В детстве мы играли в вечерние побегушки: последний, кто оказывался в безопасности, в лучах фонарей, считался победителем. Обычно это были Ричард или Лиззи. Однажды было решено, что одного из них надо объявить чемпионом. Оба встали в центре игрового поля и стали ждать прихода ночи, а мы — все остальные — в ожидании стояли на городской площади, пересмеиваясь и делая ставки. Тот, кто струсит первым, проиграл, второй же становился чемпионом. Лиззи струсила первой, но Ричард чемпионом не стал. Его нашел через восемь месяцев за Внешними пределами серый, следивший за посадками леса. Ричарда опознали по ложке; его почтовый код через день присвоили другому. После этого вечерние побегушки прекратились.

Спустя несколько минут река, стена склада и линолеумная фабрика исчезли, погребенные под надвигающимся валом темноты. Я встал со скамейки, когда тени стали для меня черными дырками, и переместился в безопасное место — на городскую площадь. Фонарь светил теперь ярко, слабое шипение дуги и периодическое мигание рассеивали страх перед ночью. Позади меня виднелся только молниеотвод над зенитной башней — неясный силуэт в быстро темнеющем небе.

— Привет! — окликнул меня подошедший Томмо. — А я тебя искал.

Я поблагодарил его за то, что он устроил мне поездку.

— Нет проблем. А кстати, ты заказал для нас линкольн?

— Боюсь, это будет не так просто.

— Не бойся — по крайней мере, меня. Кортленд однажды избил Джим-Боба так, что тот писал кровью.

— Я достану линкольн.

— Конечно. Есть дело поважнее: ты женишься на моей сестре?

Я все еще не привык к тому, как легко он меняет тему разговора.

— Даже не знал, что у тебя есть сестра.

— Я стараюсь об этом не распространяться.

— Ничего не понимаю.

— Все очень просто: ты красный с умеренным цветовосприятием и сын цветоподборщика. Прелестные длинноногие красные женщины в этом отстойнике кинутся на твои яйца, как собаки — на свежую падаль.

— Очень выразительно, хотя и слегка тошнотворно. Извини, но я полупомолвлен с одной из Марена.

Томмо поднял брови, впечатленный, хотя и не до крайней степени. Я объяснил, что мой потенциальный союз с Марена станет для меня пропуском в счастливую жизнь. Мы будем вместе управлять веревочными фабриками, когда Джозайя Марена уйдет на покой. А все Марена, как известно, купаются в бабках.

— У них трое постоянных слуг и гироавтомобиль, совместимый со скачками назад, — похвастался я, — и, понятное дело, подкрашенная еда.

— А еще они знамениты своим красноцентризмом, — пробормотал Томмо.

Он говорил правду. На протяжении бесчисленных поколений Марена тщательнейшим образом подбирали себе супругов. Утверждали даже, будто от мужа с достаточно высоким красным цветовосприятием Констанс могла произвести ребенка, который станет краснее Кармазинов и займет их место в красной префектуре.

— Ты в начале очереди или в хвосте? — поинтересовался Томмо. — Скажем так: у вас есть ласкательные имена друг для друга?

— Мы перебирали несколько вариантов, но ни на чем не остановились.

В этом смысле взгляды Констанс, увы, были безнадежно консервативными. Мое предложение — «бриллиантовый медвежонок» — она сочла чересчур рискованным, соглашаясь лишь на традиционные «дорогой» или «милый». В крайнем случае — «милый медвежонок», но только наедине.

— Но все это без гарантии, хоть я и говорю о своей женитьбе как о решенном деле, — признался я. — Между мной и светлым будущим стоит зазнавшийся тупица по имени Роджер Каштан.

— Каштан? — переспросил Томмо. — Я бы давно смылся, а ты все еще в игре.

— Пойми меня правильно, — заторопился я. — Несмотря на свою придирчивость, красноцентричность и непостоянство, она довольно приветлива и кое-что мне позволяла. Например, я несколько раз водил ее на танцевальные вечера.

— Вот это успех так успех. Что насчет танго?

— Еще не было, — медленно ответил я, — но почти уже дошло до этого.

Пока что Констанс отказывала мне в танго на том основании, что этот танец «предполагает вольности», как и, например, ламбада. Если бы мы станцевали его, старик Маджента настоял бы на нашей свадьбе, чтобы не нарушать общественные приличия.

