Или знаком траура была черная бархатка на шее?

— Она попросила нас присоединиться к хромогенции и прийти сегодня вечером на собрание Дискуссионного клуба, — продолжил отец.

Я еще не прошел теста Исихары и официально не имел 50-процентного цветовосприятия — необходимого условия для вступления в ряды хромогенции. Но дети ее членов допускались на собрания дискуссионных клубов в качестве прислужников, так как серым это запрещалось — у них могли «возникнуть разные идеи».

— Я согласен, — вежливо ответил я. — Премного благодарен.

Охристая оказалась довольно милой дамой, пусть слегка склонной к флирту и чрезмерно пышно одетой. Рассказ о том, как дочь ее накачалась сегодня утром, только испортит дело, подумал я, а потому выразил радость по поводу знакомства и принес соболезнования в связи с потерей мужа. Госпожа Охристая поблагодарила меня и сказала, что нас ожидают на собрании. Не мог бы я принести рисовый пудинг?

Разговор закончился со стуком сотен отодвигаемых стульев. Все, кто сидел, вскочили и стали меняться местами, чтобы сесть правильно: в зал вошли де Мальва и остальные члены Совета. Я положился на удачу и очутился в конце стола между Томмо и Дугом.

— Добрый день всем, — начал префект.

— Добрый день, — раздалось в ответ низкое гудение трех тысяч скучающих голосов.

Де Мальва стоял далеко от присутствующих, но перед ним с потолка свешивалась большая голосовая труба. Старику Мадженте с его мощным голосом она никогда не требовалась.

Всего я присутствовал на шести с половиной общих собраниях; с учетом средней продолжительности жизни меня ожидали еще двадцать две тысячи. После первой сотни все это надоедало, но желтые сохраняли внимание даже после тысячи. Для всех остальных собрание было ненужной дырой в жизни. Шепот, дремота, тычки и передача записок были запрещены настолько строго, что предаваться этим занятиям не имело смысла, и поэтому большинство горожан просто думали о своем. Фентон утверждал, что научился спать с открытыми глазами: будь это правдой, было бы полезно освоить такой навык. Что до меня, я совершал в уме арифметические действия, обдумывал усовершенствования в системе очередей или уловки, которые позволили бы мне заняться прибыльным ложечным бизнесом. Рандольф Баклажан начал было торговать «моделями садовых совочков вполовину натуральной величины», но при более пристальном рассмотрении выяснилось, что идея не соответствует правилам. Пришлось ее оставить.

Мои раздумья были прерваны де Мальвой, который назвал мое имя. Я виновато поднял глаза и обнаружил, что все смотрят на меня.

— …Бурые прибыли к нам издалека, из Нефрита в Западном Зеленом секторе, — продолжал главный префект. — Уверен, что все наше скромное сообщество поприветствует их и будет по мере сил оказывать им необходимую помощь.

Он стал рассказывать про то, как мы с отцом, пренебрегая осязаемой опасностью, совершили поездку в Ржавый Холм. Караваджо, как объявил он, будет торжественно открыт для обозрения в пятницу. Те, кто все еще слушал его — очень немногие, — послушно зааплодировали. Мы с отцом встали, чтобы нас было видно, и вежливо раскланялись в ответ.

Я решил, что лучше послушать префекта и отложить на время свои проекты, связанные со столовыми приборами. Де Мальва перешел к новостям, важным для города, но малоинтересным для меня. Так, производство линолеума сокращалось из-за дефляции: плохая новость для городского платежного баланса — цветной сад будет бесцветным в течение месяца, — но хорошая для серых. Или, по крайней мере, так будет, продолжал префект, если Совет не примет решения о расширении тепличного хозяйства на девять акров. Судя по шепотку серых, работу на фабрике, даже несмотря на несчастные случаи, они явно предпочитали выращиванию ананасов.

