Город напоминал муравейник. Под колокольный звон и звуки оркестра люди чистили улицы, дворы, скверы, парки. Всюду раздавались песни радости и труда.

Сергей Петрович не забыл в этот день и о бывших беспризорниках, приехал к ним в новое общежитие — в освобожденный от монахинь корпус Благовещенского монастыря.

Ребят выстроили на площадке. Они были одеты в синие шаровары и белые рубашки. Грицюк не мог нахвалиться своими питомцами. Через плечо у него висела гармоника, к ней привязана книжечка в красной обложке с надписью: «Русские песни». Грицюк сделал жест рукой стоявшему на правом фланге шустрому длинному пареньку с белесым чубчиком. Тот громко отрапортовал, шагнув вперед:

— Товарищ начальник Особого отдела по охране границ! Отряд колонистов в количестве сорока двух человек прибыл с воскресника и собирается на отдых. Командир отряда Игорь Нечипуренко.

Сергей Петрович поздравил ребят с праздником и подошел к самому маленькому, стоявшему с левого фланга в первой шеренге.

— Кажется, Сергей Сенин, если я не ошибся?

Паренек зарделся и опустил в смущении голову. Затем бойко выкрикнул:

— Он самый!

Сергей Петрович сжал в своей руке окрепшую руку Сергея и по-мужски встряхнул ее.

— Наш художник! — важно отрекомендовал Сенина Грицюк.

— Это я помню! — Сергей Петрович достал из полевой сумки альбомчик в твердой коричневой обложке, пачку разноцветных карандашей и вручил их своему маленькому тезке. Грицюк заиграл туш.

Ребята захлопали в ладоши и по команде Нечипуренко стали выходить через монастырские ворота на дорогу к Днепру.

Осторожно раскрыв калитку епископского двора, вышли две монахини. Обе в черном, одинаково тощие и высокие ростом. Не взглянув друг на друга, они разошлись в разные стороны и исчезли за поворотами улиц. Минут через пять — каждая порознь — они вернулись и, многозначительно переглянувшись, поспешили сообщить владыке, что подозрительного вблизи ничего нет. Распахнулись ворота, и на дорогу выкатился фаэтон.

У церковной ограды, близ рынка, кучер осадил коня. Из экипажа легко вывалилась невысокая женщина в старомодном платье и клетчатом платке. Старая женщина держала в руках нарядную кошелку из свежей лозы. Она вышла в переулок и направилась к реке.

Не доходя до флигеля, где находился Особый отдел по охране границ, старуха замедлила шаг. Она выждала, когда часовой повернется к ней спиною и, вяло переставляя ноги, пошла вдоль квартала.

Старуха нагнулась около деревянного щитка, закрывавшего решетчатое оконце полуподвального этажа, и поставила на щиток кошелку, высоко задрав подол юбки, как бы поправляя чулок. Затем, еще раз оглядевшись, быстро вынула из корзины темный сверток и швырнула его сквозь редкую решетку в подвал. Почти сразу внизу раздался взрыв. Часовой внезапно повернулся на шум и увидел клубы дыма и спину удаляющейся старухи. В ее торопливых движениях часовой заподозрил что-то неладное и бросился вслед. Но старуха, быстро свернув за угол улицы, скрылась в проходных дворах.

В подвале, где произошел взрыв, никого не оказалось. Арестованные в это время чистили госпитальные дворы.

В тот день это был единственный взрыв в городе, единственный отголосок тайной войны, не прекращавшейся ни днем, ни ночью.

Девушки-комсомолки ушли в степь далеко за маячный курган. Травы были после росного утра еще влажными у корневищ.

За курганом открывался вид на лиман. Остро пахло тмином, скромно сверкала бледными бутончиками лекарственная дымянка, чуть возвышаясь над кустами дикой ромашки, пестрели стебли зверобоя — лекарственной травы от «девяноста девяти болезней»... Любочке удалось разыскать даже корневища лапчатой дубровки, или, как ее называют на Херсонщине, «курячого зилля» — для исцеления кишечных болезней.

