Таская из огня каштаны
Односторонние английские гарантии безопасности, данные Польше 31 марта 1939 года, являются важной вехой на пути к пакту Риббентропа — Молотова и первым залпом второй мировой войны. Они привели к драматическому изменению международного статуса Советского Союза. Этот аспект ускользает от внимания большинства ученых, изучающих этот период13. Примечательно, что хотя гарантии вызвали непредвиденный драматический переворот в международных отношениях, английское правительство отказалось считаться с его непосредственными и трагическими последствиями. После прихода Гитлера к власти Советский Союз потерял возможности для маневра, которых он с таким трудом добился в 20-е годы. Отсутствие альтернативы делало его верность коллективной безопасности, по нашему глубокому убеждению, твердой. После Мюнхена СССР резко ослабил свою дипломатическую активность, лишившись единственного выбора. Чемберлен продолжал отчаянно цепляться за традиционно принадлежавшую Англии роль гаранта равновесия сил в Европе. Ни Франция, ни Германия не могли, видимо, ничего предпринять на европейской сцене без поддержки Англии.
Гарантии, данные Англией Польше, одним ударом изменили ситуацию. Выступая с этим заявлением, Чемберлен едва ли консультировался с Форин оффис и собственными советниками. Этот шаг был спонтанной реакцией на немецкую оккупацию Чехословакии, и одновременно эмоциональным ответом на личное унижение, нанесенное ему Гитлером. Давая гарантии Польше, Англия фактически бросала вызов Германии, тем самым полностью отказываясь от ключевой роли в равновесии сил в Европе. Последствия этого шага могли быть двоякого рода. Как сдерживающий элемент этот шаг имел своей целью вернуть Германию за стол переговоров. Однако Гитлер мог отказаться и по-прежнему предъявлять Польше территориальные притязания. В этом случае уроки предыдущих войн диктовали Германии необходимость избегать войны на два фронта и, соответственно, добиваться нейтрализации Советского Союза. В конечном итоге перед Советским Союзом открывалась возможность выбора. С другой стороны, когда Чемберлен понял, что путь ко «второму Мюнхену» не гладок, а угроза войны является реальной, он был вынужден, скрепя сердце, заручиться хотя бы видимостью советских военных обязательств, необходимых для выполнения данных им гарантий. Таким образом без всяких тайных замыслов Советский Союз стал основой равновесия сил в Европе14.
Пакт Риббентропа — Молотова вошел в историю, как «шок» и «неожиданность». Он свидетельствовал о вероломном характере русских. Суворов прибегает к такой яркой метафоре, чтобы подвергнуть сомнению искренность русских во время переговоров о трехстороннем соглашении 1939 года. Он утверждает, что «Сталин такого союза не искал… Сталин мог бы оставаться нейтральным, но он вместо этого бил топором в спину тех, кто воевал против фашизма»15. Позиция Сталина представляется Суворовым результатом идеологического плана, разработанного им в 20-х годах. Оба мифа: «топор в спину» и «план» — были растиражированы в период «холодной войны» и основывались на упрощенном понимании событий, приведших к заключению пакта. Исходя из преобладавших в 50-е годы взглядов на тоталитаризм, Суворов стремится доказать существование общности интересов и политической близости между нацистскими и коммунистическими режимами, представляющими огромную угрозу западной демократии и цивилизации. Подобная интерпретация, целью которой было свалить большую часть вины за начало второй мировой войны на Советский Союз, завоевала большую популярность после публикации мемуаров Черчилля о войне. Она активно использовалась в политических целях для сохранения изоляции Советского Союза и установления «особых отношений» с Соединенными Штатами, столь важных для послевоенного возрождения Англии16.
В действительности англичане быстро уяснили логические последствия влияния гарантий на внешнеполитический курс Советского Союза. Едва были даны гарантии Польше, как английский посол в Москве сэр Уильям Сиде предупредил Уайтхолл о последствиях: «Россия надавала много обязательств и впредь она будет держаться подальше от каких-либо обязательств». В середине апреля он предостерег Уайтхолл, что если автоматические гарантии Польше останутся в силе, Россия может «поддаться соблазну остаться в стороне и в случае войны ограничить свою разрекламированную поддержку жертвам агрессии выгодной продажей им припасов». Далее он предупреждал, что если Германия выйдет на общую границу с Россией, то можно ожидать заключения соглашения о будущем прибалтийских государств и Бессарабии. Точно так же заместитель министра иностранных дел Англии был вынужден признать, что «теперь, когда правительство Его Величества дало гарантии, советское правительство будет наблюдать, не вмешиваясь в дела»17. В день подписания пакта сэр Невилл Гендерсон, посол Великобритании в Берлине, заявил, что он не сомневался, что английская «политика по отношению к Польше сделает это в конце концов неизбежным»18.
Поэтому для Суворова было большим соблазном прийти к заключению, что пакт Советского Союза с Германией стал неизбежен и что печальной памяти советские переговоры с Западом, начатые по инициативе России несколькими днями спустя, 10 апреля 1939 года, велись нечестно и служили лишь приманкой, чтобы выторговать лучшие условия у немцев. Итак, вместо того, чтобы защитить Польшу, гарантии, как это ни парадоксально, отвели угрозу от России, вынудив Гитлера воевать на Западе. Какой бы тонкой ни была такая интерпретация, она слишком упрощена.
Венцом успеха любой внешней политики является маневренность, получение возможностей выбора, а не обмен одних обязательств на другие. Восстановив возможности для маневра, русские не спешили повторять ошибки Англии и тотчас связывать себя теми или иными обязательствами. Однако существовал и более серьезный довод в пользу продолжения политики, направленной на достижение коллективной безопасности. Концепция безопасности, лежащая в основе советской внешней политики, опиралась на весьма передовую и тщательно разработанную стратегию19, которая предполагала в случае необходимости проведение военных операций глубоко на территории противника в поясе безопасности. В протянувшуюся с севера на юг буферную зону входили Эстония, Литва, Латвия, Польша, Румыния и частично Болгария. Основой коллективной безопасности было заключение договоров о взаимопомощи с этими государствами при поддержке Англии и Франции. Такие договоры диктовались угрозой со стороны Германии, а так же неизбежностью войны и предусматривали тесное военное сотрудничество в случае ее возникновения. Со своей стороны, англичане, давая гарантии, пытались сохранить основные принципы «умиротворения» и удержать немцев от агрессивных действий, не уточняя мер, которые должны быть приняты в случае начала войны.
В новых обстоятельствах Сталин теоретически мог бы взять на себя обязательства в случае агрессивных действий Германии. Однако, памятуя о судьбе Чехословакии, он, очевидно, опасался, что Англия может продолжить свою политику умиротворения даже в случае нападения Германии на Польшу и поощрить ее к дальнейшему движению на восток. Не следует упускать из виду, что серьезные опасения по поводу того, что Германия и Англия могут договориться о действиях против коммунистической России, постоянно присутствовали в советской внешней политике в период между мировыми войнами. Эти опасения были порождены военной интервенцией союзников в 1920—21 годах. В том же ключе интерпретировались и события, не имевшие непосредственного отношения к России, как например, Локарнский договор 1925 года, вступление Германии в Лигу Наций год спустя и, разумеется, Мюнхенская конференция. Советские историки по-прежнему объясняют провал переговоров 1939 года зловещими попытками западных держав возродить после первой мировой войны германский милитаризм, вступить в сговор с немецким фашизмом и направить агрессоров на восток20.