Это дал о себе знать гнев. «Да как она смела! - подумала Зоя-августа. - Да я её…»- и осеклась. Она умела здраво размышлять в самые решительные мгновения. Выбежав следом за Мелентиной, она позвала её:

- Мелентина, вернись!

Но та даже не обернулась. К Зое-августе подошла молодая служанка, спросила:

- Матушка-государыня, вернуть её?

- Верни.

Однако служанке так и не удалось найти Мелентину. Она скрылась из глаз в одно мгновение. Зная все выходы и входы Магнавра, Мелентина воспользовалась тем, каким покидал дворец патриарх. И Мелентина шла к нему, но на полпути к его особняку ей встретился священник Григорий.

- Здравствуй, дочь Христова, - сказал он.

- Тебе того же, святой отец.

- Если идёшь к патриарху, то его нет. Он в храме Святой Софии ведёт службу.

- Господи, что же делать?

- Чем ты озабочена, дочь Христова?

Святой отец, ты близко к императору, так пере-дай ему, что его мать в день Иоанна Предтечи скрытно покинет Магнавр и уйдёт в обитель. Не по-божески это, тайком от близких. И скажи Божественному, чтобы вместе с патриархом устроили ей достойные императрицы проводы.

- Спасибо, пресветлая, за твоё радение о чести императрицы. Я всё передам Божественному.

Наступил Собор Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

- Святой Иоанн приготовил себя к великому служению строгой жизнью, постом, молитвой и состраданием к судьбам народа Божия, - провозгласил, открывая Собор Предтечи, патриарх Николай Мистик и продолжал, обращаясь к верующим, заполонившим Святую Софию: - Сегодня мы провожаем к великому служению строгой жизнью вдовствующую императрицу Зою-августу. Да поклонимся ей низко и пожелаем мужественной поступи к святости. - И патриарх повернулся к Зое-августе, своей любимой племяннице, и низко поклонился ей.

Она же стояла близ амвона строгая, бледная, и из её глаз текли слезы очищения. Никогда она не думала, что её будут провожать в монастырь под гимны, которые исполняют в честь святых. Рядом с Зоей-августой стояли Константин Багрянородный и Елена. А за их спинами виднелись священник Григорий и Мелентина. Сын и невестка Зои-августы были строги и молчаливы. На их лицах проступали черты страдания. Их надежда на то, что матушка откажется от пострига, так и не оправдалась.

После молебна патриарх, император и императрица, а за ними весь церковный клир и сотни горожан к проводили Зою-августу до патриаршей колесницы. Возле неё она остановилась, попрощалась с сыном и Еленой, поклонилась всем, кто подошёл к ней проститься. И вот прощание завершилось. Зоя-августа поднялась в колесницу и медленно помахала рукой. Сопровождали её семь верховых монахов-воинов из патриаршей «гвардии». Проводы не были нарушены ни словом, ни криком. Все молча молились, лишь из храма через открытые врата доносилось пение церковного хора.

Мартовской порой, когда природа уже справляла торжество пробуждения к новой жизни, вернулся из похода великий доместик Роман Лакапин. Он вошёл в Константинополь во главе императорской гвардии как победитель в борьбе с болгарами. Но это была бескровная победа. Не было потеряно в сечах ни одного воина, да и самих сражений не было. Всё решилось мирным путём. Второй раз за многие десятилетия Болгария оказалась сговорчивой. Что повлияло на миротворческое настроение царя Симеона, неизвестно, ибо к тому было несколько побудительных причин. Наверное, главной из них стала та, что царь Симеон уже потерял воинский дух, потому как в последнее время много болел от старых ран и уже не мог даже с помощью стременных подняться в седло. Весомым поводом к миру было и то, что по Дунаю к Болгарии приближался византийский флот в сотню судов, на которых плыли почти тридцать тысяч воинов доместика Иоанна Куркуя.

К тому же венгры предупредили царя Симеона: если он пойдёт войной на Византию, то они выступят с войском против него. Дошла до Софии весть и о том, что печенежская орда движется из Днестровья к Дунаю. Лакапину было отчего чувствовать себя бодрым и уверенным в победе над Болгарией. Он был благодарен логофету дрома Тавриону за то, что его послы и посланники поработали хорошо, дали понять Болгарии, что Византия достойна того, чтобы её уважать и не бросаться с мечом и опущенным забралом в драку.

