У нее появилась шестикомнатная квартира с полированной новой мебелью в каждой комнате. Шкафы ломились от одежды из модных бутиков. На пальце красовалось кольцо с огромным бриллиантом, купленное неделей ранее, когда на нее навалилась хандра. И оно ей уже прискучило.

Она-то думала, что сто тысяч фунтов – сумасшедшие деньги… Джейн провела рукой по шелковому халату, который был сейчас на ней, довольная – нет, чрезвычайно довольная – гладкой тканью и тем, что скрывалось под ней… Но она очень быстро обнаружила, что крупные суммы тратятся так же легко, как и мелкие. У нее еще оставалось достаточно, чтобы продержаться какое-то время, но уже прошедшего времени ей хватило, чтобы понять: с Эммой она явно продешевила.

«Он бы заплатил в два раза больше», – думала она, баюкая в ладонях бокал с джином. Нет, даже больше чем в два раза, и не важно, что этот ублюдок Пит хмурился и ворчал себе под нос. Брайану нужна была Эмма. Он всегда питал слабость к детям, и ей это было прекрасно известно. «Однако, – с раздражением подумала Джейн, – у меня не хватило мозгов воспользоваться этим».

Жалкие двадцать пять штук в год. «Интересно, как прикажете на них жить?» – спросила она себя.

После джина в голове у нее уже слегка зашумело, и она неуверенными движениями скрутила себе косячок.

Время от времени у Джейн появлялись любовники – не столько, впрочем, ради денег, сколько ради того, чтобы скрасить одиночество. Она даже представить себе не могла, что будет скучать по Эмме. Но, по мере того как шли недели, материнство обретало в ее глазах новое, эмоциональное значение. Она родила. Она меняла мокрые пеленки. Она тратила свои заработанные тяжким трудом деньги на еду и одежду. А теперь маленькое отродье, скорее всего, уже и забыло о ее существовании.

Она наймет адвоката. Лучшего, какого только можно нанять на деньги Брайана. Это будет справедливо. Во всей стране не найдется суда, который не согласится с тем, что ребенок должен жить с матерью. Она вернет Эмму. Или, еще лучше, получит за нее вдвое больше денег.

Как только она устроит им небольшое кровопускание, Брайан со своей фифой-женушкой уже не забудут о ней. О ней не забудет никто, ни вонючая пресса, ни тупая публика, ни ее собственное маленькое отродье.

С этой мыслью Джейн достала заначку метедрина и приготовилась улететь далеко-далеко.

Эмма не могла больше ждать. За окном шел мерзкий дождь со снегом, но она по-прежнему прижималась носом к стеклу, стараясь разглядеть что-либо за сплошной пеленой мокрых снежинок.

Они должны скоро приехать, Джонно сам говорил. А она была уже достаточно умна, чтобы понимать: если начнет приставать к нему с вопросами, как скоро это случится, он лишь огрызнется в ответ. Но терпение было уже на исходе. Кончик носа у нее замерз окончательно, и она отошла от окна, начав пританцовывать, чтобы не стоять на месте. Папа и Бев должны вот-вот вернуться домой вместе с ее новым братиком. Дарреном. Ее братика звали Даррен. Она шепотом произнесла его имя, словно пробуя его на вкус. От одного этого звука она почему-то заулыбалась.

До сих пор в ее жизни не случалось ничего настолько большого и важного, как появление братика. Он будет принадлежать ей и нуждаться в том, чтобы она ухаживала за ним и заботилась о нем. Вот уже несколько недель она тренировалась на куклах, которых теперь у нее было великое множество.

Она уже знала, что маленьких деток надо очень осторожно поддерживать под головку, иначе она может отвалиться и сломаться. Иногда дети просыпаются посреди ночи и плачут, потому что хотят молочка. Ничего, она не будет протестовать, думала Эмма. Она потерла свою собственную плоскую грудь и подумала, а хватит ли у нее молочка для Даррена?

Ее не взяли в больницу, чтобы она могла хоть одним глазком взглянуть на него. Она так сильно обиделась на них, что впервые за все время, что жила в новом доме, Эмма спряталась в чулане. Она до сих пор злилась из-за этого, хотя и знала, что взрослые не обращают внимания на детей, когда те сердятся.

