- Уберите-ка оружие, болгары. Вы наши гости, а мы здесь хозяева. Кто у вас за господина?

Воины убрали мечи, но молчали и не двигались с места. В шатре услышали голоса приезжих, и из него вышел молодой царевич Пётр.

- Здравствуй, великий доместик Лакапин. Ты меня помнишь?

- Как не помнить, когда ты на мою внучку Марию весь вечер глаза пялил. - И Лакапин засмеялся.

- Так уж и пялил, - с лёгкой обидой произнёс Пётр. - Просто она мне понравилась. Как она там, невестится?

- Ой, рыцарь, «просто» не нравятся, с корыстью - да. Ты что, с отцом приехал? Где он?

- Здесь батюшка, в шатре, но ногами слаб, не может к тебе выйти. Заходи в шатёр.

- Ну, если желает видеть, зайду. За честь сочту. - Лакапин спешился, отдал повод подоспевшему Кастору. - Веди, - сказал он царевичу Петру.

Пётр первым пропустил Лакапина в шатёр. В нём царил сумеречный свет. Присмотревшись, Роман увидел ложе и на нём полулежащего и постаревшего царя Симеона.

- Э-э, государь, так не годится. Зачем рано сошёл с боевого коня? - пошутил Лакапин.

- Если бы не сошёл, так мы бы с тобой в Царьграде встретились: я - на стене, а ты - под стеной.

- Знаю твою удаль, чего говорить. С чем пришёл царь Симеон в Византию?

- Потому и пришёл, что обложили меня, как борзые медведя в берлоге: с одной стороны - хазары, с другой - печенеги. Да и твой Куркуй с грозной силой подходит. А главный-то в этой своре мой сынок.

Полюбуйся на него. Ни за что не пришёл бы сюда, если бы не он…

В голосе Симеона ещё звенела бравада, но сел могучий бас до тонкого младенческого голоска, как на исходе. Дышал он часто, но не хватало ему воздуха. Кашлем зашёлся. Наконец отдышался, кое-как сказал:

- Садись, Лакапин, в кресло. Ты здесь хозяин, а я - проситель.

- Что случилось, царь-батюшка? - с почтительностью к старости Симеона спросил Лакапин.

- А вот пусть царевич Пётр говорит. - Симеон обратился к сыну: - Ну так выполняй волю отца, наследник престола.

Тот недолго думая, шагнул к сидевшему в кресле Лакапину, бухнулся на колени и, перекрестившись, выпалил:

- Отдай, великий доместик, свою внучку Марию мне в жены. Свет она мне затмила!

- Вот те раз! Да ты и видел-то её единожды!

- Верно. Да с первого взгляда она вошла мне вглубь сердца. Сплю и вижу лишь её.

- Тут уж ничего не скажешь. Знаю, что такое сердечная заноза, - вздохнул Лакапин и вспомнил Зою-августу. - А твой батюшка как на это смотрит?

- Он здесь. Спроси его, великий доместик.

- Я и без спроса, отвечу. Видел твою Марию, славная девочка поднимается. - И царь откровенно, простодушно добавил: - Да ведь для меня главное не она, а ты. Сегодня стоишь позади императора, а завтра, глядишь, и рядом встанешь, в корону облачишься.

- Твоими устами да мёд бы пить, - усмехнулся Лакапин.

Но сказанное польстило ему. Выходило, что не только он видит в себе достойного соправителя, но и другие это заметили. «Спасибо, Симеон, тебе за откровенность», - подумал он, промолвил же другое:

- Хотел бы я отдать свою внучку за твоего сына, царь Симеон. Но у неё есть родитель - вот он уж решит, быть ли по-нашему.

- Да полно, великий доместик, - загорячился Симеон. - Грохнешь кулаком по столу, и не устоит твой Христофор. Он тебе не ровня.

Лакапина забавляла отважная и прямодушная речь царя Симеона. «Придётся дать согласие. Чего уж тут душой кривить. А Христофор? Он понятливый, за мной пойдёт», - решил Лакапина и повернулся к Петру:

- Твой батюшка верно сказал: моя воля над внучкой Марией царствует. Потому, чтобы не томить тебя, славный царевич, моё благословение ты услышал. Быть моей внучке твоей супругой.

- Да хранит тебя Господь, великий доместик! - воскликнул Пётр.

- Встань, рыцарь, и собирайся в Константинополь. Должно тебе там с невестой встретиться да решить всё по-божески. Пётр встал, поспешил к отцу, возле ложа опустился на колени.

- Благослови, батюшка, и ты.

