Господи, о чем говорить?

— Мы со школьной подругой купили пустое помещение. — Эмма взглянула на тлеющие в камине угли. — Я понятия не имела, как все сложно. У тебя, казалось, все получалось само собой.

— Ты живешь в Нью-Йорке?

— Да. Учусь фотографии в колледже.

— Вот как. Тебе нравится?

— Очень.

— Долго пробудешь в Лондоне?

— Уеду после Нового года.

Следующая пауза вышла долгой и неловкой. Обе с облегчением посмотрели на Элис, вкатившую чайный столик.

— Спасибо, я сама разолью чай. — Бев прикоснулась к руке няни.

— Элис все еще с тобой, — заметила Эмма, когда они снова остались вдвоем.

— Да. — Чашки, заварочный чайник, маленькие пирожные, уложенные на блюде севрского фарфора помогли Бев расслабиться.

— Ты по-прежнему кладешь в чай много сахара?

— Нет, я американизировалась.

В голубой вазе стояли тюльпаны. Интересно, купила Бев их у цветочницы или вырастила сама?

— Мы с Брайаном всегда боялись, что ты из-за любви к сладкому будешь толстой и беззубой, — начала Бев и тут же сменила тему: — Расскажи про свои фотографии. Какие снимки тебе нравится делать?

— Я предпочитаю снимать людей. Характерные портреты. Надеюсь в этом преуспеть.

— Чудесно. Хотелось бы взглянуть на твои работы. — Бев снова осеклась. — Возможно, когда буду в Нью-Йорке.

Эмма разглядывала елку с крошечными украшениями, сделанными вручную, и кружева с белыми кисточками. Она не принесла Бев подарок и не сможет положить под елку красиво завернутую коробочку. Но что-то она все-таки сможет дать.

— Почему ты не спрашиваешь о нем, Бев? Нам обеим стало бы легче.

Бев посмотрела в красивые темно-синие глаза, так похожие на глаза отца:

— Как он?

— Не знаю. Его музыка хороша, как никогда. Последнее концертное турне… Вероятно, тебе все это известно.

— Да.

— Он снимает фильм и поговаривает о создании концептуального альбома. Еще видеоклипы. Можно подумать, что эта форма возникла специально для папы. У него все получается, как на концерте. — И, помолчав, Эмма выпалила: — Он слишком много пьет.

— Об этом я тоже слышала. Пи Эм очень беспокоится. Но они… последние несколько лет у них осложнения.

— Я хочу уговорить его полечиться. — Эмма нервно пожала плечами. — Только он не послушает. Хотя на примере Стиви видит, к чему это ведет. У него, правда, все по-другому. Не мешает работе, творчеству, даже здоровью. Пока…

— Ты беспокоишься?

— Да.

— Поэтому и пришла?

— Отчасти. Но таких «отчасти», кажется, много.

— Эмма, клянусь, если бы я считала, что могу помочь, сделать хоть что-то, я бы это сделала.

— Почему?

Бев взяла чашку, чтобы иметь возможность подобрать слова.

— Мы с Брайаном очень много пережили вместе. Пусть это было давно, но такие чувства не забываются.

— Ты его ненавидишь?

— Нет, конечно.

— А меня?

— О, Эмма…

— Я не собиралась тебя спрашивать, не собиралась ворошить прошлое. Просто внезапно я ощутила… какую-то незавершенность… В общем, я ходила к Джейн.

Чашка в задрожавших руках Бев звякнула о блюдце.

— О!

Рассмеявшись, Эмма вцепилась в свои волосы.

— Да. Мне казалось, что встреча с ней прояснит мои чувства.

К тому же по глупости надеялась уговорить ее отказаться от съемок фильма. Ты просто не представляешь, каково смотреть на нее и знать, что это твоя мать.

— Эмма, мне нечего сказать тебе, кроме правды. Вероятно, она все-таки может что-то сделать, хоть самую малость, чтобы исправить ту ошибку, которую совершила много лет назад. Поставив чашку, Бев спокойно и уверенно произнесла:

— Ты не похожа на нее. Совершенно. Ничем. Не была похожа, когда попала к нам, не похожа и сейчас.

— Она продала меня папе.

— Господи! — Бев закрыла лицо руками. — Дело было не так, Эмма.

— Отец дал ей денег. Она их взяла. Я была товаром, который один передал другому, навязав его тебе.

