Хотя не имеется достоверных сведений, что такой план когда-либо рассматривался английским кабинетом, все большее число авторов в последнее время приходят к выводу, что стратегия Чемберлена была направлена на сдерживание и не отвергала — а наоборот поощряла — все новые попытки ослабить международную напряженность дипломатическими методами. Поэтому он продолжал противиться заключению связывающих руки военных соглашений, которые могли быть провокационными по сути, и отказывался требовать от Польши решения принять советскую помощь²¹. И наконец, русские, видя многочисленные нарушения договоров немецкой стороной, не доверяли соглашениям.

После 31 марта Сталин столкнулся с серьезной дилеммой, не имеющей идеологической окраски. Будучи осторожным и прагматичным в международных делах, Сталин опасался, что Англия, несмотря на данные гарантии, пожертвует Польшей, как пожертвовала Чехословакией, и тем самым подтолкнет немцев к агрессии на востоке. Эта угроза диктовала необходимость заключить с Германией соглашение. С другой стороны, если Англия не отреагирует на вторжение в Польшу, Германия может нарушить соглашение и продолжать наступление на восток. Такой прогноз вынудил Советский Союз предпринять отчаянные усилия, чтобы вместо предоставления односторонних гарантий заключить официальный военный союз с западными державами²².

Однако с самого начала это предложение встретило трудности. Польша отказалась пропустить в случае войны через свою территорию советские войска, а Англия не желала признать Советский Союз своим главным союзником в Восточной Европе. Коллективная безопасность по-прежнему рассматривалась ею в качестве более подходящей и реальной альтернативы. Переговоры тянулись несколько месяцев, но из-за разногласий, возникших с самого начала, зашли в тупик, что в конце концов бросило русских в немецкие объятия. Советские и западные историки часто отказываются признать, что Англия и Советский Союз фактически предполагали разные соглашения. Русские, проводя линию на достижение коллективной безопасности, упорно стремились к договору о взаимопомощи. Его главным пунктом должно было быть четкое определение военных мер, которые будут приняты каждой из сторон в случае войны, которую они считали неизбежной²³.

Переход от политики сдерживания к поискам военного союза произошел после мюнхенской конференции. Он был вызван сведениями военной разведки, внимательно следившей за намерениями немцев. В донесении от 19 августа 1938 года надежный источник подробно описал встречу между Герингом, Рундштедтом и другими высокопоставленными военными, посвященную военным планам Германии, необходимости перевода всей германской экономики на военные рельсы и осуществления мобилизационных планов. На встрече Советский Союз был прямо назван основным противником Германии: «Германии нужны колонии, но не в Африке, а на востоке Европы, ей нужна зерновая житница — Украина»²⁴. В этих условиях сдерживание представлялось бессмысленным, поскольку война вдруг оказывалась неминуемой.

Придерживаясь политики сдерживания, Англия не могла удовлетворить основные требования безопасности Советского Союза. Пространство для торга и маневра было очень узким. Галифакс с самого начала не ждал многого от переговоров с Россией. Он хотел от нее не обязательств, а поддержки своих постоянных усилий убедить Гитлера отказаться от амбициозных планов, все еще надеясь вновь усадить его за стол переговоров. Поэтому он старался ограничить действия русских формулировкой «по их собственной инициативе», умело прибегнув к оговорке, что «в случае какого-либо агрессивного акта в отношении европейского соседа Советского Союза, против чего выступает заинтересованная сторона, Советское правительство предоставит помощь, если будет выражено такое пожелание, и она будет оказана в наиболее удобной форме» (курсив мой — Г.Г.). Галифакс верил в то, что заявление Советского правительства, названное им «положительным», «окажет стабилизирующее воздействие на международную обстановку»²⁵. Оздоровляющее стабилизирующее воздействие, равносильное устрашению. Он практически не отошел от своей позиции в течение напряженных летних месяцев 1939 года. Однако с самого начала создать такой союз оказалось трудно ввиду отказа Польши обсуждать вопрос о проходе в случае войны советских войск через ее территорию и нежелания Англии признать Советский Союз своим главным союзником в Восточной Европе. Внешняя политика Сталина была продиктована национальными интересами, а не принципами или моральными факторами, подобно политике его западных партнеров.

Суворов всплыл на волне негодования, характерного для сегодняшней оценки русскими историками событий 1939 года. Однако их осуждение вызвано моральными соображениями и ограничивается секретными протоколами, приведшими к разделу и захвату Польши и оккупации Прибалтийских стран²⁶. Неспособность примириться с реалистической политикой ведения переговоров одновременно с Германией и Западом — первопричина позиции современных критиков и данного критика конкретно. Усиленно проводится мысль, что, подобно западным державам, «Кремль проводил в жизнь дипломатическую линию, которая была морально и идеологически несостоятельна. Политика Москвы, как и демократических стран, не была ни бескорыстной и благородной, ни дьявольски хитрой»²⁷.

В своей новой книге «День-М» Суворов утверждает, что уже к середине 1939 года Сталин узнал, что Франция и Англия приняли решение объявить Германии войну, если она нападет на Польшу. С другой стороны, Гитлер по-прежнему считал, что ему удастся безнаказанно совершить этот акт. По словам Суворова, Сталин настолько спешил начать войну, что подталкивал Гитлера к ее развязыванию: «Так ключ к началу Второй мировой войны попал на сталинский стол. Сталину оставалось только дать зеленый свет Гитлеру: нападай на Польшу, я тебе мешать не буду (а Франция и Британия объявят тебе войну). 19 августа 1939 года Сталин сообщил Гитлеру, что в случае нападения Гитлера на Польшу Советский Союз не только не останется нейтральным, но и поможет Германии»²⁸.

На самом же деле ситуация была диаметрально противоположной. Сталину неоднократно докладывали, что Гитлер намерен напасть на Польшу независимо от позиции Запада. К 9 мая у Сталина в руках был подробный доклад начальника канцелярии Риббентропа Клейста, в котором в общих чертах содержались немецкие планы дальнейшей экспансии. В нем ясно говорилось, что цель Германии — расширить свою территорию за счет Советского Союза по идеологическим и экономическим соображениям. В нем конкретно указывалось, что если Польша не капитулирует в ближайшем будущем, Германия к августу прибегнет к силе. Очевидно, Сталин был особо озабочен тем, что, по мнению немцев, война будет локальной, а в распоряжении Англии и Франции не окажется достаточно войск, чтобы эффективно вмешаться в нее до окончания боевых действий. Это предположение могло лишь усилить его глубоко укоренившееся подозрение относительно позиции западных держав, учитывая их поведение на трехсторонних переговорах. Клейст разъяснял далее, что через три месяца наступит наиболее удачный момент для нападения на Польшу, так как будут завершены проводимые Германией военные приготовления. В меморандуме кроме того подчеркивалась особая заинтересованность Германии в Украине и говорилось о ведении в данном регионе подрывной деятельности, которая может дать предлог для его оккупации. В идеале Германия постарается аннексировать Украину, добившись советского нейтралитета — нейтралитета, который в тех условиях, как это необходимо подчеркнуть, считался само собой разумеющимся²⁹.

Итак, поскольку Польша явно была выбрана следующей жертвой, в Лондоне и Берлине прекрасно понимали, что заключение пакта о ненападении было неизбежно. Миф, представляющий пакт как «топор в спину», родился при других обстоятельствах, для того чтобы скрыть это самое понимание. Он стал символом «холодной войны», так как уравнивал Советскую Россию с нацистской Германией.