Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Бородин передал Потемкину две розовые бумажки-путевки.

— Любочку — в Москву, в театральный институт, Грицюка — в Харьков, на рабфак... — упавшим голосом прочел Потемкин.

Сергей Петрович знал затаенные мысли своих товарищей: Потемкин мечтал об университете, Ваграмов — стать писателем. Китика тянуло обратно к морской службе, Рогов решил осесть в родной Каховке, старый матрос Галушко мечтал увидеть жену и свою Катрю... Только один Николай Луняка молчал. Ему не повезло. Рана, полученная от диверсанта, давала о себе знать, постепенно подтачивала его могучий организм.

Сергей Петрович коснулся плеча своего товарища. В душу вползло грустное чувство предстоящей разлуки.

Бородин повернулся к вошедшему Грицюку, тот стоял в ладной морской форме. Его обнаженная шея была вытянута вперед, он прижимал к груди объемистый сверток.

— Долгожданная посылка с учебниками... — радостно сообщил Грицюк, но тут же, помрачнев, добавил, — только не моего ума это дело... Ну, какой я воспитатель? — Грицюк осторожно поставил на пол свою ношу. — А ребята пристают: скажи про то, скажи про это, я, конечно, что могу выкладываю... а в другой раз и ответа сразу не сыщешь. Ну, тогда гармонь выручает. Нынче придется за книжки засесть. Одолею ли?

Грицюк вынул из пачки книжицу и подал ее Бородину.

— «Малинин, Буренин», — будто по складам прочел Сергей Петрович. — Одолеешь, товарищ Грицюк, обязательно одолеешь...

ГЛАВА XXII

МЕЧТА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Любочка стояла у входа в здание с серыми колоннами, в который раз перечитывая давно знакомую ей надпись: «ХЕРСОНСКИЙ УКОМ КОМСОМОЛА УКРАИНЫ».

Вспомнила первый визит в это помещение, ставшее для нее вторым домом.

Тогда ее приняли за «чужую». Прошло время, и она стала своей, нужной, полезной. Любочка открыла широкую дверь, прошла по коридору. Навстречу ей попадались молодые люди, узнавали, приветствовали ее, но она, занятая своими мыслями, отвечала рассеянно, чуть заметным кивком головы.

Когда Любочка вошла в кабинет секретаря, ею овладело то самое чувство, которое она уже однажды испытала, впервые переступив порог этого дома: наивное чувство застенчивости и вместе с тем упрямства в достижении цели. Девушка встретила теплый взгляд Вани Филиппова...

— Учиться, учиться, учиться... Всем надо учиться, кроме меня... — не сказал, а скорее выдавил из себя секретарь укома.

«Как ему трудно приходится», — подумала Любочка. Ей вспомнились слова, сказанные секретарем при первой их встрече: «Комсомол — это работа, понимаете, тяжелая работа: что попало, где попало, словом — жить для революции!»

В этот миг Любочка осознала все пережитое ею в нелегкой работе чекистских будней.

Полная трепетного ожидания, она стояла как зачарованная. Розовый клочок бумаги в ее руке, протянутый Ване Филиппову, напоминал ей сейчас жар-птицу, которую она после долгих поискав, наконец, поймала... Нет, это была уже не сказка, полюбившаяся ей в детстве, а право на новую жизнь, чудесная дорога в будущее, осуществление заветной мечты.

В коридоре послышались звонкие голоса: распахнувшаяся дверь пропустила группу девушек. К Филиппову подошла бригадир швейниц Марийка Бойко. В руке у нее мелькнула розовая бумажка.

— Пришла согласовать, товарищ секретарь... — Филиппов бросил недоумевающий взгляд на стоящих врассыпную девушек.

— Всей артелью пришли согласовывать одну кандидатуру?

Девушки зашумели, вплотную приблизившись к секретарю. «Комсомольской артелью!», «Своего секретаря провожаем!», «Придет время, тебя, Ванечка, тоже провожать будем...»

Кто-то из девушек жалобным грудным голосом затянул: «Как родная меня мать провожала...» Все дружно подхватили.

Когда девушки угомонились, секретарь мечтательно сказал:

— Разлетимся во все стороны завоевывать свое счастье... Пройдут годы, ну, скажем, 40—50, не больше, и люди на земле коммунизм построят. Дружба, родившаяся в эти тяжелые годы, должна всегда жить вместе с нами, где бы мы ни были.

