— Полицейские должны следить, чтобы музыкантам никто не мешал и не причинял вреда. Им и девочке, — прибавил Лу. — Вдруг кто-нибудь вздумает ее похитить.

— Боже, ты хочешь сказать, охрана с ними постоянно?

— Да.

— Вот те на, — удивился Майкл, начиная сомневаться, хочет Ли он стать рок-звездой. — Да я бы свихнулся, если бы за мной все время следили. Разве можно в таком случае иметь какие-нибудь тайны?

— Это сложно.

— Заедем в «Макдоналдс»? — спросил Майкл, когда машина тронулась.

— Конечно.

— Наверное, ей так нельзя.

— Что?

— Девочке. Эмме. Наверное, ей нельзя просто так зайти в «Макдоналдс».

— Нет, — ответил Лу и взъерошил сыну волосы.

Вскоре Майкл уже сидел с чизбургером, жареной картошкой и коктейлем. Оставив его в зале, Лу вышел на улицу позвонить.

— Кессельринг, — сказал он. — Буду в участке через час.

— Плохие новости, Лу.

— Что еще?

— Флетчер, твой любитель пиццы.

— Не прибыл в Лос-Анджелес?

— Прибыл. Утром я отправил ребят в аэропорт, чтобы они его допросили. Но парни опоздали часов на десять. Он умер.

— Черт.

— Похоже, обычная передозировка наркотиков. У Флетчера нашли шприц и какой-то убойный героин. Ждем результатов экспертизы.

— Великолепно. Чертовски великолепно. — Лу с такой силой ткнулся лбом в стекло кабины, что проходившая мимо женщина подозрительно взглянула на него и заторопила своих детей. — Ребята обыскали его номер?

— Вдоль и поперек.

— Давай адрес, заброшу своего парня домой, потом поеду туда.

Записав адрес, он выругался и бросил трубку. В окно Лу увидел, как сын с аппетитом уплетает чизбургер.

Еще две недели. Еще две скучные, ужасные недели, и начнутся летние каникулы. Она увидит отца, Джонно и остальных. Сможет вздохнуть свободно, и никто ей не скажет, что она дышит во славу господа. Сможет думать, и никто не будет предостерегать ее от недостойных мыслей.

Наверное, монахини сами переполнены недостойными мыслями, иначе бы не подозревали, что такие мысли приходят в голову всем остальным.

На несколько драгоценных недель она вернется в настоящий мир. Нью-Йорк. Эмма закрыла глаза, пытаясь призвать в свою тихую комнату шум и запахи городской жизни, потом сгорбилась за столом так, что сестра Мэри-Элис при виде ее позы сломала бы свою линейку. Забыв о французских глаголах, которые ей полагалось спрягать, Эмма глядела на зеленые газоны и высокую кирпичную стену, отгораживающую школу от греховного мира.

Не от всего греховного мира. Она сама грешна и рада, что Марианна Картер, ее соседка по комнате, не менее испорченна. Без нее пребывание Эммы в школе стало бы настоящим мучением.

При мысли о смешливой рыжей соседке и лучшей подруге девочка улыбнулась. Да, Марианна грешна, поэтому сейчас отбывает наказание за очередной проступок. Карикатура на мать-настоятельницу стоила ей двух часов мытья туалетов.

Если бы не подруга, Эмма, наверное, сбежала бы отсюда. Хотя куда ей бежать? Существует только одно место, где она хотела бы находиться. Рядом с отцом. Но тот немедленно отправил бы ее обратно.

Это нечестно. Ей почти тринадцать, она почти взрослая девушка, а ее засунули в какую-то школу спрягать глаголы, учить катехизис и вскрывать лягушек. Ужасно.

Нельзя сказать, что Эмма ненавидит монахинь. Ну, может, сестру Непорочницу. А как прикажете относиться к надзирательнице с сизыми губами и бородавкой на подбородке, которая обожает посылать девочек на тяжелую работу за любую, самую незначительную провинность?

Но папу только позабавил ее рассказ про сестру Непорочницу.

Эмме очень хотелось домой. Правда, она не знала, где ее Дом. Она часто вспоминала замок недалеко от Лондона, там она была счастлива, хотя и недолго. Она вспоминала Бев и сожалела, что отец никогда не говорил о ней. Но ведь они не развелись, а у некоторых девочек родители были в разводе. Правда, говорить об этом не полагалось.

