Во время психоанализа взрослый пациент имеет право вести себя как «плохой ребёнок», но если он выпадает из роли и пытается выдать инфантильную реальность за действия взрослого, то необходимо ограничить его действия.

Сначала ребёнок боится наказания, затем он идентифицируется с наказующим авторитетным лицом. Тогда отец и мать могут утратить своё значение для ребёнка: в своём внутреннем мире он создал их некое подобие.

Благодаря мостику от поцелуев и объятий достигается максимально возможное слияния двух разнополых индивидуумов. Благодаря смягчению границ между ними мужчина может отдаться роскоши эрекции, поскольку его сверхценному органу — представителю его наслажденческого Я, не угрожает пропажа; он остаётся в существе, с которым он идентифицировался.

Пациент должен как бы забыть, что именно мы направили его по правильному следу, и найти истину сам.

Позволение критики и способность признавать, но не повторять свои ошибки обеспечивают нам доверие пациентов. Как будто это особое достижение — совершать ошибки, а потом в них признаваться.

Всякое приспособление есть частичная смерть, исчезновение частички индивидуальности.

Полностью избежать страдания не дано. Научить выносить страдание — одно из основных достижений психоанализа.

У некоторых людей психоанализ, в частности метод свободного ассоциирования, вызывает страхи или внутреннее сопротивление.

Например, им никак не даётся метод свободных ассоциаций. Но даже у тех, кто способен к свободному ассоциированию, зачастую имеется определённая область, прикосновение к которой (разумеется, речь идёт не о физическом прикосновении) пробуждает тревогу.

Так, например, одна моя пациентка, назовём её Лизой, легко и свободно говорила на любые темы, но любое приближение к теме, болезненной для неё, вызывало тревогу. Она упорно не желала обсуждать определённый период своего подросткового возраста, отвечая традиционно: «Да я уже не помню», «Забыла я всё, давно это было…»

И только позже выяснилось, что после 5, 6 и 7 класса родители отправляли Лизу в деревню, где жили родственники и её двоюродный брат, тот был старше на четыре года. Вначале это была просто дружба — ребята бегали, играли, ходили в лес за земляникой. А в четырнадцатилетнем возрасте Лиза влюбилась в своего кузена, и он стал её первым мужчиной. Лиза призналась, что очень сожалеет об этом. Позже она перечитала гору литературы об инцесте и, образно говоря, наглухо захлопнула эту дверь в своё подсознание.

Но дело было не только в этом.

Однажды родная сестра матери — тётка Лизы — застала ребят целующимися и подняла страшный крик. Лиза чуть не сгорела со стыда, убежала, до глубокой ночи бродила по лесу — боялась вернуться в тёткин дом и не знала, что делать. У неё даже были мысли о самоубийстве.

Тётка решила, что от греха подальше ребят лучше разлучить. Лизу она демонстративно не замечала, а девочка старалась не показываться ей на глаза. Кузен тоже был смущён этой ситуацией.

Случившееся стало достоянием всей деревни — в общем, шум вышел немалый. Вскоре девочку отправили в город к родителям, а «умная» тётушка не преминула оповестить сестру о том, какая «распутница» её дочь, «совратившая» её сыночка.

В своей семье Лиза была подвергнута всеобщему осуждению. Мать и не подумала встать на её защиту — не утешила, не успокоила, не объяснила, не поговорила, — не предприняла ни единой попытки помочь дочери преодолеть стрессовую ситуацию. Наоборот, она корила Лизу и ставила в пример себя, — я, мол, вышла замуж девственницей! А это что такое? — в 14 лет, да ещё с двоюродным братом, близким родственником!

В общем, то лето было для Лизы сущим кошмаром. Но самым «ужасным», на её взгляд, было то, что она испытывала привязанность к своему кузену и не могла вырвать его из сердца. Она вспоминала, как они играли, когда ей было 12 лет, и прошлое лето, и то, что случилось недавно… Но тут же перед ней вставало красное от гнева лицо тётки с открытым в крике ртом, выпученными глазами…

Лиза не спала ночами, стала беспокойной, похудела. В школу девочка пришла осунувшейся, почти не общалась с одноклассниками и буквально чахла на глазах. Вдобавок осенью она заболела пневмонией, два месяца лежала в больнице и очень ослабела.

Всё вместе крайне негативно сказалось на девочке. Ничего удивительного, что, став взрослой, она не хотела вспоминать этот период и бередить себе душу.

Самое ужасное, что четырнадцатилетняя Лиза не могла адекватно реагировать на упрёки взрослых, — она считала себя виноватой. Её так корили, обвиняли и даже оскорбляли, что девочка преисполнилась чувства вины и даже собственной греховности: она целовалась с братом. Вдобавок она-то знала, что не просто целовалась… И эту «страшную тайну» она носила в себе.

Унижение, которому подвергли её бестактные взрослые, побудило девочку стать скрытной: она даже с подругами боялась поделиться.

А ещё Лиза боялась, что может забеременеть. Она почти ничего не знала о том, что происходит после интимной близости! — с мамой никогда на эту тему не говорила. Даже глубокой осенью (прошло уже немало времени с тех пор, как она была близка со своим кузеном) девочка всё ещё ощупывала свой живот и рассматривала себя в профиль в зеркало — не растёт ли у неё живот.

В общем, тяжёлый период пережила бедная Лиза. И нет ничего удивительного, что даже в двадцативосьмилетнем возрасте у неё не было ни малейшего желания ворошить прошлое и вспоминать то, что хотелось бы напрочь забыть.

Во время сеанса психоанализа пациенты «не желают вспоминать» не только вытесненное в подсознание, но и некоторые психотравмирующие события из своей жизни, являющиеся осознаваемыми.

Откровенное выражение своих мыслей и чувств нередко связано с обнажением черт, которых человек стыдится и считает унизительным рассказывать о них.

Черты, которые сам человек считает унизительными, — самые разнообразные.

Например, женщина успешная, которая уверена, что состоялась в жизни (сделала хорошую карьеру, гордится своими материальными достижениями), порой испытывает смущение и даже стыд, если у неё есть какие-то идеалистические представления о взаимоотношениях с мужчинами.

В моей практике было немало бизнес-леди, которых окружающие за глаза называли «мужиком в юбке». Подчас они вели себя ещё более жёстко, непримиримо и прямолинейно, чем самые упёртые мужчины! И вдруг оказывалось, что эти женщины, — а многие из них одиноки, — сохраняли в душе романтические представления или хранили некий идеальный образ спутника жизни. И вместе с тем романтизм парадоксальным образом сочетался с прагматизмом. Столь сложное переплетение противоречивых чувств и представлений вызывало у женщины душевный дискомфорт. На работе она имела дело с совсем иным типажом мужчин — с дельцами, бизнесменами, с теми, для кого наибольшее значение имела материальная сторона жизни, а наша суперделовая дама втайне грезила о романтическом юноше, который будет слагать в её честь серенады…

Да-да, моя дорогая читательница, и под имиджем «железной бизнес-леди» порой таится романтическая душа.

И знаете, как часто я видела в своём кабинете плачущих деловых дам. В самый первый раз бизнес-леди входила в мой кабинет уверенной походкой, говорила хорошо поставленным («командным») голосом, чуть ли не чеканя слова, будто отдавая приказы. А потом, когда выяснялось, что не так уже и тверда эта твердыня, она искренне плакала, потому что прекрасно понимала — тот панцирь, который она на себя надела, вовсе не стальной, а скорее кружевной, потому что весь в дырках. Поэтому наша героиня так ранима, а свою ранимость прикрывала нарочитой маскулинностью.