. Как герои Жюля Верна… Два печальных происшествия на реке. По колено в воде в 60-градусный мороз. Спустя три года.

С Берелёхской базы дальних разведок одна за другой уходят на Индигирку бригады разведчиков. Я и Наташа отправляемся с тремя передовыми бригадами по знакомой дороге на Артык.

Перед отъездом мы до позднего вечера сидели с Сергеем Раковским в его «кабинете» — брезентовой утепленной палатке. Намечали по карте места для закладки поисковых разведочных линий. Иногда горячо спорили. Раковский почти всегда оказывался прав; он отлично изучил ведение шурфовочной разведки, условия проходки разведочных выработок.

— На три метра под землю видит! — говорили про него старые шурфовщики.

Он почти безошибочно определяет глубину проектируемых шурфов, мощность речных наносов.

— А сейчас проверим по фактурам все ли ты захватил? — предлагает он мне. — В тайге за забытой вещью ни в склад, ни в магазин не побежишь. Посмотрим, как ты одел и обул своих шурфовщиков…

Душевная забота о людях — его характерная черта. И мы, его сослуживцы и подчиненные, знаем — не подведет он ни при каких условиях, всегда выручит, поможет…

И вот наши бригады едут на оленях по зимней тайге.

12 декабря 1937 года в день выборов в Верховный Совет СССР по новой, только что принятой Конституции, наш транспорт переваливает через горы — из Дальневосточного края в Якутию.

На Артыке нас радостно встречает Николай Заболотский.

— Хорошо караулил твой груз. Все в порядке. Разбойник хотел ограбить. Палатку залез. Стрелял я…

Мой подотчетный груз в целости и сохранности.

На месте, облюбованном еще в первый приезд, разгружаем имущество первой бригады. С двумя другими я отправляюсь дальше, к ручьям, где уже побывали мы с Егоровым и Асовым. Обещаю Наташе возвратиться к Новому году.

На трех ручьях вблизи Улахан-Чистая я помогаю разведчикам наметить места для шурфовочных линий и бараков. Разведчики везде рубят в первую очередь зимовья для жилья, чтобы как можно скорее перебраться в них из холодных палаток.

Быстро проведены все работы. Возвращаемся в Артык. Снег летит из-под копыт стремительно бегущих по льду реки оленей.

Кончился короткий декабрьский день. Едем в «трубе»: черные скалы стиснули реку с обеих сторон. Круглая луна освещает дорогу. Впереди — клубы тумана. С разбегу олени влетают в воду. Падают и опять вскакивают. Три часа мы бьемся в наледи и наконец вырвавшись из ущелья, поздно ночью подъезжаем к сонно-тихим палаткам базы.

В три часа ночи вместе с набившимися в палатку разведчиками вторично встречаем новый, 1938 год.

Морозы стоят до 58 градусов. Они подгоняют наших строителей, и рубленые постройки таежного типа растут, как грибы. В первой декаде января большинство рабочих уже покидает палатки, перебирается в теплые бараки. А бригады разведчиков все прибывают и прибывают.

Приехал Юрий Трушков, геолог нашего разведочного района, с молодою женой Верой. С ним мы решаем, на какие объекты направлять разведчиков. Молодые хозяйки благоустраивают только что сооруженное пятистенное зимовье. Оно кажется просторным и уютным после палаток.

На самодельном столе разложены карты, декадные и месячные отчеты по разведке. Наше геолого-разведочное бюро начало свою работу.

— Ходят слухи, что уехавший в отпуск Берзин в Москве арестован. В чем его обвиняют, никто нё знает, — делится со мной последними колымскими новостями Трушков.

От него же я узнаю, что новый директор Дальстроя ездит по предприятиям, учиняет «нагоняи», говорит о вредительстве, вводит бессмысленные строгости. Свирепствуют «тройки». Арестованы почти все специалисты, привезенные Берзиным и работавшие не за страх, а за совесть. Комсомольцы-геологи Рабинович, Соловейчик и другие, также приехавшие С Берзиным, объявлены вредителями и посажены. Нелепые обвинения предъявлены Вознесенскому, Казанли, Новикову, начальнику Омолонской экспедиции и многим другим. Все старые работники Дальстроя считаются «подозрительными». В общем, происходит какая-то неразбериха.

Невольно закрадывается мысль: а не приложили ли к этому руки наши заграничные «друзья», подбрасывая всяческие фальшивки. Они на эти дела мастера…

К нашим обычным таежным трудностям прибавились новые, дополнительные. Но — прочь страх и сомнения! Будем продолжать работать на благо Родины, как нам подсказывает совесть советского человека.