«Власти недоумевают, – прочитала Роксана и, усмехнувшись, взглянула на Люка. – Они проверяют каждый камень. На помощь призваны ведущие специалисты по минералогии. Разумеется, когда галерея приобретала коллекцию, были проведены все необходимые исследования. Использовались полярископы, дихроскопы, йодистый метилен и бензоловая ванна, рентгеновские лучи».

– Ну теперь-то ты довольна?

– Ну что ж, не зря я четыре года чему-то училась, – отложив в сторону газету, она потянулась. Она все еще была в халате, под которым не было ничего. Как приятно было предаться безделью, побывать на крохотном островке спокойствия перед очередным потрясением.

Оторвавшись от читки, Люк увидел, как халат сместился на ее теле, открыв возбуждающий кусочек белой как слоновая кость кожи.

– Почему бы нам не дозавтракать в постели? Все еще потягиваясь, Роксана улыбнулась.

– Звучит…

– Мама! – Нат ракетой пронесся по ковру. – Получилось! Я завязал ботинок, – держась одной за стол, он положил обутую в кроссовку ногу ей на колени. – Сам.

– Невероятно. Не парень, а вундеркинд, – она посмотрела на уже почти развязавшийся шнурок. – Сегодня просто праздник.

– Дай-ка я тоже взгляну. – Люк схватил Ната за пояс и посадил к себе на колени. – Ладно, давай признавайся. Кто тебе помог?

– Никто, – вытаращив глаза, Нат уставился на отца. Люк тем временем затянул шнурок, чтобы он больше не развязывался. – Клянусь Богом.

– Я считаю, что ты уже совсем взрослый. Кофе хочешь?

Нат поморщился.

– Не-а. Он противный.

– А что же тогда ты будешь пить? – Люк покачал сына на колене. – Знаешь, Рокс, мне кажется, что если ребенок умеет завязывать шнурки, то он наверняка сможет и ухаживать за собакой.

– Каллахан, – прошипела Роксана, одновременно с воодушевленным возгласом Ната.

– А кормить его будешь ты, приятель?

– Конечно, я, – глаза Ната светились искренностью и добротой. Он кивнул. – Каждый день. А еще я буду учить его сидеть и давать лапу. А еще, мама, – вдохновение снизошло на малыша, – научу его приносить тебе тапочки.

– Да уж, конечно, после того, как он их изжует, – она не была достаточно жесткой, чтобы устоять при виде двух пар игривых голубых глаз и заговорщицких улыбок. – Я не хочу у себя в доме какого-нибудь чистопородного капризулю.

– А нам нужна большая страшная дворняга. Правда, Нат?

– Ага. Большая страшная дворняга, – он обнял Люка за шею и умоляюще посмотрел на мать. Это был его прием. В конце концов, артистизм был у него в крови. – Папа говорит, в приемнике много бедных бездомных щенков. Они там как в тюрьме.

– Спокойно, Каллахан, спокойно, – с придыханием произнесла Роксана. – Как я понимаю, ты полагаешь, что нам надо пойти и взять одного.

– Это было бы гуманно, Рокс. Правда, Нат?

– Правда.

– Ладно, посмотрим, – начала было она, но Нат уже соскочил с колен отца и крепко обнял ее. – Наехали вы на меня, – она мечтательно взглянула на Люка поверх натовой головы. – Придется мне привыкать.

– Пойду Элис расскажу, – Нат метнулся и тут же встал как вкопанный. – Спасибо, папа, – он улыбнулся, обернувшись. – Спасибо тебе огромное.

Люк не мог сдержать улыбку, но решил, что благоразумнее было бы изобразить внезапный интерес к завтраку.

– Испортишь его. Он пожал плечами.

– Ну и что? Четыре года бывают только раз в жизни. Да и потом просто хорошо быть с ним.

Она встала, подошла к нему и села к нему на колени.

– Да, это хорошо. Это прекрасно, – проворковала она и прижалась к нему. – Ну все, надо одеваться. У нас еще много работы.

– Жаль, что мы не можем провести этот день с Натом. Побыть втроем.

– Будут другие дни. Будет еще много дней, когда все это закончится, – она улыбнулась и, сомкнув руки вокруг его шеи, откинулась назад. – Очень бы мне хотелось увидеть, что сейчас делает Танненбаум.

– Ну, он ветеран, – Люк поцеловал ее в нос. – В течение часа позвоним.

– Но до чего жаль, что я не вижу его в работе. Такое ведь только раз в жизни увидишь.