Де Мальва сделал краткую паузу и перевернул страницу своего блокнота. Скрипнула входная дверь. Префекты рассерженно поглядели в ту сторону: кто смеет врываться в зал во время общего собрания? Но они тут же облегченно вздохнули при виде апокрифика. Кроме высохшей грязи, на нем были только носки. Он держал в руке авоську с яблоками. Протиснувшись к сервировочному столику, он схватил пару булочек и покинул ратушу. Де Мальва попросту проигнорировал его, сделав вид, будто никто не входил.

— Многие из вас знают, что Великий Западный цветопровод доходит до Ржавого Холма, — сказал главный префект. — Как я уже говорил раньше, я веду переписку с Главной конторой о возможности довести его до Восточного Кармина и тем самым включить наш город в Национальную программу колоризации.

Поднялся оживленный шепот: обмен мнениями по поводу возможных хроматических обогащений. Окрашенными стали бы кроме сада все окрестности города — деревья, трава, цветы. Восточный Кармин появился бы на картах и — при большой удаче — снова принял бы у себя ярмарку увеселений.

— Сегодня, — продолжал де Мальва, — нам нанес визит представитель Национальной службы цвета. И пусть то, что он скажет, — это не совсем то, чего мы хотели бы, он может рассказать нам о способах выполнить нашу просьбу. Слово его цветейшеству!

Цветчик встал за кафедрой рядом с де Мальвой. Говорил он более властно, чем главный префект, но даже если бы голос его оказался высоким и визгливым — какая разница? В конце концов, это был сотрудник НСЦ, символизировавший свободу от тусклого мира, живое воплощение Слов Манселла. Все трепетали перед НСЦ — даже, как утверждали, Главная контора.

Нефрит уже подключили к цветопроводу, так что меня этот сюжет оставил равнодушным. И не только меня. Я украдкой взглянул на Джейн — она смотрела в стол и счищала что-то ногтем с ножа.

— Благодарю вас всех за гостеприимство, — начал цветчик. — Не знаю, чем я заслужил ваше великодушие. Для меня большая честь — провести в воскресенье тест Исихары для восьмерых граждан, достигших двадцатилетнего возраста и готовых к исполнению своего гражданского долга продуктивным и осмысленным образом.

Хорошее начало: никаких скользких моментов, внимание всех было приковано к оратору. Сказав, что город заслуживает самого пристального внимания со стороны НСЦ в смысле полной колоризации, он стал рассуждать о работе, которая совершается службой ради всеобщего блага, и о том, что цвет — это привилегия, которую надо заслужить, а вовсе не неотъемлемое право. Похоже, цветчик произносил эту речь уже не раз, ведь все города хотели одного и того же — больше цвета. И лишь в самом конце он перешел к насущному:

— Подключение к сети напрямую зависит от количества собранных вами цветных предметов. И я с сожалением вынужден сказать, что оно гораздо меньше намеченного. — Это замечание он адресовал префектам, которые стояли с неловким видом. — Если поставки на Центральную станцию переработки увеличатся, Национальная служба цвета с удовольствием вновь рассмотрит вашу заявку.

Он поблагодарил нас за внимание, сорвал аплодисменты и вернулся на свое место. Де Мальва заговорил вновь:

— Мы благодарны его цветейшеству за его слова и размышления на эту тему. Я хочу подчеркнуть, что невыполнение нами намеченных целей никак не связано с трудом собирателей, промывщиков, сортировщиков и упаковщиков, безупречно делающих свое дело в течение многих лет. Это проблема двойного свойства: с одной стороны, выцветание, над которым мы не властны, с другой — нехватка сырья, которую мы можем попытаться уменьшить.

Он сделал паузу ради пущего эффекта.

— Вот почему мы приняли совместное решение с властями Гармонии, Малого Кармина и Большой Умбры о новых границах для партий собирателей. В них теперь входит Верхний Шафран.

Я не понимал, о чем он говорит, но в зале зашептались — слова префекта вызывали всеобщее беспокойство. Я посмотрел на отца, который пожал плечами: он тоже ничего не знал. Но де Мальва еще не закончил. Прежде чем партии отправятся в Верхний Шафран, сказал он, следует провести тщательные исследования на местности для определения масштаба залежей, легкости извлечения цветных предметов и так далее. Для этой предварительной работы нужны добровольцы.