Просить специальной встречи с Молотовым, возражал Криппс, означало бы дать ему повод думать, что «я пытаюсь создать неприятности Германии. Это могло бы резко ослабить сильное впечатление от беседы Гитлера с принцем Павлом». Неожиданно Черчилль не согласился с возражениями Криппса, настаивая, что его «долг» заставить Сталина поразмышлять — даже если у него есть информация из других источников — над тем, что «использование немецких бронетанковых дивизий на Балканах отсрочило угрозу и предоставило России передышку. Чем больше поддерживать балканские государства, тем сильнее увязнут там гитлеровские войска». Вновь предупреждение было напрямую связано с поддержкой, которую Англия ожидала от Сталина на Балканах⁵¹.

8 апреля в ответ на предложение встретиться с Молотовым Криппс вновь привел прежний аргумент и вдобавок данные о том, что русским сообщено о содержании интервью принца Павла с Гитлером, «которое они, несомненно, сочли правдивым и которое произвело на них большое впечатление». От военных атташе в Москве и Анкаре действительно поступили сведения о частичной мобилизации Красной Армии. Если добиваться специальной встречи со Сталиным, считал Криппс, то Сталин может связать это с событиями в Югославии и прийти к выводу, что Англия «пытается поссорить Россию с Германией»⁵². Криппс не получил определенных инструкций в ответ на свой первый запрос, и Кадоган теперь склонялся к тому, чтобы вообще отменить ознакомление русских с предупреждением. Однако, неожиданно вмешался Черчилль; игнорируя доводы Криппса, он вновь заявил, что его «долг» ознакомить Сталина с фактами. Важность фактов не уменьшится от того, что они или передача их будут «нежелательны». Криппсу соответственно были направлены на этот счет инструкции, в которых подчеркивалось военное значение передышки, которую получила Россия, когда Гитлер завяз на Балканах. Хотя инструкции Черчилля были обязательны для исполнения, Иден в свой первый рабочий день после возвращения из поездки по Ближнему Востоку изучил накопившиеся документы и в последний момент внес исправление, поручив Криппсу передать это послание, но оставив за ним тем не менее последнее слово. Теперь первый параграф гласил: «Премьер-министр по-прежнему считает, что послание должно быть направлено (и далее Иден вставил:), и я надеюсь, вы теперь сумеете это сделать». Странно, что рассказ об этой откровенной торговле совершенно отсутствует в мемуарах Черчилля⁵³.

Хотя Черчилль преподносит свое предупреждение как акт исключительной важности, не следует забывать, что продолжительный спор по поводу его передачи был связан с напряженной деятельностью на международной арене, о чем он в своих мемуарах совершенно не упоминает. Напрасно Криппс пытался добиться от правительства определения политического курса по отношению к России на случай перемен в международном сообществе. После подписания советско-югославского договора, что совпало по времени с посланием Черчилля Сталину, Криппс возобновил лоббирование в пользу фактического признания контроля России над Прибалтикой. В своих мемуарах Иден конкурирует с Черчиллем за почетное право быть первым, кто закладывал основы «великого союза». Германские намерения и многогранная деятельность России по обузданию немецкой агрессии свидетельствовали о том, что «настало время для улаживания отношений» с Россией, которые, как заверяет нас Иден, были для Англии «высоко приоритетными»⁵⁴. Однако дела обстояли иначе. Кадоган без труда убедил Идена отвергнуть предложения Криппса. События, о которых рассказывает Иден в своих мемуарах, преднамеренно не рассматривались как «определенные свидетельства» того, что русские отказались от политики сотрудничества с Германией. Напротив, Иден по-прежнему считал, что Сталин готов скорее уступить угрозам Гитлера, чем идти на прямой разрыв, и не собирался «делать ненужные жесты». Роль же Криппса сводилась к пристальному отслеживанию событий и определению поворотных моментов, когда можно будет осуществить перемены в отношениях.

