Сэм подсчитал, что за несколько месяцев эти немногословные открытки полностью разорят Люка. Очень скоро ему нечем будет заплатить.

Открытка привела его в ярость. Люк смял в кулаке белый прямоугольник и швырнул его через комнату. Он ощутил ужас.

Десять тысяч долларов. Дело было не в деньгах. У него было достаточно денег, и он легко мог добыть еще большую сумму. Дело было в том, что Люк понял: Кобб не просто не собирался исчезать из его жизни, но он еще становился все жаднее и жаднее.

В следующий раз это может быть двадцать тысяч, или даже тридцать.

Пусть этот мудак идет в газеты, подумал Люк. Бульварная пресса может упиваться, сколько влезет.

«ТАИНСТВЕННОЕ ДЕТСТВО МАГИСТРА МАГИИ».

Ну, и что?

«ВЕЛИКИЙ ФОКУСНИК НАЧИНАЛ С ПРОСТИТУЦИИ».

Насрать!

«УРОДЛИВЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК НУВЛЕЙ – связь мага со своим учителем и с дочерью своего учителя».

О, Боже! Люк сжал руками голову и попытался задуматься. Он имел право на свою жизнь, будь оно все проклято. На жизнь, которую он складывал кусочек за кусочком с тех пор, как удрал из той пропитанной джином квартиры, крича от боли в спине и ужаса незнания, что они могли с ним сделать, пока он лежал без чувств.

Он не хотел, не мог перенести, чтобы то, от чего он тогда сбежал, восстало из праха и обдало его грязью с головы до ног. Он не хотел увидеть зловонные следы этой грязи на своих единственных любимых людях. Но, все же… Но все же какая-то часть его словно умирала каждый раз, когда он отвечал на очередную открытку, как хорошо тренированная обезьянка.

Оставался только один выход, который он до сих пор не рассматривал. Люк взял в руки чашку, внимательно разглядывая тонкий рисунок фиалок на светлокремовом фарфоре. Он мечтал, конечно же, об этом выходе, но никогда еще не рассматривал его всерьез.

Он мог полететь в Мэн и выманить Кобба из его норы. Потом он мог сделать то, о чем страстно мечтал всякий раз, когда ремень рассекал его кожу. Он мог его убить.

Чашка разлетелась в его руке, но Люк даже не вздрогнул. Он продолжал смотреть вниз, в одну точку, пока возникшая в его голове картина не стала почти правдоподобна, а по ладони, будто тонкая улыбка, заструилась кровь.

Он мог убить.

От стука в дверь он пришел в себя. Картина убийства все еще кружилась у него перед глазами, как разноцветные мелькающие огни, когда он дернул за дверную ручку.

– Привет! – с волос Роксаны капало на глаза, мокрая футболка прилипла к телу. Она подставила губы Люку, принеся с собой запах дождя и летнего луга. – Я подумала, что тебе понравится пикник.

– Пикник? – он изо всех сил постарался прогнать бушевавшую в душе жестокость и улыбнулся. Бросив взгляд за окно, где бушевал проливной дождь, он закрыл за Роксаной дверью – Кажется, при такой погоде нас почти не будут беспокоить муравьи.

– Крылышки цыплят в соусе «барбекью», – объявила она, протягивая ему картонную коробку.

– Да? Мммм…

– Знаешь, такие, почти разваренные, и большая миска с картофельным салатом Леклерка, которую я стащила из холодильника, и бутылка прекрасного белого «бордо».

– Ну, ты обо всем подумала. Кроме десерта. Она искоса взглянула на него, и опустилась на ковер на колени.

– О, об этом я тоже подумала. Почему бы тебе не принести два стакана… Что это? – она подняла осколок разбитой чашки.

– Я… разбил чашку.

Когда он наклонился, чтобы собрать осколки, она заметила кровь у него на руке.

– Ой, что с тобой? – Роксана схватила его за руку, захлопотала над ней, вытирая кровь подолом своей футболки.

– Это же просто царапина, док.

– Не шути, – но она с облегчением увидела, что это действительно была только царапина, к тому же неглубокая. – Твои руки дорого стоят, сам ведь знаешь! Профессионально.

Он провел пальцем сверху вниз по ее груди.

– Профессионально?

– Да. Но я лично тоже в них заинтересована, – легонько укусив его за губы, она отпрянула и села на пятки. Это было стратегическое отступление. – Так как насчет стаканов – и штопора?

