День благословения Зоей-августой Багрянородного и Лакапина прошёл в монастыре Святой Каллисты празднично и умиротворённо. Была монашеская трапеза - не скупая, а с добавлением различных яств и вин, какие украшают стол в мирской жизни. Игуменья Пелагия закрыла глаза на это греховное утешение и не сожалела о том. Она была обеспокоена другим. По её твёрдому убеждению, Мелентину не следовало оставлять в монастыре рядом с Зоей-августой. Всё минувшее время отравляла она вдовствующей императрице жизнь. Так будет и впредь, считала игуменья Пелагия. Жажда мести в Мелентине не угасла, и дух супруга Константина Дуки постоянно питал её этой жаждой.

На другой день Пелагия встретилась с епархом Варипсавом и попросила его найти Мелентине пристанище в другом монастыре. И он пообещал Пелагии:

- Есть за городом Солунь женский монастырь, и там игуменья уже в престарелом возрасте. Вот туда и отвезу Мелентину, пусть встанет во главе обители.

Однако дальше этого разговора дело не двинулось. Зоя-августа сказала Варипсаву и Пелагии:

- И пальцем не трогайте Мелентину. Она очистится от скверны.

В этот же день Зоя-августа проводила из монастыря близких её сердцу Багрянородного и Лакапина. Она не кривила душой. Великий доместик был тестем её любимого сына, и она с лёгким сердцем отдала его под опеку твёрдого в постоянстве соправителя Романа Лакапина. Зоя-августа признавалась себе, что Лакапин уже многие годы был дорог её сердцу. Что ж, она будет молиться за него Господу Богу.

Прошло больше года с того дня, как в монастыре Святой Каллисты Зоя-августа благословила сына и Лакапина на совместное стояние на троне. Потом было коронование великого доместика. Состоялось оно в храме Святой Софии, как повелось издавна. Но всё проходило скромно, без торжеств - так попросил Лакапин. И даже в Константинополе долго не все знали, что теперь империей правят два басилевса. Но во все соседние страны были отправлены посланники с императорскими грамотами, чтобы уведомить европейских монархов о значительных преобразованиях в управлении Византией. Настоял на этом Багрянородный.

- Пусть все задиры - короли, цари - знают, на кого пойдут войной. - При этом Багрянородный весело улыбнулся.

Но, похоже, у соседних государей отпала всякая охота затевать военные ссоры с великой державой. В самой империи в минувшие полтора года не замечалось никаких внутренних потрясений - ни восстаний, ни заговоров. Войско служило исправно. Больше ста тысяч воинов держала в строю Византия в эту пору, и это войско возглавляли одарённые полководцы Иоанн Куркуй и Варда Фока, которых боялись даже отважные арабские корсары.

Византия богатела, торгуя со всеми странами Европы и Средиземноморья. Государственная казна и её главный казначей Василид не успевали подсчитывать накопления золотых и серебряных кентинариев - самой весомой денежной единицы Византии. Империя считалась самой богатой державой мира.

У самого Константина Багрянородного прошедшие полтора года тоже не прошли праздно. Он жил напряжённо, ему не хватало времени. Дни и вечера казались короткими. За этот период он сумел закончить высшую Магнаврскую школу. В каждый мало-мальски свободный день во дворце Магнавр можно было увидеть кого-то из хронистов, сочинителей, поэтов. Все они объединились вокруг Симеона Метафраста, и он управлял поисками всего того, что касалось жизни Василия В Македонянина. Минувшей благодатной осенью Константин Багрянородный, а с ним Метафраст, Акрит, Камениат и Геометр побывали в Адрианополе, смотрели осенние конные скачки, встречались на гипподроме с Афиногеном и Дорофеем, которые познакомили гостей с закулисной жизнью наездников.