Чувствуя, что возможность ускользнула, Криппс стал теперь жаловаться, что «ему дали мало карт для разыгрывания вариантов, и почти все козырные карты забрало Правительство Его Величества». Оставшись при своих интересах, Криппс намеревался, как он писал домой, «сделать по своей инициативе все возможное, если только я смогу заставить этих людей выслушать меня»55. 11 апреля Криппс начал действовать по своему усмотрению. Он передал заместителю министра иностранных дел Андрею Вышинскому личное послание, в котором обращал внимание русских на опасность создания зон безопасности на своих границах вместо того, чтобы гарантировать нейтралитет Балкан в целом. Послание было отправлено еще до серьезных неудач британских войск в Греции, однако при его обсуждении с учетом последующей катастрофы оно могло лишь усилить подозрения Сталина в том, что его вовлекают в войну ради ослабления давления на Англию. Самым важным отрывком послания Криппса была следующая рекомендация:

«Поэтому кажется, что настоящий момент является самым критическим с точки зрения Советского Правительства, так как неизбежно возникает вопрос, стоит ли ждать и затем встречать неразделенные силы германских армий одному, когда они выберут время взять инициативу в свои руки, или не было бы лучше принять немедленные меры — объединить Советские силы с еще не завоеванными греческой, югославской и турецкой армиями с учетом помощи, которая осуществляется со стороны Великобритании как в отношении войск, так и материалов. Эти армии насчитывают около 3 миллионов человек и сдерживают большое количество германских сил в сложной местности»⁵⁶.

Фактически Криппс довел до сведения русских основную мысль послания Черчилля о том, что это— «видимо, последняя возможность для Советского Правительства принять меры для предотвращения прямого нападения немецких армий на его границы»5⁷.

Лишь после того, как Криппс по собственной инициативе предупредил русских об опасности, он получил от Идена указание довести до их сведения предостережение Черчилля. Передав только что очень похожую информацию и выслушав не забытое им до сих пор высказывание Вышинского о том, что отношение британского правительства препятствует проведению политических дискуссий, Криппс утверждал, что «более краткое и менее выразительное» послание Черчилля «не только будет неэффективным, но и окажется серьезной тактической ошибкой». Русские, повторял он, прекрасно осведомлены об упомянутых в послании фактах и заподозрят, что проводится в жизнь тщательно спланированный сговор, чтобы вовлечь их в войну⁵⁸.

Самоуправство Криппса привело Черчилля в ярость, когда он получил от него совет отказаться от послания, так как «оно может лишь ослабить впечатление, уже произведенное моим письмом Вышинскому. Я уверен, что Советское правительство не поймет, почему в такой официальной форме направляется столь краткий и отрывочный комментарий уже известных им фактов без какого-либо конкретного запроса об отношении Советского правительства или предложения им тех или иных действий». Криппс старался разубедить Черчилля в необходимости такого шага, который «не только будет неэффективным, но и окажется серьезной тактической ошибкой». Хотя Форин оффис был поражен необъяснимой «самостоятельностью» Криппса, выразившейся в составлении официального политического послания Вышинскому, они не могли не согласиться с тем, что «краткое и отрывочное послание» Черчилля было неуместным и его не следует направлять.

15 апреля Иден ознакомил Черчилля с последними сообщениями Криппса и заявил, что «в доводах сэра С.Криппса против направления русским вашего послания есть определенное рациональное зерно». Поэтому Иден предложил премьер-министру отказаться от послания и дать указание Криппсу встретиться с Вышинским, если будет получен положительный ответ. Однако до сих пор Черчилль отвергал все советы. Он сообщил Идену, что придает «особое значение доставке моего личного послания Сталину. Я не могу понять, почему этому противятся. Посол не понимает военного значения этого факта. Прошу вас предпринять усилия в этом направлении». Прошло еще какое-то время, пока Идена не было в Лондоне, и лишь 18 апреля Криппс получил окончательное указание доставить послание по назначению, несмотря на свои возражения. Для этого он мог использовать любой из имеющихся каналов и присовокупить дополнительные комментарии Форин оффис, которые «по-прежнему остаются в силе»⁵⁹. Предупреждение попало к Сталину в Кремль лишь 21 апреля.