— К сожалению, — добавил я, — она танцевала и с Роджером тоже.

— Похоже, она уклоняется от твердых обещаний, как насчет танцев, так и насчет постели.

— Пожалуй, да.

— Все это отвлеченные рассуждения, — со смехом сказал Томмо. — Как только ты познакомишься с местными девушками, желание порулить веревочными фабриками исчезнет, как пух на штормовом ветру.

— Томмо, я здесь только на время.

— Ладно, просто предположим, что ты решил обосноваться здесь. Давай, Эдди, и посмотрим, что получится.

— Хорошо, — со вздохом согласился я. — Давай обсудим это предположение.

— Чудно! — Томмо хлопнул в ладоши. — Вот что я думаю о твоих брачных перспективах в нашей славной выгребной яме. Ты кажешься слишком ярким, чтобы смешивать свой цвет с кем-нибудь, кроме красной. А выбор красных девушек в нашем городке, скажем так, невелик. Если вычесть из трех тысяч серых, затем мужчин и, наконец, представителей других цветов, останется где-то сто двадцать пять подходящих красных женщин. Теперь считай. Тридцать девять из них уже замужем, четырнадцать — вдовы, у девятнадцати спутники жизни ушли на перезагрузку. Семнадцать — это старые кошелки лет пятидесяти, а еще двадцати восьми нет шестнадцати лет. Сколько остается?

— Девять.

— Верно. В этом году проходят тест Исихары и, следовательно, могут выходить замуж моя сестра Франческа, Дэзи Кармазин, Лиза Пунцетти и Люси Охристая. Если никто не подходит, то на следующий год тест проходят Роза Крапп, Касси Фламинго и Дженнифер Кошениль. Если же ты хочешь скрасить жизнь дамы в летах, то более-менее годятся Табита Терракотто и Симона Рыжая.

— Хмм, а нет ли синих, с которыми можно основать пурпурную династию? — спросил я полушутя.

Томмо затряс головой.

— Де Мальва и Совет никогда не допустят этого. Но если ты готов расстаться со своим изначальным цветом, есть Виолетта де Мальва. Ей не помешало бы немного красного, чтобы вернуть лиловых к состоянию средней пурпурности вместо того сине-красного оттенка, в котором они пребывают сейчас. Но для этого надо быть крайне — крайне — озабоченным продвижением по социальной лестнице, ведь это самая зловредная девица в городе.

— Кажется, раньше ты говорил так про Банти Горчичную.

— Думаю, это переходящее звание: от одной к другой и обратно. Так или иначе, советую тебе исключить Виолетту де Мальва из своих планов, ради твоей же пользы. Если, конечно, ты не хочешь всю оставшуюся жизнь выслушивать указания, что и когда тебе нужно делать.

Я подумал о Констанс и вынужден был признать, что с ней, вероятно, будет что-то похожее.

— Если существовать в этом идиотском мире, о котором ты говоришь, то я даже думать о таком не хочу.

— Ну да. Глупо лезть в это осиное гнездо, если хочешь жениться. Остается Люси Охристая. Но она зарезервирована.

— Зарезервирована?

— Для меня. Так что лапы прочь.

— А она знает?

Томмо пожал плечами.

— Если честно, то нет.

— Ну что же, из восьми девушек еще можно выбрать.

— Не очень-то, — возразил Томмо и стал загибать пальцы. — Симона Рыжая — с низким цветовоприятием, дочь главного сантехника и серой — почти неприемлемый вариант. Роза Крапп обручена, Лиза тоже. Табита полуобещана Ллойду Кубовому. Лиза Пунцетти занимает довольно низкое положение, ее отца отправили на перезагрузку. Касси — с дикими причудами, а Дженнифер на прошлой неделе была помолвлена с серым по имени Хлой.

— Вот как.

— Остаются моя сестра Франческа и Дэзи Кармазин.

— Выбор все еще есть. Очень любезно с твоей стороны.

— Не торопись. Если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы коснуться каким угодно местом своей туши моей ненаглядной Франчески, которую я поклялся защищать от всех превратностей судьбы, я дам тебе промеж глаз. И очень больно. Боюсь, тебе осталась только Дэзи Кармазин. Будьте счастливы вместе.