Многие наши охотники выходили с мушкетами на поле боя. Это, конечно, были старики преклонного возраста, но все они обладали удивительной меткостью стрельбы. Брали на прицел и разили только офицеров противника. Поразительное умение стрелков не уступало, право же, мастерству снайперов наших дней. Члены Общества женщин то и дело подносили на головах в окопы теплую питьевую воду и сверток с вареным рисом, чтобы партизаны могли регулярно питаться. Не отставали от старших и десятилетние детишки — они своими трубами и барабанным боем поднимали боевой порыв партизан.

Во время боевых операций в Мацу не совершенно оригинальной была тактика «каменного урагана». На переднем крае наших позиций, например, на Острой горе, бойцы и жители партизанского района складывали камни в большие кучи, которые затем лавиной катились с обрыва на атакующих вражеских солдат. Каменный ураган с крутого горного обрыва сотрясал поле боя с грохотом грозной молнии, поднимал густые облака пыли, вроде порохового дыма. Под такими каменными ударами холодели сердца захватчиков. Это тактическое новшество производило большой эффект в деморализации вражеских кавалерийских частей, а также в блокировании автомобильного и артиллерийского движения.

В рядах героев, рожденных боевой операцией в Мацуне, оказался тот партизан, который после боя получил прозвище «Тринадцать пуль». Надо сказать, что в Ванцине юноша считался сорвиголовой. Скандальная репутация «любителя авантюр» начала ходить с той поры, когда парень по поручению комсомольской организации захватил оружие в какой-то налоговой конторе, что находилась на берегу реки Туман. Неожиданно он появился там и представился: «Здравствуйте, господа! Я корейский гражданин, комсомолец». Потом, выхватив из-за пояса пистолет, спокойно забрал три висевшие на стене винтовки. Затем спокойно позвонил по телефону в полицейский участок и произнес в трубку: «Что вы делаете, сволочи! Здесь появился коммунист. Сейчас же всем сюда! Живо!» Полиция в пожарном порядке отправила на место происшествия всадников. «Тринадцать пуль» еле успел увернуться от облавы. После этого он довольно часто повторял подобные трюки. Нет необходимости рассказывать, какой критике подвергла его комсомольская организация.

Этот самый парень — «Тринадцать пуль» совершил беспримерный ратный подвиг, который яркой страницей вошел бы в летопись антияпонской революции. Было это на посту у входа в ущелье, заросшее полынью. Там постоянно держала оборону заградительная группа в составе 10 с лишним бойцов. Возглавлял ее тот самый сорвиголова «Тринадцать пуль» — командир взвода и комсорг группы. Ночью к посту приблизился крупный отряд карателей, состоявший из японских, а также маньчжоугоских солдат и отряда охраны. Бесшумно окружив ущелье, заросшее полынью, враги набросились на партизанский пост. До самого рассвета группе пришлось вести жаркие бои. Защитники поста семь раз отбивали вражеские атаки. В конце концов рухнула часть будки — бревенчатого домика. Под градом смертоносного металла «Тринадцать пуль» обратился к комсомольцам группы с призывом: «Товарищи! За нами партизанская база, наши дорогие братья и сестры. Если отступим хотя бы на сажень — навеки запятнаем честь корейской молодежи. Пусть пули прошьют наши тела сотни раз, но мы должны отстоять пост, сражаться не на жизнь, а на смерть!» Бойцы, охваченные ненавистью к врагу, намеревались броситься в рукопашную схватку со штыками наперевес. Их душевный порыв хорошо понимал и сам «Тринадцать пуль». Но в этот момент он сумел овладеть собой, думал, что надо выполнить до конца боевое задание. Этот воинственный парень, о котором ходили слухи, порожденные его излишней бравадой и авантюризмом, уже успел к тому времени стать испытанным командиром, который сумел сохранить светлый ум и холодный расчет в смертельно опасный час.

Когда брошенные на подкрепление наши бойцы прибежали к ущелью, заросшему полынью, то увидели на посту сраженного насмерть тринадцатью пулями отважного паренька. С тех пор пристало к нему прозвище — «Тринадцать пуль». Среди защитников поста были бойцы с двумя, тремя, семью ранами. После боя всех этих смельчаков стали называть «Две пули», «Три пули», «Семь пуль».

Юношу ванцинцы называли «Тринадцать пуль» вместо его имени. Так звал его и я. А вот его настоящее имя совсем исчезло из человеческой памяти.

Очень жаль, что я сейчас не могу вспомнить его настоящее имя. Но утешаю себя тем, что ведь главное для читателя не то, какое имя он носил. Неизгладимое впечатление производит его прозвище «Тринадцать пуль», рожденное в суровые дни антияпонской войны.

День ото дня бои становились все жарче. Артиллерийским огнем японской армии наш Сяованцин был превращен в сплошное пепелище. Жители, оставив свои насиженные места, нашли для себя пристанище в Шилипине.

Враги убивали всех, кто попадался им на глаза-и военных, и цивильных, и взрослых, и детей, и мужчин, и женщин. Жизнь сотен людей оборвалась в Сяованцине во время зимней карательной операции противника.

Однажды мы со своим отрядом вели бой в Шилипине, перед бараком лесоразработок, что размещался на Пятом острове. Японские солдаты, напялив на себя одежду беженцев, прошли мимо нашей караульной будки. Приблизившись к беженцам, идущим из Мацуня в Даванцин, японцы открыли по ним пулеметный огонь. При налете врага мы лишились десятков мирных жителей.

В другой раз ночью враги окружили село Дучуаньпин и массированным огнем из пулеметов расстреливали в упор всех спящих мирных жителей. Погибла тогда вся семья Пэк Иль Рёна — секретаря участковой организации союза молодежи, который мастерски сочинял в нашем партизанском районе сценарии для пьес. В том году при погромах погибло много детей Сяованцина.

В партизанском районе положение становилось критическим и в ущелье Лишугоу скопилось более 1500 беженцев. Трудно рассказать обо всех трудностях, пережитых в то время партизанами, которые вели беженцев в Даванцин! Ряды беженцев, следующих в Даванцин, иногда разрезали на две части внезапно налетавшие отряды противника. Беженцы, пытаясь найти друг друга, целыми днями бродили по лесам. В то время и мне нередко приходилось целый день нести на руках малышей, помогая жителям революционной базы спасаться от карателей. Все без исключения партизаны, сражаясь с врагом, спасали старых и слабых людей.

Так складывалась волнующая картина, которая стала как бы исходной точкой традиции единства армии и народа, которую мы видим сего дня в нашей стране. Каждая ее частичка была как бы сгустком крови и пролитых слез.

И ныне, вспоминая картины прошлых дней, когда мне пришлось вести колонны беженцев из Лишугоу в Шилипин, я невольно ощущаю, как к горлу подступает горячий комок.

Многие беженцы в водовороте погромов днями голодали, все это длилось в течение 20 дней. Единственной пищей были для них пустые стручки соевых бобов да сушеные стебли редьки. И в Шилипине люди не могли достать зерно, а поэтому варили для пропитания кусочки сухой воловьей кожи.

Да, это были страшные годы голо да. У многих даже не было сил поднять голову и повернуться лицом к солнцу. Страшно вспомнить пищу, которая была тогда у жителей партизанского района. Если показать потомкам их «блюда», то они пролили бы море слез перед картиной не поддающегося человеческому воображению голода, который испытывали тогда представители старшего поколения.

Так, Ким Мен Сук (из Яньцзи), живя на партизанском участке, не сумела преодолеть «ячменный перевал» (период нехватки продовольствия до созревания ячменя нового урожая — ред.) и лишилась маленьких своих крошек — двоих детей. И сама она чуть было не умерла с голоду. Более недели эта женщина ничего не ела и не была в силах похоронить умерших детей. Обессилевшая, лежала она неподвижно в шалаше — не было мочи даже приподняться с постели. Пришли соседи и забрали из шалаша трупы ее детей, но и они не смогли зарыть их в землю, а лишь покрыли опавшими сухими листьями. Ведь они голодали так же, как Ким Мен Сук, — целую неделю. Откуда же у них возьмутся силы, чтобы вырыть яму!..