Сам Константин Багрянородный провёл на гипподроме несколько дней. Вместе с Еленой он любовался скачками и так же, как его спутники, приобщался к жизни гипподрома. А когда в скачках случился перерыв, епарх Адрианополя Иринарх предложил Багрянородному съездить в селение Дорищи, где родился и вырос его дед. Это было степное селение в восьмидесяти стадиях от Адрианополя. Крестьяне выращивали здесь степных скакунов македонской породы. Старожилы сказали, что македонская порода коней пришла к ним с времён Александра Македонского. Так это было или нет, но Константин принял легенду как должное и, купив у крестьян несколько молодых кобылиц и жеребцов, отправил их в Константинополь.

Было грустно Багрянородному оттого, что в Дорищах не осталось никого из близких или дальних родственников. Всех их Василий приютил в Константинополе. Не оставалось в живых и тех стариков, которые помнили бы своего земляка-императора. О своём посещении Дорищ Константин и Елена оставили память. Они заложили на сельской площади камень будущего храма, и Багрянородный поручил Иринарху в этом же году начать его возведение. Деньги же велел отчислить из доходов провинции в императорскую казну.

Одну из ночей Константин и Елена провели в становище на отгонном пастбище конского табуна. Всю ночь горел костёр, потому как с гор дул холодный ветер. Пастухи рассказывали были и небылицы, которые якобы случались на пастбищах. Константин слушал побывальщину с интересом. Она помогла ему понять многое в характере деда. Он пришёл к выводу, что здесь, на степном, предгорном просторе, под ясным звёздным небом и мог сложиться сильный и волевой характер юного Василия. Степь воспитала в нём упорство и волю к победе.

Всё-таки оказалось, что табунщики знали очень много о жизни императора Василия. Знали, что он был похищен, но как, точно никто этого за давностью времени не помнил. Сложилось предание о героическом облике их земляка, и оно передавалось от поколения к поколению, становясь всё красочнее и дороже, как бы их достоянием. Константин Багрянородный очень внимательно выслушал то, о чём поведал ему старший табунщик Фобвин. Что это было, правда или вымысел, никто не мог сказать. Но случай касался смерти императора Михаила Третьего, к которой якобы оказался причастен Василий, будучи уже большим сановником во дворце Магнавр. В минувшую короткую ночь на пастбище Константину не удалось разобраться в перипетиях смерти императора Михаила, и он решил сделать это позже, дополнив одну легенду другими.

Вернувшись из Адрианополя в столицу и встретившись по государственным делам с императором Лакапином, подписав вместе с ним эдикты и посольские грамоты и завершив разговор о событиях в державе, Константин сказал Лакапину:

- Ты, басилевс, управляйся тут с делами, а мы с Еленой и моими спутниками по Адрианополю поплывём в Фессалонику.

- Знаю твой интерес к Фессалонике, Божественный, - ответил Лакапин, - пожелаю вам благополучного плавания. Но прежде, чем ты уедешь, Божественный, хочу с тобой посоветоваться по важному государственному делу.

- Нам ничто не мешает сейчас же разобраться в том. Говори, басилевс, я слушаю.

- Спасибо, что не откладываешь на завтра. - Лакапин помолчал, прошёлся по Юстиниановой храмине, где чаще всего встречались два императора, и начал, казалось бы, издалека: - Пребывая турмархом, а позже доместиком, я много ездил по империи и, может быть, лучше других знаю, как живут крестьяне-бедняки, оставшиеся без земли. И я пришёл к мысли о том, что нам с тобой пора защитить крестьян и бедняков от произвола. Надо начать борьбу против земельно-чиновничьей аристократии всех рангов. Я наметил три важные меры в защиту крестьян и стратиотов[27], в защиту крестьянского землевладения, поглощаемого помещиками. Первое, что необходимо сделать, - это дать право родственникам покупать у разорившихся земли, имения. Нужно запретить помещикам приобретать что-либо от убогих каким бы то ни было способом. И наконец, установить принудительное обратное отчуждение земель, незаконно захваченных помещиками.

- Удастся ли всё это провести в жизнь? - спросил Багрянородный.

- Я уверен, что мы справимся. И крестьяне нам будут благодарны. Нам следует помнить, что наша армия состоит из крестьян.