* * *

Расставшись с подругами, Любочка и Марийка решили провести свободные минуты вместе. Завтра одна из них покинет свой город, любимые места, друзей. Серебристые волны Днепра. Тихий шепот камыша напоминал беседу мудрецов...

Девушки слушали чарующие звуки, и казалось, что они вошли в него, в этот вечный мир, и стали неотделимой частицей его...

Марийка полулежала на сочной траве у самого края небольшого обрыва. Любочка сосредоточенно следила за стаей рыбешек, резвившихся у самой поверхности воды.

В то время, как тонкие пальцы девушки отщипывали маленькие кусочки хлеба из ее скудного пайка и бросали в воду, ее душа была устремлена в прошлое. Любочка припомнила свою жизнь. Так, было много горя. Вспомнила она и слова Вани Филиппова, сказанные на прощанье сегодня: разлетимся во все стороны завоевывать свое счастье...

Мысли ее, точно волны морского прибоя, набегали одна на другую, шумели в ней, бились друг о друга и вновь набегали, заполняя ее счастьем и великой надеждой.

Подошла Марийка и, дотронувшись до руки подруги, с укоризной сказала:

— Кормишь рыбок, а сама что есть будешь?

Любочка взглянула на корочку, оставшуюся от хлебного пайка, лежавшую на ее ладони. Порыв речного ветра коснулся каштановой пряди ее волос, заколыхал складки цветастого платья, обнажая икры ног. Сверкая серебром чешуи, зашевелилась в реке рыбная стайка. Любочка захлопала в ладоши, приговаривая:

— Славные вы мои, ничего у меня больше нет, прощайте!

Схватив Марийку, она закружилась с ней.

— Еду в Москву, завтра, Марийка, еду в Москву!

Марийка прижалась к разгоряченной щеке своей подружки, испытывая глубокую радость.

— А ведь меня ждет Грицюк, — вдруг вспомнила Марийка, — ждет, в парке у дуба. Пошли...

— Я счастлива за тебя, иди сама, я немного посижу, помечтаю, у меня ведь сегодня есть свободное время... Да и никто ее ждет меня.

Марийка тоже притихла. Потом, взмахнув красной косынкой, быстро зашагала по дороге в Александровский парк.

Любочка долго смотрела в сторону ушедшей подруги.

Ветер заколыхал чистые воды Днепра, и нависшие в небе черные тучи бросили на потемневшую речную гладь первые капельки.

— Помогите, люди добрые! — послышался совсем близко глуховатый голос.

Любочка подхватилась на ноги.

Перед девушкой в сгорбленной позе, держась за колено левой ноги, присела женщина в черном. Она прерывисто дышала. Ее рыхлое бесцветное лицо было окантовано узкой полоской белого платка.

— Что с вами, бабушка? — участливо спросила Любочка, наклонившись над пострадавшей.

— Оступилась, доченька, — застонала женщина.

Любочка хотела осмотреть больное место, но старуха задержала протянутую руку девушки.

— Пройдет, доченька, спасибо тебе, дорогая, дай бог тебе счастья. — Женщина сделала движение, чтобы подняться. Девушка помогла ей встать на ноги, подняла кошелку и падала ей.

Старуха извлекла из нее сверток.

— Возьми, доченька, полакомись, от чистого сердца даю. «Хлеб наш насущный дашь нам днесь...» — Осенила себя крестным знамением старуха.

— Что вы, что вы, — запротестовала Любочка, но странница, жалобно посмотрев подслеповатыми глазами на девушку, вложила в ее руку сверток.

— Не обижай старую женщину.

Небо посветлело, выглянувшее из-за туч солнце осветило восковое лицо старухи, которое, как показалось Любочке, кого-то ей напомнило. Прихрамывая, старуха отошла прочь и заковыляла по тропинке, ведущей в город.

Любочка смотрела в сторону удалявшейся старухи. Шаги ее становились размашистыми, молодыми. Любочка ясно видела сквозь раздвинутые заросли камыша, как старуха, воровато оглянувшись, свернула в сторону епископского дома и через мгновение скрылась из вида.

Что-то знакомое промелькнуло в облике старухи. Девушка силилась запомнить, но тщетно. Только сейчас она увидела у своих ног выпавший из ее руки сверток. С минуту Любочка колебалась, глядя на содержимое. Затем подобрала белую лепешку и яйцо, завернула обратно в бумажку.

46
{"b":"233731","o":1}