Эмма думала о своем маленьком брате, иногда с трудом вспоминая, как он выглядел, как звучал его голос. Во сне же Даррен представал перед ней как живой.

Ту ночь она уже почти не помнила. Монахини выбивали из головы девочек всякую языческую чепуху вроде чудовищ. Но когда эта ночь ей снилась, Эмма заново переживала ужас темного коридора, слышала странные звуки, видела чудовищ, которые держали кричащего и вырывающегося Даррена, ощущала, как она падает, падает вниз…

Утром она обо Всем забывала.

В комнату с измученным видом вошла Марианна и, рухнув на кровать, показала Эмме руки:

— Безнадежно испорчены. Какой французский граф теперь захочет поцеловать их?

—Тяжело пришлось? — спросила Эмма, едва сдерживая улыбку..

— Пять туалетов. От-вра-ти-тель-но. Фу. Когда я выберусь из этой помойки, найму служанку для своей служанки. — Марианна перевернулась на живот. — Я слышала, как Мэри-Джейн Витерспун болтала с Терезой О'Мэлли. Во время летних каникул она собирается заняться этим со своим дружком.

— Кто?

— Не знаю. Его зовут Чак, Хак или еще как-то.

— Нет, я имею в виду, Мэри-Джейн или Тереза?

— Мери-Джейн, глупышка. Ей уже шестнадцать, и она уже развилась.

Взглянув на свою плоскую грудь, Эмма нахмурилась. Интересно, разовьется ли она, когда ей стукнет шестнадцать? И будет ли у нее дружок, с которым можно будет заняться этим?

— А если она забеременеет, как Сюзен?

— Старики Мэри-Джейн все уладят. У них куча денег, да и у нее кое-что есть. Диафрагма.

— Диафрагма есть у каждого.

— Я не о том, дурочка, это чтобы не было детей.

— О! — Эмма всегда относилась с почтением к обширным познаниям Марианны.

— Ее вставляют в священное хранилище, особая смазка убивает сперму, а от мертвой спермы ничего не будет. — Марианна легла на спину и зевнула, глядя в потолок. — Интересно, сестра Непорочница когда-нибудь занималась этим?

— Не думаю, по-моему, она даже моется в рясе, — засмеялась Эмма.

— Боже милостивый, чуть не забыла. — Сунув руку в карман мятого форменного платья, Марианна извлекла полпачки «Мальборо». — В сортире на втором этаже я наткнулась на золото. Кто-то приклеил их лентой к бачку.

— А ты взяла.

— Господь помогает тем, кто сам себе помогает. Эмма, запри дверь.

Они выкурили одну сигарету на двоих, выпуская дым в окно. Девочки не получали от курения особого удовольствия, они просто играли, набирая дым в рот. Это было по-взрослому, греховно, что очень нравилось обеим.

— Еще две недели, — мечтательно произнесла Эмма.

— Ты поедешь в Нью-Йорк, а меня снова отправят в лагерь.

— Не так уж плохо, там не будет сестры Непорочницы.

— Попытаюсь уговорить своих, чтобы разрешили мне пожить у бабушки. Она прелесть.

— А я наделаю кучу фотографий.

Марианна кивнула и сразу переключилась на более отдаленное будущее:

— Когда мы выберемся отсюда, то снимем квартиру где-нибудь в Гринвич-Виллидже или Лос-Анджелесе. В каком-нибудь отличном месте. Я стану художницей, а ты фотожурналисткой.

— Мы будем устраивать вечеринки.

— Грандиозные. И носить шикарные наряды. — Марианна с отвращением дернула за подол форменной юбки. — Никакой шотландки.

— Я скорее умру.

— Еще четыре года.

Эмма отвернулась к окну. Нечего загадывать на несколько лет вперед, если не знаешь, как продержаться последние две недели.

Майкл Кессельринг изучал, как он выглядит в шапочке и мантии. Просто не верится. Наконец-то школа позади, жизнь УХОДИТ на новый виток. Разумеется, его ждет колледж, но до него еще целое лето.

Майклу восемнадцать лет, он может пить, голосовать, и, спасибо президенту Картеру, призыв на воинскую службу не нарушит его планы.

Но чем он собирается заняться, Майкл до сих пор не решил. В свободное время он подрабатывал в «Баззарде», чтобы иметь Деньги на бензин и свидания, однако не посвящать же свою жизнь торговле футболками.