Прошли годы. Та женщина вернулась на освобожденную родную землю. Когда Ким Мен Сук первую ложку брала из миски с рисовой кашей, она горько-горько плакала — вспоминался ей тот «ячменный перевал» в партизанском районе, который унес жизнь ее детей.
На опорной партизанской базе Чэчанцзы оказался чудом уцелевший человек. Во время боя в Юйланцуне восемь пуль из вражеского пулемета угодили ему в тело. Пробит был череп, но, несмотря на это, он оказался жив. Из уважения к его крепкому организму ему дали прозвище «Восемь пуль», что означало — не сражен даже восьмью пулями. Но этот «Восемь пуль», работавший одно время в местном органе власти в Дуннаньча, умер тогда с голоду. Перед смертью он с досадой сказал своим товарищам:
— Лучше бы я погиб от тех восьми пуль противника. Тогда так и остался бы в памяти людей героем. А теперь вот суждено умереть так бесславно…
Враги штыками заблокировали партизанские районы, чтобы в кольце окружения заморить их жителей голо дом и холодом. Корейцы в те дни переживали действительно тяжкие испытания. Жертвы той поры и ныне остались неизлечимой раной в душе и сердце корейской нации.
Правящим кругам Японии следовало бы совершить глубокое моральное раскаяние за свои преступления, совершенные в Корее и на маньчжурской земле. Покаяние — не позор, не оскорбление. Оно является процессом осмысления содеянного, совершенствования самих себя в свете своего сознания. Пусть они закрывают сейчас глаза на то, что было. Но ведь история не исчезает и не сглаживается — таков закон. Не надо забывать, что шелковое одеяло «высокого подъема и развития», о котором сейчас хвалебно твердят в Японии, пропитано кровью корейской нации.
И Япония одно время переживала государственную трагедию. Многие жители этого островного государства лишились жизни под градом пуль и снарядов чужеземцев, а верность любимых сестер и дочерей была нарушена оккупационными войсками…
Враг задыхался от горьких поражений, но все еще цепко и настойчиво цеплялся за все захваченное, замышлял разыграть карту «затяжной войны». Цель была ясна: заманить нас в ловушку затяжной бойни, чтобы мы умерли от голода и холода — ведь нам неоткуда было пополнять личный состав, оружие и продовольствие.
Нужен был решающий поворот в ходе войны. Только он спас бы партизанскую армию и жителей зоны партизанских действий. Единственный выход защиты партизанского района и населения — одновременно с обороной партизанского участка проводить в стане врага действенные операции с целью дезорганизации его тыла.
В общем-то я с самого начала приезда в Ванцин не одобрял тенденцию односторонней жесткой обороны партизанской зоны. Иными словами, у меня была идея: когда противник рассредоточивает силы, нам следует при помощи мощных группировок совершать налеты и бить врага. Когда же он сконцентрированными силами готовится напасть на нас, нам надо, наоборот, рассредоточив свои силы, повсеместно наносить удары в тылу врага. Подобный тактический прием получил название: «избежать сильного противника, а слабого уничтожить». Только такие маневры гарантировали бы защиту опорной базы и сохранение сил отряда.
Однако большинство руководителей Восточно маньчжурского комитета и уездного комитета партии без основания настаивали на своем: враг сосредоточенными силами атакует нас — организуй объединенными силами оборону позиций. Только таким, по их мнению, был путь к защите партизанского района и жителей.
Эти две теории были противопоставлены друг другу как тактические проблемы и, наконец, породили серьезнейшие дискуссии: какая из них истинно марксистская, а какая немарксистская? Люди, находившиеся у руководства, называли нашу теорию немарксистской и даже капитулянтской, не учитывающей реальных событий. Так обстояло дело, и мы были вынуждены поставить проблему со всей ее остротой, упорно настаивая на правоте концепции о дезорганизации вражеских тылов. «При любом объединении наших сил, — заявили мы, — все равно их будет недостаточно для того, чтобы справиться с врагом. А раз так, то лучше рассредоточить жителей в безопасное место, оставив здесь лишь одну часть партизанского отряда. И потом наносить удары будем то там, то здесь. Между прочим, остальные силы отряда пусть рассредоточиваются и дезорганизуют тылы противника. Допустим, в его тыл пойдет десяток вооруженных партизан. В таком случае к нему обязательно присоединятся 30–40 юношей без оружия. Если они определят уязвимое место противника и нанесут удар, то получат многое — приобретут оружие, решат проблемы с продовольствием».