Но, отдавая должное всем названным причинам, способствовавшим замирению с Болгарией, Роман Лакапин отдавал предпочтение последней причине, которую не назвал. Её последствия проявились пока в малой степени, но оказались важнее и сильнее других. Всё случилось ещё до того, как Болгарии погрозили венгры и печенеги, а флот Иоанна Куркуя был далеко от её рубежей. И происходило это на глазах у Лакапина. Великий доместик с двумя тагмами скорыми переходами вышел далеко за Филиппополь, приблизился к рубежу с Болгарией, поставил лагерь и занял позиции там, где болгары каждый раз врывались в Византию. Три дня его войско отдыхало, и болгары не давали о себе знать. Дозоры, которые наблюдали с больших деревьев и высот за болгарской землёй, всякий раз возвращались с дежурства с коротким докладом: «В Болгарии всё тихо».

На четвёртый день этот покой был нарушен. Дозорные принесли весть турмарху гвардии Стирикту о том, что к рубежам Византии приближается отряд воинов в сто человек, сопровождающие колесницу редкой красоты с упряжкой в три пары гнедых коней. Стирикт поспешил к шатру Лакапина, доложил ему обо всём и спросил:

- Что делать, великий доместик?

- Наблюдать и ни одной стрелой не нарушать покой болгар. Пусть считают, что нас нет на рубеже. Помни, что сто воинов - это не войско.

- Верно, - согласился Стирикт и снова спросил: - А если всё-таки пойдут на нашу землю?

- Пропустить.

- Но мы ничем не рискуем?

- Ничем. Мы выигрываем. Кто бы они ни были, возьмём в плен. Если это знатные воины, потребуем выкуп. Иди, действуй, Стирикт.

Но едва Стирикт вышел из шатра, как тут же вернулся с молодым воином.

- Великий доместик, прискакал Патрокл и докладывает, что отряд приблизился к нашим холмам и разбивает стан.

- Новое дело. Они что, на своей земле? Посмотрю-ка я сам на них. Как только Лакапин вышел из шатра, стременной Кастор подвёл ему коня, подставил стремя. Лакапин поднялся в седло. За ним взлетел на коня стременной, махнул рукой, и из-за шатра выехали десять гвардейцев. Группа поскакала к холмам. До лесистого холма, куда держал путь Лакапин, было не больше двух стадиев, доскакали в несколько мгновений. Это был предпорубежный холм, и болгар на нём не было. Спешившись у подножия холма, отряд поднялся на него. На северном склоне, на высоком грабе было устроено дозорное «гнездо». Подниматься к нему следовало по лестнице. Лакапин без раздумий полез вверх. Вот и «гнездо». С него открывался вид на торговый тракт. По нему в мирное время двигались десятки купцов в ту и другую страну. Сейчас оно было пустым, а на кромке византийской земли, на последнем холме был разбит стан и высился шатёр. Над ним развевалось царское знамя.

- С чего бы это? Неужели сам царь Симеон пожаловал в гости?! - воскликнул Лакапин. - Вот уж не спишь, да выспишь.

На лестнице, поднявшись по грудь над площадкой, появился Стирикт.

- Великий доместик, что ты увидел? - спросил он.

- Царский стяг вижу над шатром, который стоит на нашей земле. Ещё крытую колесницу, вроде бы царскую.

- Так повели окружить их.

- Ну полно. Этот холм давно спорный. Болгары считают, что они на своей земле. А если нет, так выходит, что Симеон пришёл с миром. Давай-ка слезай, и я следом.

На земле Лакапин сказал Стирикту:

- Возьми десять воинов да стяг не забудь: едем к Симеону в гости.

Вскоре конный отряд в двенадцать человек подъехал к болгарскому стану, который всё-таки был разбит на византийском холме. Лакапин остановился возле шатра, и тут же перед ним возникли три воина с обнажёнными мечами.