Харви Танненбаум действительно был ветераном. Более двух третей его шестидесятивосьмилетнего земного существования прошли в купле-продаже краденого, причем работал он только со «сливками» общества. Максимилиан Нувель в глазах Харви относился к «сливкам сливок». Предложение Роксаны вытащить его из четырехлетнего пребывания не у дел, чтобы он сыграл маленькую, но решающую роль в хитроумной афере, сначала ошарашило его, но затем заинтересовало.

В конце концов Харви в изящной форме согласился принять участие и в знак уважения к Максу и его семье решил работать бесплатно.

Более того, он с нетерпением ждал этой работы.

Разумеется, для Харви это было неожиданным поворотом судьбы. Впервые за свою долгую жизнь он добровольно переступил порог полицейского участка. И уже конечно он впервые давал властям показания о нарушении закона, причем безо всякого принуждения.

Постольку поскольку Харви поступал так в первый и, скорее всего, в последний раз, он вложил в эту роль всю свою душу.

– Я пришел сюда как обеспокоенный гражданин своей страны, – заявил он, уставившись снизу вверх на двух полицейских офицеров в штатском, к которым его привел сержант сверхсрочной службы. У Харви были заплывшие и покрасневшие глаза от круглосуточного киномарафона на кабельном телевидении. На нем был мешковатый костюм и галстук в широкую полоску, и выглядел он как впавший в отчаяние человек, который провел бессонную ночь, не снимая одежды.

– Ты, вымотался, Харви, – произнес старший следователь Сапперстайн с состраданием в голосе. – Давай, мы тебя домой отвезем.

– Вы слушаете меня или нет? – Харви изобразил возмущение. – Черт возьми, да что это вообще такое! Я сюда пришел, а такие вещи я так просто не делаю, дать вам показания, которых вы за всю жизнь не получите, а вы меня домой отправляете, как какого-то маразматика. Да я всю ночь глаз не сомкнул, все переживал, идти мне к вам или не идти, а вы меня отшить хотите.

Нетерпеливый по натуре и раздражительный в силу обстоятельств Лоренцо, второй следователь, итальянец с глазами таксы, забарабанил пальцами по захламленному письменному столу.

– Послушай-ка, Танненбаум, мы вообще-то здесь вроде бы заняты. Знаешь ведь, как оно бывает, когда совершают крупную кражу брильянтов.

– Ну, конечно, знаю, – вздохнул Харви, вспомнив былые времена. – Мы-то знали, как получать удовольствие от своей работы. А для сегодняшних юнцов это обычное дело. Изюминки нет, творчества. Нету, знаете ли, волшебства.

– Вот именно, – Сапперстайн изобразил улыбку. – И ты, Харви, был лучше всех.

– Да, не баловал ты меня раньше такими характеристиками. Ну что ж, хвастаться не буду, но скажу, что льда за свою жизнь разрубил больше, чем целых три эскимоса.

– Да, иные были времена, – процедил второй следователь. – Нам, конечно, очень хотелось бы тут с тобой посидеть – повспоминать, но у нас работы полно.

– А я ведь, ребята, помочь вам пришел. – Харви согнул руки и поместил в кресло свой широкий зад. – Я между прочим, свой гражданский долг исполняю. И прежде, чем я его исполню, я хочу, чтобы была гарантирована моя неприкосновенность.

– Бог ты мой, – тихо сказал Лоренцо. – Давай сейчас позвоним окружному прокурору и скажем, что Харви требует неприкосновенности, а потом бумаги будем оформлять.

– Кроме шуток, – пробормотал Харви. – Почему я должен с какими-то мелкими сошками дело иметь. Может, мне надо сразу к комиссару идти.

– Ага, давай сходи, – предложил Лоренцо.

– Давай закроем тему, – посоветовал Сапперстайн. – Если у тебя, Харви, есть что сказать, то валяй говори. Вид у тебя усталый, мы тоже устали, да и время поджимает.

– Да, похоже, вы очень устали и не можете выслушать то, что я знаю насчет кражи в картинной галерее, – Харви начал вставать с кресла. – Ладно, пойду я тогда, не стану вас задерживать.

Сыщики насторожились. Сапперстайн сохранил на лице свою снисходительную улыбку. Он знал, что вероятнее всего Харви просто пускает пыль в глаза. В конце концов, говорят ведь, что он уже два года не у дел, а сейчас у него, наверное, приступ ностальгии по былым временам. И все же…