Многие товарищи, разумно и точно оценив обстановку того времени, полностью поддержали нашу идею. Однако кучка твердолобых не хотела прислушиваться к голосу разума. Они, наоборот, демонстративно восхваляя какую-либо «историю» своей деятельности, придирчиво твердили: «Вот этим зеленым юнцам неплохо бы слушать многоопытных. Враги атакуют — армия уходит за ворота партизанской зоны. Ведь это же логично? Им безразлично, что станется с судьбой народа, лишь бы уцелела армия — такова у них идея».
На партизанской базе земля буквально была выжжена, то и дело гибли бойцы и мирные жители. Я встретился с руководителями Особого комитета и уезда, в том числе и с Тун Чжанжуном. Ли Сан Муком и Сон Иром. При встрече я настойчиво предтожил вести бои в целях дезорганизации вражеского стана. «Теперь всему наступил предел, — сказал я. — Продолжится подобная ситуация — помрут все: и армия и народ. Нам некуда уйти! Гонимые все уходят в лес. Дальше пойдешь лесом — ни кровли, ни пищи. Станешь бесконечно гонимым. Разве при этом сумеешь защитить народ? Вы, может быть, думаете: ничего, сумеем вместе с партизанами отбить атаки врага. Чушь! Идея безнадежная. Вот вам мое предложение: сейчас же, сегодня же ночью, отправить партизан тремя-четырьмя группами во вражеский район. Пусть они разгромят там несколько тыловых баз, и тогда каратели непременно уйдут из Сяованцина».
К тому времени и на других партизанских участках Восточной Маньчжурии вели тяжелые бои, как в Сяованцине. Жители Хуньчуня, преследуемые врагом, ушли в сторону Цзиньчана и Хошаопу, а ванъюйгоуанцы начали эвакуироваться в направлении Дахуанвэя и Саньдаованя, жители уезда Хэлуна — в сторону Чэчанцзы.
Очень критическим было положение, но некоторые руководящие кадры не смели принять решительные меры и все колебались. Поэтому мне пришлось снова поставить на повестку дня вопрос о дезорганизации вражеского тыла. Я провозгласил: «За вооруженные силы я ответственен и сделаю все по собственному решению». Затем, собрав партизан, сказал:
— Нам не надо цепляться только за оборону. Бить врага надо и с тыла. Кто желает пойти во вражеский район? Желающие, пожалуйста, за мной. Много людей не требую. Пусть половина пойдет в тыл противника, а остальная половина останется в партизанском районе для защиты населения. Те товарищи, которые готовы идти во вражеский тыл, прорвут вместе со мной кольцо окружения сегодня же ночью. Прорыв — путь к спасению. Ударим по опорным пунктам и позициям врага — пойдут слухи о наших победах. Давайте побьем врага в одном, другом, третьем месте. Пусть разносятся слухи о нас. Тогда каратели, опасаясь крушения своего тыла от ударов, сразу же уйдут из занятых ими горных ущелий.
Итак, партизанский отряд разделился на две группы: одна из них, возглавляемая Чвэ Чхун Гуком, была призвана оборонять Шилипин, другая — под моим командованием ушла во вражеский район. Более полутора тысяч жителей опорной базы эвакуировались с помощью комсомольцев в Лоцзыгоу. Мы дали Чвэ Гым Сук задание увести больного Тун Чжанжуна в сторону Мяогоу и помогать ему в лечении. Собрали последний запас продовольствия и вложили его в вещмешок женщины. Это была последняя моя встреча с ней.
Той же ночью мы с группой партизанского отряда ползком вышли из окружения и отправились в глубь вражеского тыла. Он, как мы и предполагали, был пуст. Зашли в первый же поселок за городом. Уместных жителей как раз было в разгаре приготовление новогодних блюд. При встрече с нами они говорили: «Мы думали, что вы на партизанской базе уже все умерли после погрома японских карателей. А вот мы видим вас и просто рады». И нас щедро угощали китайскими пельменями, хлебцами из проса и другими новогодними блюдами. В ту ночь Ким Сэн Гир, боец взвода О Бэк Рёна, истребил, страшно сказать! — 140 пельменей, так что чуть было не умер от переедания. Наследующий день мы почувствовали себя крайне уставшими, так что довелось сделать привал на целый день. Выставив часовых, мы дали бойцам отсыпаться. Ведь они целыми месяцами страдали от недосыпания, недоедания и лютого мороза. После хорошего отдыха все были жизнерадостными.