— Нет! — вскочила Бев. — Ты говоришь жестоко и очень глупо. Да, Брайан заплатил ей. Он заплатил бы любую сумму, лишь бы ты оказалась в безопасности.

— Она утверждает, что он сделал это из-за своего имиджа.

— Она врет. — Бев взяла девушку за руки. — Я помню тот день, когда Брайан привел тебя домой, помню, как ты выглядела. Как выглядел он: нервничал, даже был испуган, но полон решимости сделать все, чтобы тебе было хорошо. Не ради какого-то чертова общественного мнения, а потому, что ты — его дочь.

— И каждый раз, когда он смотрел на меня, когда ты смотрела на меня, вы должны были видеть ее.

— Только не Брайан. Скорее это относилось ко мне. Я была молода. Господи, как ты сейчас. Мы безумно любили друг друга, собирались пожениться. Я ждала ребенка. И вдруг появилась ты — частица Брайана, к которой я не имела отношения. Я испугалась. Возможно, испытывала к тебе неприязнь. Честно говоря, я не хотела испытывать к тебе никаких чувств. Может, немного жалости. — Эмма отшатнулась, и Бев обняла ее заплечи. — Я не хотела любить тебя, но полюбила. Нет, я не приказывала себе: «Дай ей шанс». Я просто тебя полюбила.

Уронив голову ей на плечо, Эмма зарыдала, горько, не сдерживаясь, а Бев начала гладить ее по голове.

— Извини, милая. Так жаль, что меня не было рядом с тобой. Вот ты и выросла, а я упустила свой шанс.

— Я думала, ты ненавидишь меня… из-за Даррена.

— Нет, о нет!

— Ты винила меня…

— Нет! Боже милосердный, Эмма, ты была ребенком. Я винила Брайана и была не права. Я винила себя и молю бога, чтобы в этом тоже была не права. И хотя мои поступки и мысли непростительны, тебя я не винила никогда.

— Я услышала, как он плачет…

— Шшш.

Бев не представляла, что девочка так страдала. Если бы она знала… Может, у нее хватило бы сил отбросить ради нее собственную боль.

— Послушай, это было самое жуткое в моей жизни, самое пагубное и мучительное. Я оттолкнула от себя близких людей. Но первые годы после смерти Даррена я… не осознавала, где нахожусь, что делаю. Лечилась, думала о самоубийстве, жалела, что у меня нет сил покончить со всем этим. В Даррене было нечто такое, Эмма… ну просто магическое. Иногда мне не верилось, что он произошел от меня. А когда его не стало… так внезапно, жестоко, бессмысленно, я словно лишилась сердца. Потеряв ребенка, я с горя отвернулась от другого своего ребенка. Потеряла и его.

— Я тоже любила Даррена. Очень.

— Знаю, — улыбнулась Бев.

— И тебя. Я так по тебе скучала.

— Никогда не думала, что мы снова встретимся и ты сможешь простить меня.

Простить? Многие годы Эмма считала, что это ее никогда не простят. Тяжесть, давившая на нее весь день, упала с плеч, и она смогла улыбнуться.

— В детстве я считала тебя самой красивой женщиной на свете. — Эмма прижалась щекой к щеке Бев. — И по-прежнему так считаю. Ты не будешь возражать, если я опять стану называть тебя мамой?

Бев только крепче прижала ее к себе.

— Подожди минутку, — наконец сказала она и вышла из комнаты.

Достав из сумочки платок, Эмма вытерла глаза. Ее матерью всегда была и останется Бев. Хотя бы этот вопрос разрешен.

— Я сохранила его для тебя, — сообщила Бев, вернувшись в гостиную. — Или для себя. Он помог мне пережить самые одинокие ночи.

Эмма вскочила с радостным криком:

— Чарли!

Двадцать два оркестранта толпились в студии звукозаписи, украшенной блестящими красными шарами и сосновыми ветками. В углу вращалась на подставке алюминиевая елка.

Джонно приготовил таинственную смесь, которую торжественно именовал глинтвейном. Когда после двух выпитых чашек он остался жив, на дегустацию удалось заманить и других. Никто еще не опьянел, но кругом царило веселье.

Над одной песней работали больше четырех часов, а Брайана так и не удовлетворяла запись. Он слушал в наушниках последний вариант, изумляясь, что неясная, когда-то родившаяся у него в голове мелодия теперь обрела собственную жизнь. Временами Брайан испытывал отголосок того восторга, который пережил, записав свою первую композицию.