Был день Святой Софии Премудрости, чтимый праздник константинопольских христиан. В этот день Багрянородный и Елена приехали в Святую Софию помолиться на торжественной литургии. Службу вёл сам патриарх Николай. Он ещё не знал, что это его последнее богослужение. Императора с супругой он встретил на паперти, благословил их и провёл к креслам близ амвона, где всегда сидели императорские особы во время долгого богослужения. Патриарх, как всегда, вёл службу усердно, но от длительного хождения почувствовал в ногах неодолимую тяжесть. С помощью служителя он ушёл в ризницу. Его усадили в кресло. Он ощущал, как слабеют его силы. Вот уже и руку не может поднять, чтобы перекреститься, и дышать уже нечем. Теряя голос, он попросил дьячка позвать в ризницу императора. Когда Константин пришёл, Николая напоили святой водой, и ему стало легче. Он мог ясно сказать то, что позже обрело пророческую силу. Константин сел рядом, взял его слабеющую руку.

- Святейший, ты звал меня, и я перед тобой.

- Слушай, что скажу, сын мой. Известно мне, что вы с Лакапином намерены венчать царскими титулам его сыновей, Стефана и Константина. Умоляю вас, не делайте этого. Они аспиды ядовитые, их укусы будут смертельны.

- Святейший, мы будем уповать на Бога и на то, что он изменит их нравы. Пойми нас: слово сказано, дело должно быть исполнено.

- Тебя не виню: ты делаешь это от доброты душевной. Романа тоже не вини: он желает детям блага. Но это не дети, а аспиды. Шлю им анафему!

Патриарх перекрестил перед собою пространство, произнёс «аминь», рука его упала, глаза закатились, и он впал в забвение. Жизнь ещё теплилась в нём, но её жар, словно уголёк под пеплом, угасал с каждым мигом.

Багрянородный присел с ним рядом и взял его руку, пытаясь согреть её. Пришла Елена и тоже села рядом, взяла другую руку. Так они и просидели до поздней поры, не заметив, что в ризнице собрались все священнослужители собора… Когда близко к полуночи жизнь в патриархе угасла, прозвучал сам по себе колокол - так говорили потом служители храма и многие горожане.

Константин и Елена в эту ночь осиротели, потеряв духовного отца. Возле него протекли все годы их жизни. Он крестил Константина, венчал его императорской короной, возносил над ним и Еленой супружеские венцы. Вспомнили Константин и Елена, что мать императора, Зоя-августа, - племянница патриарха, и послали в ночь за ней колесницу и воинов, чтобы привезти её в столицу к панихиде по усопшему. Всю эту ночь молодые супруги провели в храме Святой Софии. Они выплакали все слезы, и к утру их увели из храма беспомощными от горя и усталости.

Братья Стефан и Константин в дни после смерти Николая Мистика и до сороковин не досаждали отцу о короновании. Ждали, когда те, кто слышал, как патриарх послал им анафему, забудут об этом. Младший Константин утешал старшего:

- Ладно, брат, потерпим, не грешить же. А позже наверстаем потери.

Стефан был неукротимее.

- Да если бы не я, ты вовсе отказался бы от короны, - упрекнул он брата и в запальчивости бросил тень на отца: - Это наш батюшка ничем не стеснялся, шагая к трону. Какое мне дело до траурных дней! Дали согласие венчать, так пусть и вершат обряд во Влахернском храме. Павел и исполнит. Так завтра и скажу батюшке.

Однако венчание братьев царскими коронами волей обстоятельств было отложено на неопределённое время. Ранним августовским утром в Магнавре появились служащие в секрете купцы Диодор и Сфенкел. Они ходили на своей скедии в Критское море, там на острове Карпакос перекупали сушёные финики. Они предстали перед Лакапином.

- Только мы вышли в море из бухты, как нас окружили с десяток фелюг[29]. У нас и оружия-то два меча да весла, - рассказывал Диодор Лакапину. - Они же, критские пираты, вскочили на судно и весь наш товар в свои корыта покидали. И парусину забрали - дороже фиников.

- И что же дальше? - спросил Лакапин разгорячённого купца.

- Дальше самое главное. Кричат они между собой: «Давай, давай, грузи скорее. На Лемнос спешить надо, раньше Льва Трипольского там быть! Разгрузиться да умотать, не то он на свои кумбарии посадит и воевать заставит! А воевать с византийцами я не хочу, голову жалко».