Готовый повиноваться, он встал и направился к кухне.

– Найди себе сухую футболку. А то накапаешь на картофельный салат.

– Ничего, не накапаю, – мокрая майка шлепнулась на пол примерно в метре от него, забрызгав линолеум. Люк посмотрел сперва вниз, на нее, потом на Роксану. Интересный пикник, подумалось ему. Цыплята, картофельный салат и мокрая, полуобнаженная женщина. Даже остатки нервного напряжения постепенно растворились, и Люк усмехнулся.

– Люблю практичных девушек.

Было темно. Он задыхался от теней и запаха пота. Стены стояли совсем близко со всех четырех сторон, а над головой нависал низкий потолок, как крышка гроба.

Ни двери. Ни щеколды. Ни света.

Он знал, что обнажен, потому что жар обжигал его незащищенную кожу, как наковальню, по которой лупит и лупит безжалостный молот. По нему что-то ползало. На какое-то ужасное мгновение он испугался, что были пауки. Но это просто от испарины по коже бегали мурашки.

Он старался сидеть тихо, очень-очень тихо, но его тяжелое дыхание сипело, гремело и звенело, отдаваясь глухим эхом даже в этом тесном замкнутом пространстве.

Они придут, если он не будет сидеть тихо.

Но он не мог ничего поделать. Он не мог заставить свое испуганное сердце замереть и не колотиться в его груди, не мог сдержать звериные звуки ужаса, клокотавшие в его горле.

Его руки были связаны. Веревка впивалась в худые запястья, пока он бился и изворачивался, пытаясь освободиться. Он чувствовал запах крови, вкус слез, а соленый пот жалил его ободранную кожу, словно огнем.

Он должен был выбраться. Должен был. Здесь должен быть какой-нибудь выход. Но не было ни замаскированной двери, ни хитрого устройства, ни отодвижной панели, чтобы легко скользнуть в сторону от его прикосновения.

В конце концов, он был всего лишь мальчишкой. И ему было тяжело думать. Быть сильным. Вдруг от ужаса пот на его коже превратился в маленькие ледяные шарики – Люк понял, что он здесь не один. Он уже слышал совсем близко тяжелое, взволнованное дыхание, чувствовал кислый запах джина.

Он взвыл, как волк, когда руки схватили его, тряхнули, толкнули, подняли высоко вверх.

– Ты будешь делать то, что тебе говорят. Ты будешь или нет, маленький мерзавец!

Удар ремня прошил раскаленной добела болью плоть, кровь и кости. И он закричал, закричал, дергаясь и извиваясь. Какое-то мгновение его ослепленные глаза видели только темноту. Его кожа все еще дрожала от укуса ремня, когда кто-то дотронулся до него…

Он отпрянул, кулаки сжаты, зубы оскалены. И увидел потрясенное лицо Роксаны.

– У тебя был кошмар, – спокойно сказала она, хотя ее сердце билось в два раза быстрее обычного. Он выглядел каким-то больным. – Это был кошмар. Люк. Теперь ты проснулся.

Безумие постепенно исчезло из его взгляда, и он со стоном закрыл глаза. Он все еще дрожал, когда она осмелилась прикоснуться к его плечу.

– Ты метался во сне. Я не могла тебя разбудить.

– Извини, – он закрыл лицо руками, стремясь прогнать тошноту.

– Не надо извиняться, – она нежно убрала с его лба влажные от пота волосы. – Наверное, тебе приснилось что-то уж очень необычное.

– Ага, – он протянул руку за бутылкой и допил тепловатое вино одним большим глотком.

– Расскажи, что?

Он только покачал головой. Были вещи, которые он не мог рассказать даже ей.

– Все уже прошло, – но у него на щеке бился нервный тик. Чтобы остановить его, Роксана накрыла пульсировавшую жилку пальцами.

– Хочешь, я принесу тебе воды?

– Нет, – он схватил ее за руку и привлек к себе, крепко прижав, словно не мог допустить, чтобы она ушла – пусть даже хоть в соседнюю комнату. – Просто будь здесь. Ладно?

– Ладно, – она обняла его.

Он забыл, что они были обнажены. Но теперь, о-оо, это волшебное ощущение ее тела! Оно словно прогнало последние изорванные остатки кошмара. Люк прижался лицом к мягкому изгибу ее плеча.

– Дождь все еще идет, – пробормотал он.