Но рожденная в огне антияпонской войны и посвятившая свою жизнь этой войне, белая лошадь предстала живым образом не со страниц воспоминаний, а на небольшой картинке, выполненной маслом, которая висит в Музее корейской революции. Вероятно, легенда о белой лошади просочилась через Ли Ги Ена и Сон Ена к художнику Чон Гван Чхору. Картина была написана им, теперь его уже нет с нами. По просьбе О Бэк Рёна я пошел в Музей, увидел там знаменитую картину. Вначале на ней были изображены только я и белая лошадь. Глядя на картину, я думал о моих ординарцах, которые хранили верность мне и любили мою белую лошадь, а также о О Бэк Рёне. И я высказал свое мнение; было бы лучше, если бы на картине были изображены и они. Выполняя мою волю, художник дополнил картину, изобразив еще двух ординарцев. Это и есть то полотно, которое выставлено ныне в Музее корейской революции.

Каждый раз, когда меня берет тоска по моим верным ординарцам и белой лошади, я прихожу в Музей. Однако ныне, когда мне перевалило за восемьдесят, я рисую их только в воображении. Образ верной моей лошади и поныне живо встает перед моими глазами, как 60 лет тому назад.

Если бы та лошадь была человеком, то можно сказать, что она была самой верной из вернейших.

Наша дружба с Ли Гваном завязалась еще в Гирине. Однажды группа Ким Чжуна, принадлежавшая к Молодежной федерации Восточной Маньчжурии, привела и представила мне незнакомого юношу. Этот незнакомец и оказался Ли Гваном.

Тогда среди наших коллег были разные толки по поводу появления Ли Гвана в Гирине. Одни говорили, что он приехал для учебы, другие утверждали, что он хочет нащупать линию подпольной организации, третьи молвили, что цель его приезда — узнать реальное положение дел в молодежно-ученическом движении в районе Гирина. Каждый рассуждал по-своему. Ким Чжун подсказал мне, что Ли Гван, вероятно, приехал в Гирин с тем, чтобы участвовать в каком-либо тайном собрании учителей, которое будет проходить в масштабе провинции.

Толковый, великодушный и молчаливый парень — таким было мое первое впечатление о Ли Гване. Впоследствии, в ходе новых встреч с ним, я убедился, что он был необыкновенно предприимчивым, сердобольным, обладал высоким чувством товарищества.

Почему-то в то время наши ребята были в значительной мере очарованы Ли Гваном, как говорится, с первого взгляда. Они всячески уговаривали его оставаться в Гирине, разъясняя ему: для расширения кругозора лучше поступить в Вэньгуанскую среднюю школу, а для карьеры надо заниматься в юридическом институте, но самым подходящим местом для революционной деятельности является Юйвэньская средняя школа.

Ли Гван тоже не хотел покидать Гирин. Юноша сказал, что когда учился в начальной школе в Гучэнцзы уезда Яньцзи, не раз бывал в Гирине, выполняя задания «стариков» Армии независимости. Он добавил, что за прошедшее время неузнаваемо изменился образ жизни учащейся молодежи по сравнению с прошлым. Не уставал восхищаться, постоянно повторяя: раньше в этом городе не чувствовалось, существует здесь молодежь или нет, а теперь Гирин напоминает кипящий котел благодаря активному общественному движению молодежи. Итак, на первых порах Ли Гван стал заниматься в Гиринской средней школе № 5.

Вначале Ли Гван познакомился с такими лидерами Армии независимости, как Хон Бом До, Ким Чва Чжин, Хван Бен Гир и Чвэ Мен Рок. В доме его жены в Гучэнцзы долгое время находился штаб одного из отрядов этой армии, что дало ему возможность иметь контакты со многими руководителями национального движения. Сообразительность, рассудительность и молчаливый характер юноши сразу же привлекли внимание старых вожаков Армии независимости. Подобно тому, как О Дон Чжин и Ли Ун желали сделать меня продолжателем их дела, те вожаки хотели, видимо, вырастить из Ли Гвана будущего руководящего деятеля своей армии. С детства Ли Гван учил иероглифы в частной школе содан, которую содержал его дед по материнской линии. Его отец страдал хронической болезнью. Поэтому юноша бросил мечту о продолжении учебы и в 14-летнем возрасте возложил на свои хрупкие плечи тяжесть домашнего хозяйства. С 16 лет стал главой семьи в подлинном смысле, целиком отвечая за все домашние дела. Поэтому и опоздал получить школьное образование. После учебы он одно время работал учителем в начальных школах в Яньцзи и Ванцине.

До тех пор его звали Ли Мен Чхуном — это было его настоящее имя. Ли Мен Чхуна стали называть Ли Гваном с того времени, когда он начал учительствовать в Бэйхаматане волости Чуньхуасян. Тогда в Бэйхаматане устраивались ораторский конкурс и спортивные соревнования учеников восьми школ, находящихся в его окрестностях. Это было одним из мероприятий просветительской деятельности. Причастный к подпольной работе. Ли Мен Чхун выступал в футбольных соревнованиях в составе команды Бэйхаматана под псевдонимом Ли Гван. С тех пор люди стали называть его этим именем.

— Армия независимости познакомила меня с национализмом, а с коммунизмом — тоже движение независимости, — сказал Ли Гван при первой встрече со мной, вспоминая годы жизни в Гучэнцзы.

Эти слова показались мне весьма странными.

— Значит, эти старики Армии независимости вбили тебе в голову. Ли Гван, одновременно два идейных течения?

— Нет, не вбили, а, как сказать… Точнее, заразили меня этими течениям и. Правда, с их помощью я подвергался влиянию как национализма, так и марксистско-ленинской идеологии.

— Наверное, они были носителями двойственных идейных течений?

— Не совсем точно, вернее бы считать их искателями путей переворота в движении. Участвуя в движении Армии независимости, они в то же время с увлечением тайком читали коммунистическую литературу. В доме моей жены в углу комнаты было немало книг, которые они читали. И я на первых порах от скуки начал читать эти книги. Они оказали на меня очень большое влияние.

— Рад познакомиться со сторонником коммунизма, — сказал я и горячо пожал ему руку.

— Но Ли Гван, отмахиваясь, почему-то поторопился ответить отрицательно:

— Нет, я еще не успел стать коммунистом. В теории коммунизма, что разработали Маркс и Ленин, немало непонятных мне утверждений. Кажутся слишком невероятными коммунистические идеалы в свете моих скромных понятий. Эти мои слова могут разочаровать тебя. Сон Чжу, но я не люблю окольных путей и говорю откровенно. Извини, если что не так сказал.

Мне понравился прямой характер Ли Гвана, хотя это была наша первая встреча. Эта прямота была просто очаровательной.

Итак, вначале Ли Гван не был ни националистом, ни коммунистом. Словом, он представлял собой человека, находившегося на повороте идеологического течения. В ходе контактов с нами в Гирине он стал полным приверженцем коммунизма. Однако не был пока включен ворганизованныйнамикомсомол и Антиимпериалистический союз молодежи.

Впоследствии были найдены материалы, подтверждающие, что Ли Гван, отправляясь в Гирин, раздобыл 400 с лишним вон на дорожные расходы, отдав под залог три листа из земельного кадастра, в котором было зарегистрировано 10 гектаров в качестве школьных земельных угодий, специально выделенных государством для функционирования учебного заведения. До сих пор неясно, соответствует ли это действительности. Но если дело обстояло именно так, то, по-видимому, Ли Гван строил далеко идущие планы, пойдя на риск отдать не частные, а казенные земли под залог, чтобы отправиться на чужбину.

Говорят, в письме, оставленном Ли Гваном шурину перед уходом из дома, было написано: «Я найду во что бы то ни стало настоящего патриота, даже если придется для этого обойти всю маньчжурскую равнину и восемь провинций Кореи. Никто не знает, когда сбудется эта мечта, через 10 или 20 лет. Но клянусь не возвращаться домой, к родителям, до тех пор, пока не будет достигнута эта цель».