Устав стоять, она присела на диван у окна и принялась нянчить Чарли и ждать.

Попытавшись отвлечься, девочка стала думать о других вещах. О том, как ей жилось в Америке. Негромко напевая себе под нос, Эмма стала представлять себе все то, что видела раньше. Большую серебристую арку в Сент-Луисе. Озеро в Чикаго, которое показалось ей огромным, словно море. И Голливуд. Ей очень понравился большой белый знак. Вспомнив о нем, она попыталась воссоздать в памяти начертание всех тех букв.

Ее отец играл в большущем концертном зале прямо под ними. Его еще называли чашей. Это показалось ей странным, но слышать приветственные крики и восторженные вопли на открытом воздухе было забавно и приятно.

Свой день рождения, третий по счету, она отпраздновала в Голливуде. Все пришли отведать белого торта, увенчанного маленькими серебристыми шарами.

Почти каждый день они летали на самолете. И всегда ей становилось очень страшно, но она научилась справляться с тошнотой. С ними вместе путешествовало много людей. Ее отец называл их «роуди».[4] Это прозвище казалось ей глупым, ведь они часто летали по воздуху, а не ездили по дороге.

Больше всего ей понравились отели, с их обслуживанием номеров и новыми кроватями, которые менялись почти каждую ночь. Ей нравилось смотреть в окно по утрам на новые города и новых людей.

Зевнув, она откинулась на спинку дивана, не выпуская из рук плюшевую собачку.

Когда снова поедут в какой-нибудь отель, Даррен сможет составить им компанию. Все будут любить его, представляла она.

Глядя на сплошную пелену дождя со снегом за окном, она почувствовала, что ее клонит в сон. И тогда Эмма вспомнила о Рождестве. Оно стало первым, когда у нее появился свой чулок, свисающий с каминной полки, на котором было вышито ее имя. А под елкой, украшенной всей семьей, огромной грудой были свалены подарки. Игрушки, игры, куклы в нарядных платьях. После обеда они играли в лилу. Играть сели все, даже Стиви. Он пытался мухлевать, чтобы рассмешить ее, а потом катал ее на спине, визжащую от счастья, по всему дому.

А затем отец разделал большого рождественского гуся. После столь обильного угощения ее потянуло в сон, и она свернулась калачиком перед камином, слушая музыку.

Это был лучший день в ее жизни. Самый лучший. До сегодняшнего дня.

Ее разбудил шум двигателя подъезжающего автомобиля. Вновь прижавшись носом к стеклу, она выглянула наружу. А потом с криком спрыгнула с дивана.

– Джонно! Джонно! Они вернулись. – Эмма со всех ног помчалась по коридору, звонко топоча по деревянному полу, который был тщательно восстановлен и натерт воском.

– Постой! – Джонно бросил записывать слова песни, которая уже крутилась у него в голове, и перехватил ее на бегу. – Кто «они»?

– Мой папа, Бев и мой ребеночек.

– Твой ребеночек, говоришь? – Он потянул ее за нос и обернулся к Стиви, который что-то наигрывал на пианино. – Ну что, идем, поздороваемся с новым Макэвоем?

– Одну минуту.

– Уже иду. – Пи-Эм сунул в рот последний кусочек кекса к чаю и поднялся с пола. – Интересно, удалось им удрать из больницы незамеченными?

– Те меры предосторожности, которые предпринимает Пит, посрамили бы самого Джеймса Бонда. Два подставных лимузина, двадцать здоровенных охранников, а все заканчивается побегом в грузовичке для перевозки цветов. – Рассмеявшись, он зашагал по коридору, и Эмма засеменила следом. – Слава делает нас нищими, Эмма, запомни это, радость наша.

Но сейчас ей не было решительно никакого дела до славы, нищих и всего прочего. Она хотела только одного – увидеть своего братика. Не успела отвориться дверь, как она вырвала потную ладошку из руки Джонно и стремглав помчалась по коридору.

– Покажите мне его! – потребовала она.

Брайан наклонился к ней и откинул край одеяла со свертка, который держал в руках. И при первом же взгляде на братика Эмма испытала одно-единственное чувство – любовь. Всепоглощающую и безоговорочную. Это было куда больше того, что она ожидала.