С улицы доносилось завывание ветра. Илья Митрофанович подошел к окну и плотней закрыл форточку. Ногтем большого шершавого пальца он провел по заиндевевшему стеклу и решительно сказал:

— В бою помирать не хотелось, а от тифа или от голода и того горше. Драться надо...

Он возвратился к столу, приложил ладони к горячим бокам самовара.

— Хлеб у крестьянина-середняка есть. Он поделится с рабочим, только к нему подход нужен, — раздумчиво сказал Сергей Петрович.

Слесарь Исаев при этих словах встал из-за стола. Его левое плечо заметно перекосилось от незажившей раны, полученной под Перекопом.

— К крестьянину подход простой: дай ему плуг, борону, колесную мазь, одежду — и хлебушек у нас на столе появится.

— А к кулаку откуда заход? — вставил кузнец Шепель, и тут же ответил:

— К кулаку — кулак под дыхало!

— Всякому овощу — свое время, — перебил его Жуков, — и до кулака доберемся. Сергей прав: к середняку подход нужен и наша помощь. Мы тут кое-что изобретаем к весенней посевной, для обмена на продукты, — повел он глазами в сторону Бородина. — Меди только не хватает, придется чайники и самовары на переплавку пустить.

— Был бы уголек, — пробасил кузнец мечтательно, — или шахта заброшенная какая поблизости. А то вот из шлака выковыриваем по крупице. Худо дело.

Огрубевшие пальцы кузнеца зашевелились, точно он проделывал сейчас свою повседневную, недостойную мастера, работу по сбору угольных отбросов.

Сергей Петрович встал из-за стола, поблагодарил хозяйку и твердо заявил:

— Границу на замок приказано запереть, чтобы ни один клоп не прополз из-за кордона.

— Мы такой замочек тебе отольем, Серега, что будешь доволен.

— А кузнец Шепель и ключик к нему сварганит, — пошутил модельщик Илья.

Сквозь сон Володя еще долго улавливал то разгоряченные выкрики гостей, то их приглушенный шепот.

Проснувшись рано утром, Володя увидел неподалеку от себя Сергея Петровича. Мальчик разглядел в утренних сумерках его впалые щеки, притемненные отросшей щетиной. На вешалке висела портупея со сверкающими пряжками. Мальчику тут же захотелось потрогать новенькую кобуру, а может быть и подержать револьвер в руках. Но гость повернулся на бок, лицом к мальчику. Сладко зевнув, он потянулся рукой, чтобы пощекотать Володю. Мальчик, восторженно вскрикнув, откатился насколько мог дальше.

— Дядя Сережа, — негромко позвал Володя, успокоившись. — Вы уже давно не спите?

— Давно! Все вот думаю... — отозвался гость.

— А я знаю, о чем вы думаете: как хлеб раздобыть рабочим. Об этом все комиссары думают.

— Пожалуй... — согласился Сергей Петрович.

— А папаня говорит: хлеб надо у кулаков силой забрать. У них много его...

— Сейчас нельзя. Декрет не пришел.

— А скоро он придет?

— Когда подпишет товарищ Ленин.

— А скоро подпишет Ленин? — не унимался мальчик. Он теперь уже смелее пододвинулся к Бородину и стал разглядывать его тельняшку.

— Этого, брат, я сказать не могу. Сейчас приказано обходиться своими силами.

Сергей Петрович заглянул в широко раскрытые, сияние и чистые, как майское небо, глаза Володи, подмигнул. Но голос его остался твердым, серьезным.

— Сейчас я тебе разъясню: мы, рабочие, сделаем крестьянину плуг, чтобы землю свою он вспахал, или, к примеру, дадим ему свои ботинки, а взамен хлебушек получим.

— А сами в чем ходить будем? Теперь холодно, — удивился Володя.

— Это я к слову сказал, — пояснил Сергей Петрович. Он привстал на локоть, сунул руку в карман брюк, аккуратно сложенных на стуле. Между двух пальцев большой загорелой руки гостя блеснул кусочек сахара.

— Бери-ка! Я еще вечером отложил для тебя!..

— Вот ты какой, комиссар?! — изумленно прошептал Володя. — Спасибо.

Он откусил с уголка, стараясь не шуметь. Так хорошо стало во рту! Давно этого чуда не пробовал.

— Дядя Сережа, а скоро придет время, когда есть можно будет, сколько хочешь? Даже сахар?!.