- Легко отделаться думаешь, сынок. Ты поклянись на кресте, что никогда не обнажишь меча против своего тестя и против Византии.

- Батюшка, я принял эту клятву в сердце своём давно, с той самой поры, как увидел и полюбил Марию. Клянусь теперь с чистой совестью не поднимать меч на великую Византию. Мы питаемся богатством и знаниями Византии. Как же нам воевать с нею?!

Лакапин понял, что всё главное уже сказано, и хотел было подняться, но славянское великодушие не знает пределов. Неведомо когда и как на низком походном столе появились вино, кубки, закуски. Царь Симеон пригласил Лакапина к столу.

- Я помню, как чествовали меня в Царьграде, когда корону императора воздевали. Хочу и я тебя почествовать, Лакапин. Садись к столу, наполним кубки, и будет тебе моё слово.

Лакапин встал, воин придвинул к столу его кресло, и он вновь сел. Три кубка были наполнены. Их подняли и выпили с пожеланием благ.

- Ты, великий доместик Роман Лакапин, отныне моим повелением почётный князь столицы Болгарии Софии и врата в неё для тебя будут всегда открыты.

- Это для меня великая честь. К внукам в гости обязательно наведаюсь, - ответил Лакапин.

- Вот и славно. А теперь мы выпьем за сговор. Тут я сына поздравлю. Дай Бог ему ладную семеюшку заполучить.

И засиделись в полевом застолье будущие сородичи. Сумерки уже к шатру подступили. На другое утро Лакапин проводил царя Симеона в Софию. Прощались тепло, по-родственному, лишь Симеон заметил, как всегда, откровенно и просто:

- Как будешь в Софии, заходи в мою усыпальницу. Там и застанешь. - И засмеялся своей шутке.

Так Лакапин, выиграв эту «войну» без потерь - всего-то внучку отдавал в жены будущему царю Болгарии, - возвращался в столицу. С ним ехал царевич Пётр с семью воинами. В пути он встретился со своим будущим тестем Христофором, который уводил с порубежья свою гвардейскую тагму. Христофор был общительный и приветливый человек, и разговор между ними протекал непринуждённо.

- С того дня, как ты был у нас в Магнавре, я хорошо запомнил тебя и подумал, что не каждому повезёт, кто встретится на поле сечи с тобой. Славный витязь.

- В батюшку Симеона пошёл, а он бычка годовалого на спине поднимал.

- Твой батюшка неугомонный. Много крови нам попортил.

- Ныне угомонился. Из Софии везли до вашего рубежа в колеснице, теперь домой повезли. Не задержаться бы мне в Царьграде.

- Сами с Марией всё и решите, - произнёс Христофор, словно был уже не волен в судьбе дочери.

Ехали царевич Пётр и доместик Христофор стремя в стремя, природой любовались, о конных скачках завели разговор. Оба оказались знатоками лошадей. Как раз к Адрианополю подъезжали, где ежегодно, начиная с августа и до глубокой осени, проводились скачки.

- Ты не бывал на адрианопольском гипподроме? - спросил Христофор.

- Так вы не пускали, - усмехнулся Пётр.

Лакапин ехал впереди, слышал разговор Петра и Христофора. При упоминании о гипподроме, он вспомнил, как император рвался в эти края добывать воспоминания о деде. И надумал Лакапин угодить зятю, привезти из Адрианополя двух-трёх старожилов, которые служили на гипподроме и знали Василия Македонянина. Лакапин так и поступил. Он велел Христофору, проведя войско через город, остановиться с ним в рощах за посадами, сам со Стириктом и стременными отправился к епарху Адрианополя. Город ещё был похож на военный лагерь. Всё было приготовлено для отражения вражеских приступов, и воины несли бдение на стенах. Но за день до приезда Лакапина в город примчали от него гонцы и доложили епарху, что угроза нашествия болгар миновала.

Епарх Иринарх был давний знакомый Лакапина, ещё со времён императора Льва Мудрого. Он встретил Лакапина почтительно: всё-таки второе лицо в империи - и первым поздравил его с удачным разрешением военного противостояния. Он посоветовал:

- Что Филиппополь, что наш Адрианополь - страдальцы от Болгарии. Дай-то Бог, чтобы все напасти прекратились.

- Так и будет, почтенный Иринарх. Как женим царевича Петра на византийской августе, мир до конца века наступит, - весело заверил епарха Лакапин и попросил его: - Сделай приятное императору, найди двух-трёх старожилов, кто служил на гипподроме и знал Василия Македонянина.