Непрекращающиеся пререкания между армией и Кремлем на НКГБ влияли меньше. Ко 2 июня контрразведка представила впечатляющий сводный разведывательный доклад. Сообщение о быстром и возрастающем сосредоточении немецких войск на советских границах сопровождалось зловещей информацией из доверительных источников, что 5–7 мая Гитлер в сопровождении Геринга и адмирала Редера присутствовал на маневрах германского флота в Балтийском море; вслед за этим в середине мая он провел важный инструктаж для высших офицеров на Восточном фронте. После этого было отмечено несколько случаев, когда генералы германской армии производили рекогносцировки вблизи границы. От источника в японском посольстве контрразведке НКГБ СССР стало известно, что на западных границах Советского союза немцы действительно сосредоточили около 150 дивизий. По некоторым слухам, начало немецкого наступления ожидалось 15 или 20 июня. Информация также касалась трудностей, с которыми столкнулся бы Гитлер при открытии второго фронта. Было высказано предположение, что «захватом острова Крит заканчивается очередной этап англо-германской войны. Если действительно Германия начнет войну против СССР, то это, вероятно, будет результатом англо-германского сговора и приведет к немедленному прекращению войны между Германией и Англией. Может быть, это как раз тот вариант мира между Германией и Англией, который привез в Англию Гесс»47.
Неразбериху, окружавшая события, приведшие к войне, и маниакальную веру Сталина в свою способность предотвратить войну, можно увидеть также в сообщениях, поступавших от Деканозова вскоре после его возвращения из Москвы в Берлин. Если раньше он неукоснительно предупреждал Сталина о подстерегающей опасности, то теперь, подобно Голикову, старался быть чрезвычайно осторожным. Он постоянно пишет о двух видах слухов, ходивших в Берлине. Первые указывали на неизбежность войны между Германией и Россией. Другие же предсказывали возрождение старой традиции дружественных отношений между ними. Отношения были бы укреплены в результате нового раздела сфер влияния и обязательства Советского Союза не вмешиваться в европейские дела. Занятие Сталиным поста Председателя Совета Народных Комиссаров, официальное признание СССР правительств стран, оккупированных Германией, все это рассматривалось как подготовительные шаги к возобновлению переговоров. С другой стороны, Деканозов знал о посещении Гитлером Данцига в сопровождении Кейтеля и о переносе его «ставки» на восток. Но в своих окончательных выводах он приписал эту информацию нацеленности «в частности, на поддержание слухов о войне с СССР». Хотя и попытавшись отдать дань известным предубеждениям Сталина, Деканозов не скрывал собственную точку зрения, состоявшую в том что «немецкие власти явно подготавливают страну к войне с Советским Союзом, фиксируя внимание населения на богатствах Украины, распространяя слухи о слабости СССР, и одновременно проверяют, как отнесется к этому немецкий народ». Через неделю он снова вернулся к этому вопросу, нарисовав Сталину мрачную картину усиливающегося сосредоточения немецких войск. Теперь он констатировал, что из общего количества сухопутных войск Германии (270–280 дивизий) на русском фронте находятся 170–180 дивизий48.
Очевидно, вследствие яростных возражений Сталина против упреждающего удара, дальнейшей штабной работы в этом направлении не проводилось. Немцы продолжали систематическое наращивание сил, международное положение ухудшалось. В этот момент Сталин более непосредственно подключился к управлению военными делами. Особенную его бдительность вызвало обуревавшее Жукова желание ударить первым. В то же время отношения с Германией омрачались слухами о надвигающейся войне. Сталин жестко контролировал действия как дипломатов за границей, так и военных49. Принятие на себя обязанностей Председателя Совета Народных Комиссаров было, очевидно, связано с этим. Многочисленные, все более расплывчатые, указания вооруженным силам теперь исходили непосредственно из Кремля. Сталин во многом полагался на двух своих давних помощников, Мехлиса и Кулика, — дилетантов в военном деле. В стратегические вопросы стал также непосредственно вмешиваться Жданов — после того, как вскоре после трагических событий в Югославии был образован Комитет обороны50.
Применение стратегического отступления и использование пространственной глубины являются неотъемлемой частью военной доктрины, и в любом варианте развития событий предполагалось, что наступление будет организовано после стратегического отступления. Однако Сталин запретил военным академиям заниматься теоретическими изысканиями после чисток в армии. В попытке скрыть банкротство военных теоретиков доктрину фактически подменили простенькими лозунгами. Лишь для простых людей служили они сигналом агрессии. «Малой кровью и на чужой территории!», — сухо заметил Молотов через много лет. — «Это уже агитационный прием. Так что агитация преобладала над натуральной политикой, и это тоже необходимо, тоже нельзя без этого»51. В последние несколько месяцев перед войной стратегия Сталина не была ни оборонительной, ни наступательной. Это была стратегия пассивности, продиктованная в большой степени уверенностью в том, что проницательной политикой и адекватными приготовлениями можно будет оттянуть военные действия. Когда же реальность войны была осознана, то вместо того, чтобы опереться на военную доктрину или позволить военным сделать это, Сталин, как и было характерно для его стиля руководства, начал, реагируя на меняющиеся обстоятельства, давать путаные указания. Тем самым в результате его действий не существовало благоприятных условий для проведения военного планирования, которое свело бы воедино военную доктрину и стратегические цели. Попытка исправить положение, предпринимавшаяся в период с декабря 1940 по февраль 1941 г., была внезапно прервана по ряду политических причин, о некоторых из них уже говорилось. Неудовлетворительное осуществление дислокации в июне 1941 г. стало причиной того, что действия солдат, оказавшихся на поле боя без четко поставленных задач, были неуправляемыми, чисто инстинктивными52. Стоит заметить, что разработка военной доктрины была прервана, но не прекращена. Хотя ее больше не обсуждали и не преподавали в академиях, она продолжала свою жизнь в умах высшего командования и определяла его действия. Реорганизация Красной Армии и реабилитация ее военной доктрины, предпринятая лично Сталиным летом и осенью 1942 г., свидетельствует о преемственности, за исключением разрыва между чистками и Курской битвой. Этот разрыв и стал причиной неспособности связать теории оперативного искусства со стратегическими концепциями.
Таким образом, вследствие проявленной Сталиным осторожности в проведении мероприятий по подготовке к войне план обороны был принят довольно скромный, уделявший основное внимание юго-западному направлению. Цели войны не подвергались пересмотру. 17 мая была издана директива, подписанная Жуковым, Тимошенко и Ждановым, с критикой недостатков, выявленных в ходе инспекторских проверок вооруженных сил в начале 1941 г. Эти недостатки ставят еще больше под сомнение способность Красной Армии осуществить в тот момент упреждающий удар. Уроки, извлеченные из проверок, были рутинными и согласовывались с планом обороны. Они не говорят об особой бдительности, боеготовности, стойкости в обороне или приготовлениях к отражению вторжения танковых сил. Директива, однако, показывает, что острота положения, как кажется, была осознана.
Директива была отчаянной попыткой навести порядок. Инспектирование хода осуществления оборонительных задач выявило, что за зиму удалось сделать очень мало: «В результате поверки хода боевой подготовки, произведенной Наркоматом обороны и округами, установлено, что требования приказа N 30 в зимний период 1941 г. значительным количеством соединений и частей не выполнены». Командиры получили серию новых приказов, которые, как планировалось, должны были быть выполнены в ходе летних учений. Приказы для стрелковых войск ясно отражают оборонительную направленность обучения войск. Им приказывалось вести отработку таких элементов:
