- Встань и выпей, дочь моя. Ты падаешь от усталости.

Валентина встала и тут же опустилась в кресло, потом взяла кубок и допила бальзам.

Константин пришёл в равновесие и спросил Вален тину:

- Но если Мелентины не было в монастыре, то как она могла узнать, что Зоя-августа преставилась?

- Прости, Божественный, я этого не знаю.

- Верно. Тебе, чистая душа, этого и не узнать. - И Багрянородный обратился к Елене: - Моя государыня, попроси брата учинить дознание церкви над Мелентиной. Я же видел её возле пруда, и она сказала мне, что моя матушка преставилась. Боль моя тому свидетель.

- Я верю тебе, Божественный, и поговорю с братом. А нам с тобой надо собираться в путь. Не приведи Господь, чтобы велением Мелентины матушку предали земле без нас. - И Елена попросила цесаревича:

- Сынок, вели заложить две колесницы и подними сотню гвардейцев Прохора.

- Всё сделаю, мама, как велено, - ответил сын и убежал.

Елена была деятельна. Она распорядилась, чтобы во дворец позвали патриарха, затем попыталась отвести в покои на отдых Валентину, но та воспротивилась:

- Матушка-императрица, обо мне не пекись. Конь под седлом, и я уеду в ночь в монастырь.

- Неволить не могу, и всё-таки побудь рядом. Ты поедешь с нами в колеснице, а потом вернёшься в Магнавр: я хочу, чтобы ты послужила империи.

Сборы в дорогу были закончены быстро. Елена позаботилась взять с собой три меховых мантии. Ещё и ночь не наступила, как кавалькада из двух колесниц и сотня гвардейцев покинули Магнавр и на рысях умчались к Силиврии.

Путники в колесницах всё время молчали. Лишь изредка Елена спрашивала Константина:

- Божественный, как ты себя чувствуешь?

- Спасибо, славная, держусь, - отвечал он.

Но так говорил Багрянородный только для того, чтобы не волновать Елену. На самом деле он чувствовал себя разбитым. Боль в сердце не унималась, словно на нём лежал камень и давил. Мысли в гудевшей от боли голове кружились, будто чёрное воронье, вокруг одной - о невосполнимой потере. Ушла из жизни мать, которую он боготворил с детства. Она всегда была рядом с ним, у неё он научился понимать своё высокое назначение.

Она помогала ему во всём, поддерживала его творческий дух. Это она утвердила в нём веру в то, что он сочинитель от природы. Она предсказала, что его литературное наследие переживёт века. Он был благодарен ей, что она ни словом не огорчила его супругу. Их любовь была для неё святыней. Да, Багрянородный страдал, что мать покинула мирскую жизнь и ушла в монастырь, но и этот её шаг был сделан во благо ему и Елене. Багрянородный представлял себе, как всё могло быть, не уйди мать в монастырь. Роман Лакапин вряд ли вытерпел бы муки любви к Зое-августе, разорвал бы супружеские узы с Марией, и тогда появилось бы подводное течение неприязни у матери Елены к нему, зятю. У Марии было бы основание говорить, что Зоя-августа обольстила Романа Лакапина и разрушила семью. Теперь можно было с уверенностью сказать, что, уйдя в монастырь, Зоя-августа принесла себя в жертву ради сына и невестки.

Размышлений о незабвенной матушке Зое-августе Багрянородному хватило на весь путь до монастыря Святой Каллисты. Он и его спутники появились в нём через сутки. Выйдя из колесницы, Константин и Елена сразу направились к храму и увидели в сумеречном свете сбоку храма холм свежей тяжёлой глины с камнями и могилу. Елена ухватилась от испуга за руку Багрянородного. Он стиснул зубы, чтобы не закричать от гнева. Багрянородный понял, что только самый жестокий враг мог поступить с ним и его близкими так злобно, не найдя нужным уведомить сына о кончине матери. Даже Елена не могла стерпеть дикого кощунства и в сердцах воскликнула:

- Господи, какая же негодяйка эта Мелентина! - И повела Багрянородного в храм, где врата были полуоткрыты.

Войдя в храм, они сразу же увидели простой, из досок, даже не обшитый парчой гроб, как будто хоронили бедную прихожанку. Гроб стоял близ амвона, а рядом несколько монахинь пели молитвы. Багрянородный вновь почувствовал боль в груди и тяжесть в ногах, но дошёл до гроба и упал на него грудью. Елена и Роман поддержали его под руки, чтобы он не упал. Он плакал и сквозь слезы плохо видел лицо Зои-августы. А оно под покровом смерти являло собой царское величие. Она скончалась без мук, ушла из бренного мира по воле Всевышнего, и душа её - это было ясно всем - пребывала уже в Царстве Небесном.

В эту же ночь по воле патриарха Полиевкта была арестована Мелентина. Переодетую в рубище, её увезли в неведомые края, где она и сгинула в безвестности.

Похороны императрицы Зои-августы состоялись лишь через семь дней. За это время была сделана мраморная рака, украшенная скульптурным сонмом святых и ангелов. В Константинополь колесницу, на которую была поставлена рака с телом покойной, сопровождали множество священнослужителей, вельмож, сановников и гвардейцев. Горожане Константинополя уже знали о кончине Зои-августы, которую высоко чтили. Тысячные толпы вышли за город и на улицы, где следовал кортеж, и провожали его до собора Святой Софии. Панихида состоялась небывало торжественной. Отпевали Зою-августу многие хоры, собранные из храмов города. Раку с телом покойной установили в императорской усыпальнице.

Служители в секрете Диодор и Сфенкел по-прежнему несли службу на Руси. Оба они постарели и стали именитыми купцами. Их знали все торговые люди Киева, и, так как они хорошо говорили по-русски, к ним часто обращались молодые купцы с просьбой посоветовать, с какими товарами лучше ехать да сколько их брать, чтобы не засидеться на рынках Царьграда. А ближе к весне подошёл к Диодору киевский именитый купец из варягов.

- Здравствуй, ромей, я Стемид, брат Рулава, воеводы знатного.

- Здравствуй, русич. А я Диодор, сын рыцаря Крона, - пошутил византиец. - Что скажешь хорошего?

- Спросить хочу. - И, навалившись широкой грудью на прилавок, Стемид заговорил полушёпотом: - Наша великая княгиня-матушка Ольга в Царьград ныне собирается, по большой воде и умчит. Нас, купцов, берет с собой четыре дюжины. Так ты скажи мне, что сподручнее взять и легче продать в Царьграде?

- А чем ты торгуешь?

- Да всё у меня есть, вот и расстроился. Ежели бы знать, что в Царьграде церквей много, воск бы повёз, масло лампадное.

- Мил человек Стемид, вот и вези воск и лампадное масло, сколько осилишь.

- И не прогорю?

- Бороду мне тогда оторвёшь за ложный совет!

- А как вернусь с прибылью, кафтан на бобровом меху тебе подарю. - И Стемид хлопнул Диодора по плечу так, что тот присел.

На том купцы и расстались.

Как пришёл Сфенкел из церкви Святого Илии, куда ходил помолиться, Диодор поделился с ним тем, что добыл у купца Стемида, и спросил побратима:

- Ну что будем делать, славный?

- Загадка непростая. У купца свои интересы, нам же государевы блюсти надо. Давай день-другой подождём, может, и другие купцы зайдут за советом. Глядишь, проговорятся, что княгиня не только с купцами собирается ехать, но и войско поведет. Она, поди, не забыла обиды, нанесённые её Игорю под Царьградом.

- Ты прав, Сфенкел: не будем спешить. У нас ещё есть время и послушать русичей, и посмотреть на их дела.

Прошло несколько дней. Приближалась весна. Диодор и Сфенкел все свои товары продали к Масленице, но набили полные короба новостями. Выходило, что и впрямь русская княгиня Ольга намерена по большой воде идти в Царьград. Но войска при ней не будет, а всего сто сорок человек бояр, боярынь, послов, купцов и челяди. Прознали Диодор и Сфенкел и то, с какой целью едет Ольга в гости к Багрянородному. Но это пока составляло тайну, как считала сама княгиня, и хотя русичи знали о ней, но до иноземных гостей не доводили. Потому, узнав подспудную цель поездки княгини Ольги, Диодор и Сфенкел тоже нечасто о ней вспоминали. Тайна должна быть тайной для всех, рассуждали они, посмеиваясь про себя. Теперь им оставалось немногое: донести тайну до своего императора, который до приезда Ольги в Константинополь должен был всё знать о ней.