- Выходит, что и на Крит нам не надо идти, если Трипольский собирается к Лемносу. Но это же у самого пролива в Мраморное море, это путь к столице? - обеспокоенно произнёс Лакапин.

- Похоже, что так и прицеливается, - отозвался Диодор.

- Скажите, купцы, успеем ли мы подойти к Лемносу раньше корсар?

- Вряд ли. Но будет лучше, басилевс, нагрянуть на них, как встанут на якоря у Лемноса. В любом случае нужно спешить.

- По-иному и быть не может, - поддержал Диодора Сфенкел.

Роман Лакапин, забыв о всех прочих делах, начал вплотную готовиться к походу против Льва Трипольского. Он распоряжался уверенно, давал ясные и разумные указания, и по его воле заработала без сбоя подготовка к безотлагательному походу. В крепости Абидос и Сеет, расположенные на западной оконечности пролива Дарданеллы, были посланы восемь тысяч воинов, чтобы защитить вход в пролив.

Снаряжение почти ста дромонов и полсотни памфил закончили за три дня. Почти двадцать пять тысяч гребцов сели за весла. На судах расположились без малого пятьдесят тысяч воинов. И флот, которым командовал сам император Роман Лакапин, двинулся в Эгейское море, к острову Лемнос.

А за два дня до отплытия вечерней порой в покоях Лакапина произошло жестокое сражение между отцом и сыновьями Стефаном и Константином. Вернувшись из бухты Золотой Рог, усталый и раздражённый досадными мелочами сбора в поход, Лакапин сказал сыновьям:

- Смотрю на вас, и мне кажется, что вы спите на ходу. Неужели вы не видите, что империя готовится к войне, что войска и флот через день-другой выйдут в море? Почему бы вам не возглавить хотя бы один дромон вдвоём или по памфиле?

- Как их возглавить, мы не знаем, - ответил Стефан.

- Откуда вам знать?! Вас никто и ничему не учил, выходит! А почему? - распалял себя Лакапин. - Да потому, что вы с малых лет отлынивали от всякого учения!

- Но, батюшка, достаточно того, что ты во всём преуспел. А нам-то, твоим детям, зачем, - ухмыляясь ответил Стефан, зная, что таким ответом приведёт отца в ещё большее раздражение.

Так оно и было. Лакапин, всегда сдержанный, спокойный, взорвался окончательно:

- И что же, выходит, вы на моей шее всю жизнь будете сидеть?! И короны для того требуете, чтобы властвовать над отцом!

- Ты нас обижаешь, отец, мы тебя чтим и любим, - ответил флегматичный Константин.

- Ну так вот вам моё последнее слово: быть вам при коронах, если пойдёте в морской поход простыми воинами. Знаю, что драться вы умеете. Не пойдёте, не видать вам корон.

Братья не произнесли в ответ ни звука. Молча закончили трапезу и, поклонившись отцу и матери, ушли из-за стола. Лакапин знал эту манеру сыновой: не проявлять до конца протест, но поступать по-своему.

На другой день братья не пришли во Влахернский храм, где вершился молебен в знак благополучного похода на корсар. Лакапин досадовал на сыновей до такой степени, что забыл, какую молитву надо читать. И в течение всего дня он не видел сыновей, да и некогда было искать их. Лакапин думал вечером встретить и в последний раз предупредить Стефана и Константина, что, если они не пойдут в поход, он отвергнет их как сыновей.

Наступил день отплытия в поход. Чуть свет в покое Багрянородного встретились два императора, чтобы пожелать друг другу успехов - одному в походе, другому благополучия в управлении державой.

- Не знаю, когда свидимся, Божественный. Об одном прошу: не давай воли моим сыновьям Стефану и Константину. Звал их в поход, а они скрылись, даже проститься с отцом не явились.

- Могу тебе только посочувствовать, преславный. В море береги себя. Знаю твою отвагу; сам на абордаж пойдёшь.

- Где уж там? Старею. Вон с сыновьями не справляюсь.

Так и расстались два императора: один, уходя в поход на отчаянного критского корсара Льва Трипольского, другой - с желанием достойно постоять на высоком посту басилевса.