Вместо Сергея Петровича снизу отозвался отец:

— Чего привязался к человеку? Спи, постреленок, еще рано.

Но сон уже прошел. Встала Федоровна, загремела ведрами. Бабка на печке шептала утреннюю молитву. Илья Митрофанович свесил с кровати босые ноги и запалил окурок, валявшийся в пепельнице с вечера.

Начиналось обычное рабочее утро в обычной рабочей семье.

Скромная пожилая женщина, которая одним пальцем ученически тыкала в клавиатуру машинки, разъяснила, не отрывая взгляда от непривычной для нее работы:

— Дел, голубчик, у нас ой-ой сколько. С зари и начинаем.

Сергей Петрович поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. В коридоре, по обе стороны двери председательского кабинета, уже сидело несколько человек, тоже, видно, рассчитывавших попасть на прием первыми.

Бородин опустился на свободный стул. Напротив него устроился, нервно теребя застежки пухлой папки, старый человек с аккуратной клиновидной бородкой, задумчивыми, проницательными глазами. Помимо него, на беседу с председателем исполкома Доброхотовым рассчитывали две женщины, одетые в старомодные купеческие телогрейки. Они тихо переговаривались между собой, лузгая семечки в кулак.

Чуть поодаль, у холодной печки, расположился бородатый мужчина в тулупе и валенках. Он опирался обеими руками на кнутовище и сладко дремал. Возле окна стояли молодые люди: один в гимназической фуражке и куртке, другой — в шинели и буденовке.

Из кабинета председателя вышел военный в папахе. Его стройную фигуру ладно облегал офицерский френч, у пояса в блестящей кобуре висел парабеллум. Военный чуть приподнял от пола кривую казацкую шашку и твердым шагом направился к выходу. Вслед за ним из кабинета вышел матрос. Его бескозырка, коснувшись карниза двери, полетела было вниз, но тут же, ловко подхваченная владельцем, была водружена на место. Матрос встряхнул георгиевскими ленточками и лихо надвинул головной убор на самый лоб, проговорив: — Случается!

На выцветшей бескозырке Сергей Петрович прочел: «Минный заградитель «Ксения».

— Товарищ Фаан дыра Хелит, — с трудом произнес матрос фамилию очередного. Чувствуя, что ошибся, моряк выкрикнул запросто: — Который тут с тремя фамилиями — прошу в кабинет председателя.

Казалось, никто из посетителей ничего не понял, но сидевший возле Сергея Петровича старик с огромным желтым портфелем нерешительно поднялся и хмуро поглядел на матроса. Тот шагнул к нему и, козырнув, сказал:

— Так вы этот самый...

Старик горделиво тряхнул седой гривой волос.

— Моя фамилия Фан дер Флит, молодой человек.

— В таком случае, папаша, проходите. — Матрос вежливо посторонился и, покосившись на Бородина, вдруг крикнул совсем неофициально:

— Товарищ комиссар! Товарищ Бородин!

Сергей Петрович шагнул к нему, и они обнялись Фан дер Флит, уже стоя на пороге, недовольно оглядел их, потом скрылся за дверью председательского кабинета.

— А я думал, не выживете, когда вас гранатой тряхнуло, казалось, насмерть, — радуясь встрече, басил моряк.

— Живой! — смущенно проговорил Бородин.

Матрос долго не отнимал рук от Сергея Петровича, как бы желая удостовериться, действительно ли перед ним живой комиссар. Обоим припомнилась кровопролитная схватка с белополяками в 1919 году под станцией Попельня.

— Еще поживем, товарищ Китик, на страх врагам.

Сергей Петрович отвел матроса в сторону и тихо спросил:

— Ты тут на какой службе?

— В помощниках. Временно приставлен к председателю. Его сам товарищ Ленин сюда послал. Да вы не сомневайтесь, я вас мигом к нему проведу, вне очереди, — заторопился матрос.

— Обожди, не горит, — остановил его Сергей Петрович. Они прошли в конец коридора.

Вскоре подошла очередь Бородина к председателю.

Седобровый, с широким крестьянским лицом, сибиряк Доброхотов стоял в полушубке, пуская в телефонную трубку клубы пара. Председатель слушал чей-то бойкий доклад по прямому проводу, потом, рассекая воздух кулаком свободной правой руки, твердо заговорил в ответ: