Я закрыл глаза, мне стало плохо. Все должно было произойти совсем не так. Моим единственным утешением было то, что я думал о Джейн, пока это происходило. Но я не мог сейчас воспользоваться этим как оправданием.
— Ну? — настаивала Виолетта.
— Да, — в голосе Джейн слышались боль и гнев, — как это было? Рассказывай.
— Послушай, — обратился я к Виолетте, — я вовсе не обязан говорить о твоих достоинствах при всех каждый раз, когда тебя критикуют.
— Так это или не так? — визгливо спросила она, повысив голос. — Что ты себе позволяешь? Брак — это союз двух человек, в котором оба делают то, что скажет более высокоцветный. Чему учила тебя мать?..
— Думаю, она собиралась сказать мне, что высокоцветные девицы хотят командовать любой ценой. Но затем ее сразила плесень, и она забыла.
— Я буду изводить и доставать тебя, когда мы поженимся. Ты будешь мужем-страдальцем, который терпит свою жену молча и с достоинством.
— Рад, что мы уладили этот мелкий вопрос. Это будет частью брачного обета?
— Не нахальничай, Бурый. Или я буду командовать в браке — или он превратится для тебя в пятьдесят лет непрерывного кошмара. Поверь мне, лучше, если я буду командовать.
Старенький «форд» пополз вверх по склону холма, завывая, дребезжа, скрипя и ворча. Мы замолкли. Я взглянул на Джейн, но она смотрела прямо перед собой, поджав губы. Мне надо было поговорить с ней о последних событиях, но я не видел никакой возможности. В любом случае мы были не одни.
Мы достигли первой из пяти плотин, и это стоило потраченных усилий: перед нами внезапно возникло сверкающее зеркало воды, разлитое по скалистой долине. Долина была красивой, но лишенной всякой растительности: из-за частых поджогов рододендронов здесь рос лишь чахлый кустарник. От них страдала и дорога: там, где перпетулит шел по скалистой породе, он истончился от недостаточного питания, и кое-где наружу вылезли камни, порой даже большие, через которые приходилось пробираться с осторожностью.
Затем «форд» покатился вдоль восточного берега водоема, мимо остатков арочного моста. Озеро сменилось заиленной болотистой местностью, где тростниковые заросли служили пристанищем для цапель и колпиц; но я больше всего порадовался розовым фламинго. Мы въехали на небольшое возвышение, за которым открывалась давно обрушившаяся вторая плотина. Теперь вместо нее была долина с водным потоком. Дорога петляла и понемногу шла в гору, выжженной растительности здесь было уже меньше, и вскоре мы оказались посреди вересковой пустоши. Мы миновали рощу низеньких дубов и две ржавые гусеничные машины, сильно пострадавшие от ветра и дождя. Казалось, все идет хорошо — но тут дорога внезапно кончилась. Мы увидели беспорядочно растущие завитки перпетулита; шести узловатым пластоидным щупальцам преграждал путь ряд бронзовых пик. Из-за этого препятствия перпетулит и сделался хаотичной мешаниной отростков. Дорога взбугрилась, белая линия перекрутилась, напоминая налитые в кофе сливки.
Джейн съехала с дороги на траву и остановилась у клетки Фарадея.
— Это растрескивание, — объяснил Томмо, пока мы все смотрели, как лихорадочно дорога пытается вновь воссоединиться с утраченным участком. — Если перпетулит поражен пластоидным некрозом, дорогу можно вылечить только одним способом: произвести ампутацию и вбить пики. Думаю, ей это не очень-то нравится.
— Как будто меня волнует, что думает дорога, — бросила Виолетта. — Давайте быстрее.
— Я уезжаю за час до наступления темноты, — объявила Джейн, доставая масленку из ящика с инструментами. — Если вас тут не будет, поеду обратно одна. Желаю приятно провести время. И не ссорьтесь.
— Лучше бы ты была здесь, — сказал Кортленд.
— Я-то буду, — улыбнулась ему Джейн, — а вот вы?..
Похоже, она пыталась напугать Кортленда, но тот не поддался.
Мы взяли свои рюкзаки и зашагали как на самой обычной прогулке. За растрескавшимся перпетулитом был все еще виден след дороги, хотя все и заросло травой. Почти сразу же я выдумал какой-то дурацкий предлог и поспешил назад к «форду». Джейн уже начала усердно смазывать его при помощи огромной масленки.
— Мне казалось, ты поехала, потому что передумала.
— Мне тоже так казалось, — ответила она, не глядя на меня, — до того момента, когда ты оказался не в силах устоять перед своей драгоценной Виолеттой. Ты обманул меня. До того я считала, что ты довольно милый.
— Это вышло случайно.
— А куда ты хотел ей сунуть? В носок?
— Мне очень жаль…
— Жаль? Чего? — Она глубоко вздохнула. — Ладно, Эдди, все прошло. Мне теперь все равно. Но раз я у тебя в долгу, вот один совет. Через три часа пути покажется зенитная башня. Дальше не заходи.
— Но мне надо. Ведь я иду в Верхний Шафран.
Джейн пожала плечами, включила зажигание, завела ручкой машину, забралась на водительское место и, не поглядев в мою сторону, удалилась в облаке дыма. Проклиная себя за слабоволие, я побежал, чтобы присоединиться к остальным.
Бывшая дорога хорошо просматривалась среди сильно поеденной травы. Через полчаса, после короткого спуска, мы вошли в лес, полный могучих дубов. Некоторые деревья упали, перегородив дорогу, но это не сильно затрудняло путь.
— Здесь можно было бы и на «форде» проехать, — заметил Томмо, нагнавший меня — я шел впереди.
Дорога сделала широкий изгиб, а потом пошла слегка под уклон. На освещенной солнцем прогалине стоял одинокий трактор «фармолл» — из тех, что использовались для заготовки леса. Здесь тридцать лет назад закончилась битва за повторное открытие дороги. Во время одного из небольших скачков назад трактора запретили, заменив их лошадьми. После этого энтузиазм дорожников, видимо, угас. Я сделал пометку в своей тетради.
— Так что же происходит? — спросил я у Томмо, когда мы огибали трактор и заросли колючего кустарника, чтобы вернуться на дорогу. — Ты можешь объяснить?
— Думаю, что да.
— Вот как? Буду очень благодарен.
— Не разговаривай так.
— Ну так что ты здесь делаешь? Я полагал, большинство из семьи Киноварных — трусы.
— Не большинство, а все, — ответил Томмо с обезоруживающей прямотой.
— Продолжай, я слушаю.
— Да. Ну вот, мы говорили о твоем безумном предприятии, и мне было бы плевать, если бы Люси не стала вздыхать и говорить, какой ты храбрый и мужественный. Мы с Кортлендом решили, что стоит позаботиться о мерах безопасности — и превратить жуткое путешествие, которое почти неминуемо закончится твоей смертью, в выгодное для всех предприятие. Мы немного пообсуждали это, и вот все четверо здесь: Кортленд, Виолетта, я и ты.
— И что это за меры безопасности?
— Увидишь.
Мы подошли к каменному зданию у дороги. Внутри все заполонил кустарник, а в одном углу выросло буковое дерево. За зданием стоял давно разрушенный сарай, внутри которого мы увидели останки машины — под ковром из черепицы, листьев и мха. Металлические части уже много лет назад как съела ржавчина, но пластмасса осталась, вместе с четырьмя сильно попорченными резиновыми шинами и парой стеклянных фар — казалось, будто они изготовлены только вчера. Мое внимание привлекло что-то белое, валявшееся на полу. То был коренной зуб — явно человеческий, но на его изношенную поверхность кто-то, похоже, надел металлическую оправу. Я слега постучал зубом по ладони, и оправа, тяжелая и блестящая, отвалилась. Я сунул ее себе в карман.
Мои спутники меж тем сняли рюкзаки. Виолетта и Кортленд присели, а Томмо стал шарить в траве палкой. Привычка искать цветные предметы не проходила с возрастом.
— Надо пройти еще полчаса и потом уже делать привал, — сказал я. — Мы ведь не знаем, сколько еще идти.
— А это не привал. — Кортленд говорил таким тоном, будто ставил точку. — Мы пришли.
Томмо и Виолетта посмотрели на меня, потом на Кортленда. Томмо опять превзошел самого себя.
— Это и есть меры безопасности? — спросил я. — Вообще не идти в Верхний Шафран?
— Самый простой план — всегда самый лучший, — с улыбкой заметил Томмо. — Я сейчас все тебе расскажу. Мы отдыхаем тут весь день, бросаем нашу поклажу и ботинок-другой, рвем свою одежду и бредем в город, что-то невнятно бормоча про лебедей и разбойников. Каждый становится героем, мы на месяц освобождаемся от полезной работы, получаем по семьсот баллов и плюс к тому делим выигрыш от моей ставки на наше возвращение. Никакого риска, никаких ненужных подвигов, не надо топать далеко… чтобы закончить там свою жизнь.