Девушки дружно поработали до обеда. До чего богата степь на Украине! Недаром сюда в старые времена толпами шли знахари и монашки, выискивая бессмертник и коренья оконника, на котором настаивали зелье против легочной немощи.

Глаза девушек притомились глядеть на цветы. Они сели плести венки, то и дело примеряя их, выхваляясь друг перед дружкой. Потом принялись варить кондер.

— Мне кажется, что такого неба, как в степи под Херсоном, на всей земле нет, — мечтательно произнесла Любочка, когда подруги поели и улеглись на траву отдыхать.

Гибкая в талии, с лицом, усыпанным мелким золотом веснушек, комсорг табачной фабрики Марийка Бойко первой отозвалась на голос Любочки:

— Да. Я все смотрю вон на то облако... Правда, девоньки, оно на коня похоже? И мне хочется сесть на этого коня и ускакать по небу далеко-далеко, где много всякого ситца на платья, где белого хлеба, как на базаре, и где каждый день танцуют под духовой оркестр... А что тебе хотелось бы, если бы наши желания, словно по щучьему велению, вдруг исполняться начали? — внезапно спросила Любочку Марийка.

Любочка ответила не сразу, задохнувшись от волнения, вдруг нахлынувшего в душу теплой волной. В последнее время она часто думала о Сергее Петровиче. Это была ее самая сокровенная тайна. Но задушевный тон подруги растрогал ее, не хотелось кривить душой:

— Я хотела бы, чтобы ко мне каждый день... хоть во сне, являлся молодой и красивый... юноша и говорил мне о любви...

— Ой, как мне тоже хочется любви! — вдруг согласилась и Марийка, позабыв про облако, похожее на коня. — Только наши парни какие-то грубые, неласковые.

— А мне нравится Грицюк! — заступилась за парней Любочка. — Он не такой, как все. Хороший.

— Да, Грицюк симпатичный, — вздохнула Марийка и смолкла. В глазах девушки засветились ревнивые огоньки.

Марийка поскучнела, даже отвернулась от подруги, задумчиво обхватив руками обнаженные колени. Она глядела куда-то в степь, за реку. Со стороны Днепра неслись звуки гармоники, душевно тянул молодой тенорок: «Эх, яблочко, куда котишься...»

Вдруг девушки услышали конский топот. По степи, приближаясь к ним, во весь опор неслись две тачанки с музыкантами. Начищенные трубы блестели.

Музыканты издали увидели отдыхающих девушек и порадовали внезапным вальсом.

— Твои мечты насчет оркестра уже сбываются! — весело заметила Любочка, отчаянно махая косынкой над головой.

— И твои — насчет красивого парня, — едко заметила Марийка, разглядев среди музыкантов Сергея Петровича.

Любочка ойкнула, узнав Бородина, побежала за курган. Но путь ей отрезала тачанка, лихо обогнувшая курган с другой стороны.

Куда девалась усталость! Девушки быстро приводили в порядок одежду, взбивали непослушные локоны, приглаживали брови. Единственное круглое зеркальце, с которым Марийка никогда не расставалась, переходило из рук в руки.

...Звуки оркестра всколыхнули разомлевшую от зноя степь, ворвались в трепетные девичьи души.

Пары весело кружились в танце на ковре сочных степных трав. На головах танцующих пестрели нарядные венки.

Сергей Петрович, два моряка из Особого отдела, секретарь комитета комсомола Ваня Филиппов и все остальные, кто был свободен от игры на инструментах, выбирали себе напарниц и заходили в круг. Девушки, кому не досталось кавалеров, тоже не унывали.

Музыканты сидели у подножья кургана, разложив ноты на траве. Играли не в лад, без дирижера, но никто не думал их упрекать.

На другом берегу комсомольцы затеяли хоровод. Чтобы не отстать от них, Марийка, улучив паузу в игре оркестрантов, вдруг затянула песню. Голос у нее был чистый, родниковый, с переливами.

Сергей Петрович, Любочка, Филиппов, а за ними все остальные подтянули:

Бойцы, привыкшие маршировать под эту песню, дружно грянули басом, хотя здесь как раз требовались девичьи полоса:

Потом все взялись за руки, образовав широкий круг. На середину вышла Любочка, изображавшая «перепелочку».